Оставьте меня на вторых ролях!

- Ясно, - тяжко вздохнула я. – Ничего страшного. На что тут обижаться – титулом же наградили.

Конечно, это же я, на что тут можно было рассчитывать. Мало того, что сама опозорилась, еще и врача своего под новое прозвище подвела. Вот уж точно с головушкой не все в порядке. Начиталась своих любовных романов, дурочка этакая, и давай в бреду всем встречным в любви признаваться и целые романы себе придумывать. Вот до чего одиночество доводит.

Меня переселили в общую палату, к еще двум контуженным дамам. Обе поскользнулись неудачно – все же наши дороги зимой это смертоубийство просто. Правда, это не мешало им активно гулять по всей больнице, разведывая сплетни и обстановку. А вот у меня голова еще кружилась, ноги цвели синяками, но хоть двигались, так что я пока самостоятельно доползла только до туалета и обратно, и то получила потом втык от медсестры за это.

А к вечеру ко мне завалились родные. Такого хорового рыдания у моих ног я не ожидала. Думала ругаться начнут, что я так опрометчиво под колеса бросаюсь, что им и так нелегко, а тут я еще в неприятности влипла. Но ничего подобного. Мама натурально плакала от счастья, что я пришла в себя, да и младшие подозрительно сопели носом. Мне принесли кучу разной еды и вещей, и так активно проявляли заботу обо мне, что я вновь получила нагоняй от медсестры за устроенный переполох. Когда удалось наконец успокоить родных, выяснилось, что меня ежедневно приходили караулить у дверей реанимационной, хоть посетителей туда и не пускали, и бесконечно названивали медсестрам, уточняя мое состояние.

Что же… стоило разок чуть не умереть, чтобы узнать, что родные мною дорожат не только как источником дополнительного дохода. Это было видно по их лицам – что они переживали за меня и очень рады тому, что я проснулась. Может, я слишком долго цеплялась за детские обиды, и сама отталкивала близких? В конце концов, а как давно я сама, первая, звонила им или приезжала навестить по своей воле, просто, чтобы поделиться своими новостями?

Хотелось бы посмеяться, что хорошая встряска мозгов поставила мне их на место, но как-то не тянуло. Слишком ярко помнилась та, другая жизнь. Слишком отчаянно ее не хватало. И если с родными, еще можно будет попытаться наладить отношения – все же и младшие уже давно выросли и перестали быть столь проблемными, да и родители мною и правда дорожат – то Тео… мне заменить было не кем. Того тепла и любви мне никто не мог подарить. Разве что несчастные коты, на время моей недееспособности уехавшие объедать родителей. Но заменять тепло чужой души кошачьей меня больше как-то не тянуло.

Надолго родные все же не задержались – время визитов было весьма ограниченно, да и они нашумели так, что явился тот самый громогласный дежурный доктор и всех выставил в приказном порядке. Как никак мы тут все черепно-мозговые лежали, и нам требовалась тишина и покой. Так что меня еще раз расцеловали, заобнимали и оставили в компании с кучей еды и прочего вороха натащенных вещей. Устав от такого насыщенного дня, я быстро отключилась. И, наверное, стоило поблагодарить сознание или Бога, что «тот мир» и «та жизнь» не терзали меня воспоминаниями во сне. Но все еще не хотелось.

Потому что терзали они меня в часы бодрствования. Следующим утром я вновь проснулась задолго до общего подъема и мучилась, не зная, чем бы отвлечь больное сознание. Очередной любовный роман, со страстно обнимающейся парочкой на обложке (сестренка притащила), вызвал приступ тошноты. Кубик-рубика (сувенир от папы) – недоумение. Журнал с кроссвордами (любимое увлечение маменьки) наскучил уже на пятом отгаданном слове. А вот сюрприз от брата пришелся по душе. Буквально оторванный им от души (как я подозревала) планшет с подключенной клавиатурой, предлагал больше вариантов для само-развлечения. Поначалу я хотела залезть в сети и отписаться тем немногим друзьям, что интересовались моим здоровьем, что жива и почти здорова. Или просто полазить по интернету, почитать новости, включить какой-то сериал в конце концов. Ведь по моим ощущениям я провела в изоляции от сети вовсе не неделю, а целых пять лет. Но вместо этого, единственная рабочая рука сама открыла чистый лист текстового документа и на мгновение пальцы замерли над клавиатурой.

Даже если все увиденное мною было лишь сном и воображением, я провела там довольно много времени. И заимела новые привычки. Например, все свободное время забивать написанием историй. Забыться в чужой любви, путем ее прочтения не тянуло, так может попробовать написать такую?

Не пор нас с Тео, нет. Это слишком больно, чтобы оставлять следы это сладкой мечты на бумаге, а потом каждый раз возвращать и вспоминать. Этот сон стоило поскорее нужно забыть, иначе, я просто не смогу жить реальной жизнью, а буду только страдать по выдуманному. Так что я взялась писать чужую любовь, заставляя себя погрузится в нее полностью. Пока даже не раздумывая над сюжетом, а просто изливая поток слов из головы. Пусть до этого я переписывала лишь чужие слова, сообразить сюжет просто из воздуха оказалось не столь уж сложно.

Почти не задумываясь сделала из своей героини гордую попаданку и отправила прекрасного принца покорять ее сердце. И что еще более удивительно - это помогло. Текст лился из-под пальцев, хоть печатать одной рукой было и не удобно. Зато я почти не замечала легкой головной боли, да и на сердце стало полегче.

Когда проснулись соседки по палате, задумавшись, пропустила. Но вот явившаяся медсестра меня отвлекла, заставив съесть завтрак. А потом я снова с головой погрузилась в вымышленный мир, стараясь отвлечься от реальных проблем. Не слышала, как меня звали прогуляться до обхода, и не дождавшись, ушли сами, не обернулась, когда заглянула медсестра, не обратила внимания на шаги от двери за спиной…

Я жила и дышала текстом. Пусть глупым и наивным, но мне было от этого легче.

«Порыв ветра с моря взметнул подол легкого платья и сорвал с головы шляпку вместе со шпильками, растрепав волосы. Горячие ладони крепко удерживали ее лицо, не позволяя отвернуться.

- Пойми, ты мне нравишься именно такой – не скованной условностями осточертевшего мне, насквозь фальшивого высшего света. Свободной, раскрепощенной, - соскользнув со щеки рука Уилла зарылась в растрепанные кудри на затылке девушки. – Самой собой, настоящей. И мне совершенно не важно, что и как ты носишь, и насколько приличны твои прическа и поведение …»

- Вот уж глупости, - хмыкнув ворвался в мои мысли чужой голос. – Любому нормальному мужику было бы важно, что носит его девушка. Тем более на ветру у моря. А если нет – значит ему просто плевать на нее…

- А что он должен говорить, - пробурчала, не отвлекаясь, - «Надень тулуп и валенки, дура, а то простудишься»? Это не романтично…

- Вот и я о том же… поверьте моему профессиональному мнению – менингит, да и просто банальный насморк, это совершенно не романтично, - фыркнули у меня над ухом.

И вот тут рука моя ошарашенно замерла на середине слова.

Голос… голос оказался так болезненно знаком. Голос, что согревал мне сердце и опалял душу. Почти не дыша я оторвала взгляд от светящегося экрана и перевела его на мужчину, обошедшего меня со спины.

Сердце на мгновение дернулось, чтобы вновь забиться, куда сильнее.

Он… или не он? Похож, но одновременно отличается. Такой же высокий и широкоплечий. Но выглядит старше. Черты лица чуть грубее, легкая небрежная щетина на щеках, редкая седина в коротко подстриженных волосах, и глаза не темно-карие, а скорее золотисто-желтые. Но взгляд все тот же – насмешливый и оценивающий, и при этом слегка строгий.

С первого взгляда мне казалось, что я увидела именно его – моего Теофрена. Со второго, что это чужой незнакомый человек. С третьего… что это все же мой Тео, но… настоящий? Не такой идеально прилизанный герой любовного романа, а живой человек…

- Больная, кто вам разрешил этой игрушкой пользоваться? – с осуждением заявил знакомый-незнакомец в белом халате и отобрал планшет с клавиатурой, убрав на тумбочку у меня за спиной. – Сутки как из комы вышла, а все туда же – сразу за игрушки хвататься, - пробурчал, подтаскивая для себя стул от небольшого столика в центре палаты и устраиваясь у моей койки.

- А вы…? - растерянно пробормотала я, жадно вслушиваясь в звучание его голоса. Потому что если лицо и отличалось, то вот голос… точно был тот же!

- Астахов Сергей Павлович, ваш лечащий врач, - пояснили, вытаскивая мою карточку из кармашка в изголовье и пролистывая ее. – Поздравляю, кстати, с приходом в себя. Как чувствуете себя?

- Глупо, - честно призналась, завороженно следя за плодом моей фантазии.

На меня тут же обратили настороженный, профессиональный взгляд.

- А до аварии вы ощущали себя так же или подавали надежды стать следующим нобелевским лауреатом по математике? – хмуро уточнил он, сверяясь с чем-то в карте.

- Скорее первое, чем второе, - призналась чуть заторможено, а потом добавила, - тем более нобелевки по математике не существует.

- Правда? Почему же? – все так же сосредоточенно изучая карту, он нащупал мою руку. Я вздрогнула от первого прикосновения, почти обжегшего ледяное запястье, а потом застыла, чувствуя, как заполошно колотится сердце, и смущаясь, что доктор это определенно заметит.

- Ну так? – вывел он меня из ступора, убрав пальцы от моего запястья и быстро что-то записав, поднял взгляд, усмехнувшись. – Что там с нобелевкой?

- Не скажу точно, - с трудом припомнила, о чем мы вообще говорили, - кажется какие-то личные претензии Нобеля к математике в целом, или какому-то конкретному ее представителю в частности.

- А раньше знали точно? – снова задал он какой-то нелепый вопрос и, достав из кармана миниатюрный фонарик, засветил мне зрачки.

- Нет, - призналась, смаргивая слезы. – А вы так интересуетесь нобелевской премией?

- Нет. Я интересуюсь состоянием вашей памяти, - усмехнувшись пояснил, как там, Сергей Павлович? … убирая фонарик обратно в карман. – Так что продолжим опрос: имя, фамилия возраст?

- Райкина Елизавета Сергеевна, возраст… - тут я запнулась, не желая выдавать страшную цифру. Это молодой Лизетте стесняться было нечего, а вот мне…

- Вам напомнить? – участливо поинтересовался … Палыч. – В карте указан…

- Не надо, - буркнула в ответ. – Тридцать один годик стукнул в прошлом месяце.

- Угадали, молодец, - похвалили меня. – Как зовут мужа и детей помните?

- Мужа нет, - отозвалась хмуро и с непонятной мне самой вредностью добавила. – А детей трое.

Мне достался заинтересованный взгляд врача.

- И как зовут наших малышей?

- Барсику три года, Феликсу пять, а старшенькому – Пушку, уже девять.

- Совсем взрослый ребенок, - хмыкнул врач. – Чувство юмора сохранилось, значит все не так уж плохо. Голова болит? – убрав карточку, принялся аккуратно ощупывать забинтованную голову.

- Болит, - грустно согласилась, все еще не спуская с него взгляда.

Как же похож… И одновременно, немного другой.

- Выпишу обезболивающего, - решил мужчина. – Ну что, Елизавета Сергеевна, для человека неделю провалявшегося в коме, вы прямо пышете здоровьем, - заверили меня с легкой усмешкой. – Домой хотите?