Дневник восьмиклассника

26 октября 1981 года

'Дорогой Леонид Ильич! Если ты сейчас читаешь эти мои строки, значит я пал в неравном бою за нашу Советскую Конституцию, конституцию победившего социализма, как мы с тобой думали, принимая её. Помнишь, как недавно отмечали? Не в смысле, что вместе, а в том плане, что одновременно — седьмого октября. Так вот, дорогой ты наш Ильич, есть твари, растоптавшие основной закон нашей жизни.

Топтать они начали его в субботу на третьем уроке. Нас вывели на школьный двор, опутанный колючей проволокой, поставили под стволами наведенных на шеренгу школьников пулемётов, а потом зачитали приговор. Всем скопом, не размениваясь на фамилии и совершенные преступления. Кто-то плакал, половина приговоренных бодрилась и кричала бодрое разбойничье: «На ножи! На ножи!»

Формально было не так, но суть я описал в дневнике абсолютно точно. На третьем уроке классная сказала, что у нашего класса сегодня больше уроков не будет, а в понедельник к восьми-тридцати собираемся в теплой одежде около школы. С собой брать ножи и тормозки, поедем в колхоз. А дальше форменный психоз, непонятная радость одноклассников… Ирка Долгополова, неожиданно пересевшая за мою парту, тоже не проявила признаков обескураженности:

— Ир, я не понял, это чего за подстава?

— Галинишна же сказала, обещают похолодание на этой неделе и ранний снег. Так что средние классы с полевых работ снимают, а выпускные наоборот запрягают по распоряжению райкома партии. Урожай спасать надо. Вернее технику. Сахарная свёкла мороза не боится, а уборочная техника боится, еще как!

— Ага. Детей в райкоме приравняли к свёкле, им тоже от мороза ничего не будет. Типа мы не железные, не сломаемся.

— Мих, это наш долг! Мы должны помогать колхозам в сборе урожая. Небось чай с сахаром пьёшь.

— Так может мы и в Грузию поедем чай собирать? Раз чай пьём. И уголь добывать поедем, раз в тепле жить хотим. Ир, тебе не кажется, что каждый на своём месте должен делать своё дело?

— Вот ты нудный, Корчагин! Да ведь по приколу же! Всё лучше, чем учиться.

— Да? Не сказал бы. От учебы польза. Как минимум, экзамены сдать проще. И кстати, по конституции у нас запрещена эксплуатация детского труда.

— Умный такой? Еще в ЦК письмо напиши с жалобой. У нас в стране нет эксплуатации.

— А вот это что?

— Трудовое обучение! — На это возразить было нечего. Долгополова меня переиграла. Ну и уничтожила тоже. Раз уж эта девчонка меня так лихо сделала, то я уже не уверен в своей безоговорочной победе, если вдруг решусь начать борьбу со всем Советским Союзом за право не ездить в колхоз вместо уроков. Тут же все ездят, от четвероклассников до кандидатов наук. Не трогают только тех, кто реально делом занят — партработников, академиков, рабочих и прочих машинистов. Но блин, как лихо повернула соплячка: нет у нас эксплуатации детского труда, зато есть трудовое воспитание. Это как экзекуцию розгами назвать глубоким массажем. Процесс тот же, мотив иной. Как в бане веником, только не в бане и не веником.

А потом я вслушался в то, что говорит Галинишна, и впал в еще большее уныние. Оказывается, за наш трудовой подвиг колхоз заплатит школе деньги. И на эти деньги наш класс сможет поехать в туристическую поездку. Понятное дело, что на всю поездку не хватит, придется доплачивать. Но чем меньше ребят захочет поехать, тем меньше будет разница между стоимостью поездки и суммой на нашем счету. Ну да — турпоездка по желанию, а работать в колхозе будут все. Неужели кто-то не захочет ехать?

Пацаны, как водится, собрались после школы возле школы для обсуждения ситуации.

— Корчага, небось, как всегда, освобождение притащишь?

— Да не, я вроде здоровье летом подправил. Больше в обмороки не заваливаюсь.

— А чо, раньше падал?

— Хорош приставать, забыл что ли, как он в прошлом году на уроке свалился без сознания! Человек, может, человеком стал. На физру ходит, на роликах бегает, чего ему в колхоз не кататься. Да, Миха?

— Да. — Блин, доброхоты какие со мной в классе учатся. Раз стал человеком, значит и в колхоз задницу морозить с радостью поскачу. Еще и нож надо брать. О, про нож спросить! — Пацаны, а нож-то какой надо с собой брать?

— Да самый большой, какой в доме есть. Мне батя под это дело такой тесак сковал, ну вы помните!

— Сам что ли? Он у тебя что, в кузнецы заделался?

— Понятно, не сам, пасть закрой! Заказал в депо, ему сделали, еще и хромом покрыли, можно в отражении бриться! — Отшил подначку Корней.

— Ага, тем же ножом, в который смотришься! — Продолжил свой наезд Виталист. Он вообще пацан-пиявка, порой так и хочется по башке тяжелым стукнуть, как по кнопке будильника. — Чего тебе брить, Андрюха?

— Я образно выражаясь. Типа можно смотреть, кто сзади подкрадывается. А потом такой — хоп! Обернулся внезапно — и ножом с трех шагов в него! И тот сразу такой — А-а-ааа! Я умираю!

— Кинешь, а нож не кончиком войдет, а рукояткой! Ты ж ножи метать не умеешь.

— Виталист, чего докопался! Забыл его тесак что ли? Им если в человека попал, то уже неважно, какой стороной прилетело. Один хрен с катушек полетит.

— А мне другое смешно этим летом стало, я только сейчас допёр — Вставил свои пять копеек Д е нис.

— Чего там тебе смешно, колись.

— В прошлом году мне батя тоже пику подогнал зачётную в колхоз. Не как у Корнея, но солидную. Чтоб не хуже, чем у всех. А летом в пионерлагерь загребли, и перочинный ножичек конфисковали прямо в поезде. Складной обычный, сам же отец и забрал, когда в кармане нащупал. Это как?

— Это называется двойные стандарты, — я не выдержал и подал голос.

— Чего?

— Взрослые в разных ситуациях принимают разные решения по одному и тому же вопросу. Чисто как им выгодно. В колхозе работать ты взрослый, на тебе саблю. В пионерлагере ходи по лесу без ножа — ты еще маленький. И плевать им, какой ты там на самом деле: маленький, большой, дурачок, умный. Всё для своего спокойствия. С топором по городу ходить можно, а с кастетом нельзя. Словно топор неопасный предмет.

— Точняк! Двойные стандарты! Кино крутят «до шестнадцати» и не пускают, а в учебнике про ЭТО всё расписали уже и уроки будут задавать про половое размножение людей.

— Да кто тебя в кино не пускает до шестнадцати? Может, в пятом классе и не пускали, а сейчас поди разбери, сколько кому лет. Как докажешь?

— В шестнадцать лет паспорт дают. Кто без паспорта, тому…

— Ты хоть одного человека видел, кто по улице с паспортом ходит? Собирается чувак такой в кино: «Где мой паспорт⁈»

— Ха-ха-ха! В кино с паспортом, ну Чуга выдал! — Потешался народ над смешной ситуацией. Смейтесь-смейтесь, пока и впрямь смешно.

Вечером на семейном совете, вернее за ужином я выдал «на гора» новость про колхоз. Результат меня не обескуражил, но и от идеального было далёк. Во-первых, горисполком тоже дернули на трудовой подвиг, правда отца это не коснулось. А во-вторых, Миша Корчагин вообще ни разу не ездил в колхоз по присине слабости здоровья. Мать была уверена, что я и в этом году проеду мимо сей чаши — всё-таки восьмые обычно не дергают. А тут вон чего. И дернули по причине аврала, и сын забил на освобождение, вернее не стал его возобновлять.

— Вера, ну право слово, было бы странно, если бы наш сын одновременно усиленно занимался спортом и косил от колхоза. Что по этому поводу скажут его одноклассники?

— Как будто ему не наплевать на мнение своих товарищей! Ему и на нас с тобой наплевать, не то что на класс.

— А вот тут ты ошибаешься. На мнение родителей принято плевать как раз в первую очередь. Мнением сверстников дорожат до последнего. Я прав, Михаил?

— Да вы оба правы. Если откровенно говорить… мы сейчас говорим откровенно или как родители с непутевым сыном?

— Давай уж откровенно, лучше начнем понимать друг друга.

— Добро. Тогда для меня прежде всего важно моё мнение о ситуации. Ваше я принимаю к сведению как мнение людей, лучше разбирающихся во многих вопросах. А мнение одноклассников — это фон, на котором проходит моя жизнь. Сейчас я прилагаю усилия, чтоб выправить этот фон. Той же статьи в журнал не получилось бы, если бы я в самом начале сентября не избил несколько учеников из своего и параллельного класса.

— Какую ерунду ты говоришь, Миша! Запомни, насилием ничего решить нельзя! Это я тебе как мать говорю.

— Вера, ты говоришь с ним как с маленьким. А пора бы уже перестроиться.

— Дима, тебе бы лишь бы со мной поспорить. В чем я не права?

— Вспомни свою молодость. Кто-то был весьма рад, что я дал в морду твоему одногруппнику тогда. Не ты ли? Да ты и со мной начала встречаться только после того, как я его избил. Не так?

— Ты всё упрощаешь, как все мужчины. Мне важно было не то, что ты его избил, а твоя готовность заступиться за меня.

— Понял. Мне надо было тогда просто обозначить готовность. И подождать, пока ты сама решишь свою проблему. Глядишь, и не получил бы выговор по комсомольской линии за драку, поехал бы на «Завод Имени Ильича», ты бы за это время вышла замуж за кого-то еще… Всё ведь так бы было? Мне в самом деле не надо было лезть в драку?

— Все вопросы можно решить словами.

— Понял. Подошёл, сделал замечание, отошёл, пока махалово не началось. Дальше вы сами. Да? — Начал ерепениться отец. Явно не пацифист у Мишки батя по жизни. Правильный дядька.

— Так, по-моему, мы отвлеклись от темы разговора! — Изящно вернулась к обсуждению поездки в колхоз мать.

Вчерашняя беседа вернулась в мирное русло, не перерастая в выяснение отношений между супругами. Греющий уши Павлик, как мне показалось, выглядел разочарованным. Он тут недавно поделился со старшим братом своими идеями… Оказывается, мелкий урод уверен, что если родители разведутся, то ему как самому пострадавшему будет доставаться больше плюшек. Мол, папа будет приходить каждое воскресенье и дарить дорогие игрушки, как показывают в кино. А еще давать деньги на карманные расходы. Вот же дебил малолетний… Я даже ничего не стал ему объяснять, даже подзатыльник не отвесил, опешив от откровения. И правильно, пусть делится со мной своими мыслями. А то придёт в голову какая дичь, а я и знать не буду. Проснусь, а голова в тумбочке.

«Собирая своего сына в дорогу, мать дала мне термос для чая, при этом в глазах ея читалась скорбь и тоска. Похоже, что в душе она уже оплакивала безвременную кончину своей радости, своей драгоценности — китайского термоса. Отец был по-мужски суров и немногословен. Его наказ 'Без нужды не вынимай, не почистив не вкладывай» относился к охотничьему ножу, простому суровому клинку, лишенному излишних узоров или прочих изысков. На то, что это настоящий охотничий нож, указывало всё, даже номер, выбитый у основания клинка. Так уж вышло, что весть о походе сына на поле сахарной свёклы застала патриарха практически со спущенными штанами. Это я образно выражаюсь, на самом деле я не имею привычки орать новости своим родителям через дверь туалета, как периодически это делает Павлик. Короче говоря, в семье не оказалось другого достойного ножа. Не с хлебным же идти против сахарной свёклы.

Не менее ножа меня порадовал и тот факт, что старые батины резиновые сапоги пока уже были мне впору. Как говорится, солдат и без сапог солдат. А школьник без сапог крестьянину не помощник. Не буду говорить про всякие кофты-свитера, штаны с начёсом и без, которые были свалены на мою голову с наказом одеваться с запасом. В том плане, что не ориентироваться на часовую прогулку на улице. В поле всегда холоднее. А еще гораздо дольше. Спасибо, родители, но и в мыслях не было пренебрегать тёплой одеждой. Я даже водолазочку вот эту в сумку запихну на всякий случай. По поводу сумки возникли дебаты: отец настаивал, что сидор гораздо удобнее холщовой авоськи, и вообще… В смысле, мальчик должен чувствовать себя мужчиной. Мать его срезала убойным аргументом как утку на взлёте: