Дневник восьмиклассника

— Солнце моё, если бы я знал. То есть я знаю, но все варианты пока немного сильно неподходящие.

— Слушай, а ты месяц назад трепался, что ты уже того… Ну что в деревне ты был с девушкой. Это правда, выходит?

— Выходит, что да. Не по любви, а чисто по дружбе.

— Врешь! Это как, по дружбе? Вы ЭТИМ занимались просто так?

— Ну да, ради удовольствия. Ты, Ир, когда-нибудь поймёшь, то есть почувствуешь, какое это удовольствие. Вот прямо как сто мороженых под просмотр всех серий «Ну, погоди!», только лучше.

— Издеваешься?

— Нет, пытаюсь сбить пафос. Ирчик, взрослая жизнь, она такая порой резкая, что и не знаешь, что лучше.

— В каком смысле?

— В том, что непонятно, лучше кидаться в неё с головой или подольше посидеть в песочнице. Тут спросу меньше, тут цена ошибки не такая. А там чуть только ошибся или просто нога сорвалась — и амба! Жизнь сломана, хоть по-новой начинай. А по второму разу жить не каждый сможет. И не каждый согласится, кстати.

— Кабздец, какой ты умный! Накрутил с три короба, а сам боится ходить со мной. Евсюка испугался?

— А он тут при чем?

— Он хотел со мной ходить, в августе подкатывал.

— Он же еще мелкий совсем! Куда ему!

— А ты не мелкий? Давно ли сам в солдатики играл?

— Не, я взрослый. Я уже о будущем думаю, просто вида не подаю.

— Ага, не подаёшь. Так поддал жару, что Галинишна тебя уже боится. Раньше просто не любила, а сейчас опасается.

— Ей-то чего бояться?

— А что дурой выставишь. Ты не замечал, а она только тем хорошие оценки ставит, кто её слова повторяет. Она чужого мнения у учеников сильно не любит.

— Ах это. Это да. Со своим мнением у меня как раз вс в порядке. Как выдам, то хоть стой, хоть падай, хоть рядышком ложись.

— Я подумаю.

— Ир, я ж пошутил. Рано нам пока по-взрослому общаться.

— Боишься, что я пойму, что у тебя никого на самом деле не было? Глупенький, это же не главное.

Вот же! Я ей про Фому, а она про Ерёму! Люди! Держите меня семеро, а лучше её держите! Долгополова меня провоцировала, товарищ прокурор! Сладким манила, а еще комсомолка.

'Вечером рассказывал родителям про нашу новую активность. Мать аж слезу пустила, ей было очень приятно, что её волюнтаристское решение об определении меня в музыкальную школу проросло как три тополя на Плющихе. Пришлось пояснять, что пока ничего не выросло, чтоб вышло что-то путное, надо много времени и сил убить. И всё равно родителям было приятно, что их сын возмужал и занимается не фигнёй всякой типа чтения книг, а серьёзными проектами в рамках школы. С такой активной жизненной позицией никто не позволит Галине Ильиничне написать мне отвратную характеристику. И вообще, раз я настолько вписался в школьный коллектив в восьмом классе, может тогда и про девятый подумать можно? Мол, может ну его нафиг, этот техникум? А папа попробует законтачить с районной газетой. Ага? Такому внешкорру как я, которым даже всесоюзная газета не брезгует, чай не откажут в публикации. Чем публикации в городской газете хуже многотиражки на каком-нибудь комбинате. Пришлось объяснять, что в своих планах я собирался не просто публиковаться в заводской газете, а попасть в штат. А уже из штата поступать на заочное.

— Михаил, всё здорово. Но ты забыл про службу в армии. После техникума тебя сразу призовут, потом работа, а потом ты уверен, что сможешь поступить? Экзамены придется сдавать наравне с вчерашними школьниками. Лата тебе никто не организует, а твой гипотетический стаж в газете…

— На заочку берут с пониманием, что абитуриенты все взрослые люди, забывшие про интегралы и политическое устройство Испании в восемнадцатом веке. Но ты прав в чем-то. Надо думать.

— Очень рад, что ты понял — думать надо всегда и много. А уже потом что-то делать'.

Вот ведь… своими разговорами родители Мишиного тела внесли сумятицу в мои такие железные и такие понятные планы. Хотя, если честно говорить, эта авантюра с газетой, с журналом, она тоже постучала по моим планам с грацией медведя. В самых смелых мечтах я не предполагал, что… Тьфу-тьфу через плечо, пока ничего не стало, даже вслух не буду произносить, даже думать не буду про публикацию в центральной прессе. Не буду, я сказал!

— Павка, где там твои солдатики! Каникулы у нас или не каникулы? Тащи, будем играть!

— Ты прикалываешься, да? — а у самого глазенки аж светятся от желания поиграть со старшим братом. Может, и в самом деле он не такой пропащий? Может, с ним тоже можно по-человечески? Главное только палец в рот ему не класть, чтоб не откусил по локоть.

— Да хорош жаться уже, сказал играем, значит играем! Солдатиков дели поровну, кидаться будем батарейкой из твоего фонарика. — У Павла есть фонарик в виде пистолета под маленькие батарейки. И батареек тех не сыщешь в магазине днём с огнем. С фонариком. Так что польза от него одна — я точно знаю, где сейчас находятся бомбы, которыми мы будем обстреливать вражеские отряды.

— А не поздно?

— Так каникулы! Завтра никуда не вставать, так что сегодня позже ляжем, завтра позже встанем. Родителей беру на себя.