Золотая чаша
- Автор: Генри Джеймс
- Жанр: Проза
Читать книгу "Золотая чаша"
– Не вижу, почему нет?
– Потому что, если вспомнить наше решение, будет совершенно невозможно объяснить ей повод.
– Повод? – недоуменно переспросил князь.
– По какому случаю подарок. По случаю нашей прогулки вдвоем по городу, о которой мы не должны рассказывать.
– Ах да, – заметил князь, помолчав. – Припоминаю, мы решили не говорить об этом.
– Конечно, ведь вы обещали. А одно с другим связано, как видите. Поэтому лучше не настаивайте.
Снова он, не глядя, положил безделушку на прилавок, после чего, наконец, обернулся к Шарлотте – обернулся чуточку устало, даже чуточку нетерпеливо.
– Я не настаиваю.
На время вопрос был закрыт, но тут же стало ясно, что все это нисколько не помогло им сдвинуться с мертвой точки. Тороговец стоял, не шелохнувшись в своем безмерном терпении, безмолвно способствуя разговору, едва ли не равнозначный ироническому комментарию. Князь отвернулся, будто ему больше нечего было добавить, двинулся к стеклянной двери и с неменьшим терпением принялся рассматривать улицу. Вдруг торговец нарушил молчание, обратившись к Шарлотте со следующими знаменательными словами:
– Disgraziatamente, signora principessa[15], – проговорил он с грустью, – вы видели слишком много…
Князь круто обернулся. Знаменательным был не столько смысл произнесенных слов, сколько сами эти слова, сказанные на самом неожиданном и беглом итальянском. Шарлотта обменялась с князем столь же стремительным взглядом; оба они на минуту застыли. За это время взглядами они выразили несколько вещей сразу: и беззвучное восклицание по поводу того, что злосчастный хозяин, как выяснилось, прекрасно понял весь разговор, не говоря уже о том невозможном титуле, которым он наделил Шарлотту, и взаимное уверение, что это все равно ничего не значит. Князь, не отходя от двери, заговорил с владельцем:
– Так вы итальянец?
Но ответ прозвучал по-английски:
– О боже мой, нет.
– Вы англичанин?
На сей раз отвечено было по-итальянски, с усмешкой и чрезвычайно кратко:
– Che![16]
Торговец практически отмахнулся от вопроса, немедленно повернулся к шкафчику, доселе остававшемуся закрытым, и, отперев замок, извлек оттуда квадратную шкатулку, дюймов двадцать в высоту, крытую потертой кожей. Шкатулку он поставил на прилавок, откинул пару крючочков, поднял крышку и вынул из уютного гнездышка сосуд для питья, размером не то чтобы громадный, но побольше обычной чашки, сделанный, судя по виду, не то из старого золота, не то из какого-то другого материала, покрытого толстым слоем позолоты. Держа этот предмет очень нежно и церемонно, торговец установил его на маленькой атласной салфетке.
– Моя золотая чаша, – проговорил он, и эти слова в его устах прозвучали так, словно они все объясняли. Он предоставил выдающемуся произведению искусства говорить за себя – а что произведение «выдающееся», стало ясно как-то само собой. Простой, но удивительно изящный сосуд на круглой ножке с невысоким основанием, чуть расширяющимся книзу. Чаша, хотя и неглубокая, оправдывала такое название не только своей формой, но и оттенком поверхности. Можно было вообразить, что это большой кубок, уменьшенный по высоте наполовину, отчего очертания его только выиграли. Если он отлит из чистого золота, это действительно впечатляет и вполне может отпугнуть экономного покупателя. Шарлотта тут же бережно взяла чашу в руки, тогда как князь, отойдя на несколько шагов от окна, наблюдал издалека.
Шарлотта не ожидала, что чаша окажется такой тяжелой.
– Золото? Настоящее золото? – спросила она торговца.
Тот чуть выждал.
– Присмотритесь получше. Может быть, вы поймете.
Она всмотрелась, подняв чашу обеими стройными руками, обернувшись к свету.
– Может быть, для такого изделия она стоит дешево, но для меня, боюсь, слишком дорогая.
– Что ж, – сказал торговец, – я могу отдать ее дешевле настоящей цены. Видите ли, мне она досталась дешевле.
– Так сколько?
Снова он выжидал, взирая все так же невозмутимо.
– Значит, вам понравилось?
Шарлотта обернулась к своему другу:
– А вам нравится?
Князь, не подходя ближе, взглянул на владельца:
– Cos’e?[17]
– Если вы непременно хотите знать, signori miei[18], это всего-навсего чистейший хрусталь.
– Разумеется, мы хотим знать, per Dio![19]– воскликнул князь. Но тут же опять отвернулся и вновь занял свой пост у стеклянной двери.
Шарлотта поставила чашу. Девушка явно была очарована.
– Вы хотите сказать, она вырезана из цельного куска хрусталя?
– Если и нет, ручаюсь, вы никогда в жизни не найдете, где соединяются части.
Шарлотта изумилась:
– Даже если соскрести позолоту?
Торговец почтительно дал понять, что она его насмешила.
– Позолоту нельзя соскрести, она слишком хорошо наложена. Не знаю, когда это было сделано, и как – тоже не знаю. Но это был прекрасный старый мастер и прекрасная старинная технология.
Шарлотта, откровенно любуясь чашей, наконец-то ответила улыбкой на улыбку хозяина.
– Забытое искусство?
– Скажем, забытое искусство.
– Но к какой же эпохе относится все изделие?
– Скажем так же – к забытой эпохе.
Девушка задумалась.
– Если это такая драгоценность, отчего же стоит так дешево?
И снова торговец замедлил с ответом, но тут князь потерял терпение.
– Я подожду вас на воздухе, – сказал он своей спутнице.
Хотя он говорил без раздражения, но в подтверждение своих слов сразу же вышел на улицу, и в следующую минуту оставшиеся внутри увидели, как он остановился спиной к витрине и с философским спокойствием закурил свежую сигарету. Шарлотта не стала торопиться: она знала, как он любит лондонскую уличную жизнь на свой забавный итальянский лад.
Тем временем хозяин в конце концов ответил на ее вопрос:
– Ах, она у меня уже давно и все никак не продается. Думаю, я хранил ее для вас, сударыня.
– Хранили для меня, потому что думали, я не догадаюсь, в чем ее изъян?
Торговец все так же прямо смотрел ей в лицо, словно всего лишь следуя игре ее ума.
– А в чем ее изъян?
– О, это не я вам, это вы мне должны сказать, как совесть подскажет. Само собой, я понимаю, что-то должно быть.
– Но если вы сами не можете заметить, то как будто ничего и нет?
– А может быть, я замечу, как только уплачу за нее?
– Нет, – упорствовал хозяин, – если заплатите не слишком много.
– Что вы называете «не слишком много»?
– Ну… Пятнадцать фунтов – что скажете?
– Скажу, – не задумываясь, ответила Шарлотта, – что это, безусловно, многовато.
Торговец покачал головой, медленно и печально, но непреклонно.
– Это моя цена, сударыня. Если вещь вам понравилась, думаю, она вполне могла бы стать вашей. Это не многовато. Скорее, маловато. Почти даром. Больше уступить не могу.
Шарлотта, продолжая сопротивляться, в недоумении склонилась над чашей.
– Значит, ничего не выйдет. Я не могу столько потратить.
– Ах, – возразил торговец, – на подарок всегда можно потратить больше, чем на себя самого.
Он говорил так вкрадчиво, что Шарлотта даже не подумала, что называется, поставить его на место.
– Ну, конечно, если только в подарок…
– Это был бы прелестный подарок.
– А разве можно, – спросила Шарлотта, – дарить вещь, о которой знаешь, что в ней имеется изъян?
– Достаточно всего лишь предупредить об этом, – улыбнулся человечек. – Этим вы докажете чистоту своих намерений.
– И предоставлю тому, кому дарю, самостоятельно отыскивать дефект?
– Он не отыщет… Если речь идет о джентльмене.
– Я не имела в виду какого-то определенного человека, – сказала Шарлотта.
– Ну, кто бы ни был. Пусть он будет знать, пусть будет пытаться. Он не найдет.
Шарлотта не сводила с торговца глаз, как будто, хоть его загадочные речи ее не удовлетворили, чаша околдовала ее.
– Даже если эта штука вдруг развалится на куски? – И поскольку торговец молчал: – Даже если он потом скажет мне: «Золотая чаша разбита»?
Хозяин все молчал и вдруг улыбнулся самой странной из своих улыбок.
– А-а, если кто-то захочет ее разбить…
Шарлотта рассмеялась; выражение лица маленького торговца привело ее в восторг.
– Вы хотите сказать, ее можно разбить молотком?
– Да, если иначе не получится. А можно просто бросить с силой… скажем, на мраморный пол.
– О, мраморные полы!.. – Впрочем, вполне возможно, что она думала об этом, ведь мраморные полы в самом деле были связаны со многим… с ее… и его древним Римом, с дворцами, которым принадлежало его прошлое, а немножко и ее, с его возможным будущим, со всей роскошной обстановкой его женитьбы, с богатством Верверов. Но были и другие вещи, и все они вместе на несколько минут завладели ее воображением.
– А разве хрусталь бьется – если это настоящий хрусталь? Я думала, его главное достоинство – прочность?
Ее собеседник уточнил:
– Главное достоинство хрусталя в том, что это хрусталь. Но прочность хрусталя, безусловно, придает ему надежности. Хрусталь не бьется, как низкое стекло. Он разламывается по трещине – если только в нем имеется трещина.
– А! – выдохнула Шарлотта с живым интересом. – Если есть трещина. – Она снова вгляделась в чашу. – Так здесь есть трещина, да? Хрусталь может треснуть?
– По особым линиям, по своим собственным законам.
– Вы хотите сказать, если есть какое-то слабое место?
Вместо ответа, торговец, помедлив, снова взял чашу в руки, поднял повыше и легонько ударил по ней ключом. Раздался нежнейший, чистейший звон.
– Где же слабое место?
Шарлотта оценила его довод.
– Ах, для меня вопрос только в цене. Я, видите ли, бедна – очень бедна. Но все равно, спасибо, я подумаю.
Князь за окном наконец обернулся и, словно проверяя, не ушла ли она, всматривался в полутемную внутренность лавки.
– Чаша мне нравится, – сказал Шарлотта. – Я хочу ее купить. Но нужно решить, сколько я могу потратить.
Торговец смирился с отказом не без любезности:
– Очень хорошо, я придержу ее для вас.
Четверть часа пролетела быстро и была отмечена некой странностью. Шарлотта почувствовала это, едва свежий воздух и своеобразные картины улиц Блумсбери вновь завладели ею, словно противоборствуя скопившимся в ней впечатлениям. Но упомянутая странность могла показаться мелочью в сравнении с другим следствием этой интерлюдии, которое бросилось в глаза Шарлотте, не успели они еще далеко уйти от антикварной лавки. Следствие это состояло в том, что по какому-то молчаливому согласию, словно следуя некой необъяснимой неизбежности, князь и Шарлотта совершенно оставили идею о дальнейших поисках. Ничего не было сказано, но больше они уже не искали подарка для Мегги, не упоминая о нем ни словом. Князь заговорил первым и совсем о другом.
– Надеюсь, вы в конце концов сообразили, в чем было дело с чашей.
– Совсем нет, я ничего не заметила. Вернее, заметила только одно: чем больше я на нее смотрела, тем больше она мне нравилась. Если бы не ваше упрямство, вот был бы чудесный случай вам порадовать меня, приняв чашу в подарок.
При этих словах князь взглянул на нее так серьезно, как не смотрел во все это утро.
– Вы серьезно предлагаете? Вы не разыгрываете меня?