Шальная звезда Алёшки Розума

* * *

Спрятавшись за портьерой, Прасковья смотрела в окно — возле ворот конюшни стояли старая цыганка и Алексей Розум и о чём-то разговаривали. Казак глядел серьёзно, хотя обычно улыбка не сходила с его уст. Господи, ну о чём он может говорить с этой жуткой старухой? А вдруг… вдруг она расскажет ему…

С трудом сглотнув ком в горле, Прасковья стиснула ладони — влажные, липкие и холодные, точно лягушачья кожа.

Из ворот показался конюх Ермил, который вёл в поводу невысокую лохматую лошадку без седла. Тётя Зара, подоткнув юбку, ловко, точно молодая, взобралась верхом — по-татарски, как мужчина — и, склонившись к Розуму, что-то шепнула в самое ухо, затем легонько похлопала по плечу и бодрой рысью поехала прочь.

Прасковья невольно перекрестилась, глядя ей вслед. Слава Богу! Закончились её мучения! Как же она боялась эту старуху! Даже к Мавре старалась не заходить, чтобы не попадаться той на глаза. А если и заглядывала, пыталась подгадать так, чтобы зелейницы в комнате не оказалось. Но предосторожность не помогла — однажды вечером столкнулась с той во дворе нос к носу — цыганка, обвязав платком мокрые волосы, возвращалась из бани. Вид у неё был такой обыденно-домашний, что Прасковья замешкалась и не шмыгнула, увидев её, в кусты. А зря.

Поравнявшись, цыганка остро взглянула в лицо страшными чёрными глазами и вдруг остановилась.

— Не делай того! — проговорила она грозно. — Беда будет! Твоя подруга не послушала меня и что вышло? Остановись, иначе горько пожалеешь! Всякий человек должен сам распоряжаться своим сердцем. Волю в любви отнимать ни у кого нельзя!

Прасковья в ужасе шарахнулась от неё и бросилась прочь.