Феномен пропаганды

Пропаганда как часть внешней политики

Из множества видов разной пропаганды, направленных во внешнюю среду, практически не встречается частной пропаганды. В сфере внешней политики ее просто не может быть. Даже партии, руководимые извне, разворачивающие деятельность на территории иностранного государства и ведущие пропаганду отличную от той, что проводит национальное правительство, предпринимают активность внутри этого государства. Но эта странная пропаганда, какими бы методами она не велась, какое влияние оказывает она на демократию? Разве что, представляет собой еще один дополнительный источник информации?[306]

У нас есть достаточно доказательств того, что простая информация, исходящая из иностранного источника, абсолютно бесполезна[307]. Допустим, речь о том, чтобы посеять взаимную антипатию (которая существует даже между дружественными народами), если пропаганда против существующих порядков, неважно, в прошлом или в наши дни, исходит от чужого государства (а уж тем более, от физически и исторически чужеродного мира), какой бы ни была информация, не стоит напрасно надеяться, что она подействует: приведенные факты (даже если это правда!) ничего не могут против этих барьеров. Без исключений (кроме случаев, когда во время иностранной оккупации в стране a priori существует сильная оппозиция своему правительству, организованная иностранным государством: например, коммунистические партии или пропаганда ФНО (Фронта Национального Освобождения) во Франции во время военных действий в Алжире) люди скорее поверят тому, что говорит свое государство, чем иностранное. Предоставленные факты не смогут подорвать доверие народа своему правительству. На самом деле, если пропаганда действительно хочет проникнуть в сознание масс, она может сделать это только с помощью мифов. Она не может опереться на предшествующий опыт, не может предложить достоверные аргументы «за» или «против», не может вызвать ранее испытанные чувства, ей остается только создавать новый действенный образ, наполненный новыми переживаниями, действующий на эмоциональную сферу, чтобы заставить человека слепо верить и без раздумий приступать к действию, а это и есть миф.

Но встав на этот путь, демократия должна все взвесить. Прежде всего, следует осознать, что для того, чтобы добиться результата, придется отучить человека от привычки думать своей головой и прислушиваться к совести, т. к. следует направить его по иррациональному пути, предоставить его «темным силам», а в этой игре он сам себе не хозяин, и что стоит выпустить эти силы наружу, как их потом не унять, иначе говоря, пропаганда на основе мифа о демократии вовсе не подготавливает человека к принятию демократии, а усиливает в нем стремление к тоталитаризму, впрочем, это стремление проявляется в нем по-разному. Мы к этому еще вернемся. А здесь и сейчас имеет смысл спросить себя, чему же посвятить этот миф, пропагандируя идею о демократии. Опыт подсказывает, что наиболее часто демократии используют миф о Мире, миф о Свободе, миф о Правах и т. д.

Сейчас эти слова немного поднадоели, но они незаменимы, поэтому используются до сих пор. Иначе говоря, мифы, используемые пропагандой, должны быть особенными, как когда-то миф о Родных Пенатах. А что особенного может найти в демократии? Разве что вещи, которые никак не могут стать основой для мифа (благосостояние, например, или право голоса) даже сама по себе демократия.

Вопреки тому, что можно предположить, демократические мифы себя еще далеко не исчерпали и могут стать прекрасным материалом для пропагандистского влияния. Если уж авторитарные коммунистические режимы выбрали демократию как трамплин для своей пропаганды, значит не такой это пустой звук. С этой точки зрения, когда демократия подретуширована, подкрашена и представлена в виде мифа, она вполне подойдет в качестве объекта для пропаганды. Она обращается к вере, представляет собой стремление к Потерянному Раю, опирается на глубинные страхи. Вот только в таком виде демократия в виде пропаганды имеет шанс проникнуть в иностранные недемократические государства. Но в таком случае необходимо быть готовым принять ее последствия.

Первое из них: процедура, согласно которой демократия превращается в миф, превращает в миф и демократический идеал. Это, кстати, подтверждает наши слова о том, что демократия не предназначена для мифотворчества. Вопрос об этом встал очень рано: в 1791 г. во Франции. И мы помним, во что очень скоро якобинцы превратили демократию. Нужно с этим согласиться, в конце концов. Да, якобинцы спасли нацию, но когда нас пытаются уверить, что они же спасли республику, становится очевидным, что якобинцы спасли свою власть, разрушив до основания то, что имело хоть какое-то отношение к демократии. У нас нет возможности здесь долго исследовать, как повлияло создание мифа о демократии на разрушение демократии в период между 1793 и 1795 годом, но ясно одно: демократия не может стать предметом веры или призвания, так как ее суть – высказывание суждений. Между режимом, основанным на вере, и режимом, основанным на убеждениях, лежит огромная пропасть.

Делать из демократии миф означает, представлять нечто ей противоположенное. Нужно очень внимательно относиться к использованию старых мифов и созданию новых. Некоторые считают, что это – регресс, возврат к примитивному мышлению. Ошибочно думать, что материальный прогресс и институционализация общества уберегут нас от такого регресса. У нас перед глазами есть достойный пример: примитивное мышление на фоне высочайшего материального прогресса. Пробуждение мистических настроений и веры в сказку сопровождается невосприимчивостью к демократии. Среди проблем в США не самая маленькая стоит в том, что встают из небытия и основываются на старых мифах: их воплощением являются Ку-Клукс-Клан, Американский Легион и Святой Отец (случайная выборка, на самом деле их больше). Эти явления, по сути, антидемократические. Их не много, они не бросаются в глаза, о них не принято говорить, но они есть. Опасность возрастает, когда миф утверждается официально и распространяется на все общество, когда тот, кто против мистики, сам становится объектом мистификации.

Разумеется, мы тут рассуждаем о мифотворчестве в расчёте на внешнего пользователя. В сознание народов, находящихся под влиянием пропаганды, может проникнуть только миф, он не изменит их поведение и не повлияет на способ мышления, он просто вольет новое содержание в уже существующую форму. Но рассчитывая, что события будут развиваться именно в этом направлении, значит учитывать их последствия.

Во-первых, надо признать, что такого рода пропаганда представляет собой настоящее оружие, что речь идет о психологической войне, что отныне наш оппонент является нашим врагом и что народ, к которому мы применяем нашу пропаганду, больше не является тем народом, который мы хотим видеть демократическим, но тем, кого мы хотим завоевать. Если мы в самом деле будем влиять на этот народ с помощью мифов, мы сформируем такое отношение и укрепим представления об антидемократической жизни: мы не подвигнем его стать демократическим народом, так как с одной стороны мы тем самым подтолкнем к действиям авторитарное правительство, а с другой – не сможем, действуя таким образом, возбудить в нем желание что-то поменять в своей жизни: на самом деле это будет аналогично тому, как если бы ему предложили сменить одно правительство на другое. Разве этого достаточно, чтобы повлиять на его преданность существующему строю? Вот в этом, собственно, основная проблема пропаганды в Германии и Японии.

Проблема второго порядка заключается в том, что мы рассматриваем демократию как абстрактное явление: если мы считаем, что достаточно влить в подготовленную для пропаганды форму иное содержание, чтобы изменить направление пропаганды, это значит, что мы воспринимаем пропаганду как теорию, как некое учение. На самом деле пропаганда, каким бы ни было ее содержание и направление, стремится изменить психологию человека, деформировать его мировоззрение, подчинить его волю. Психика и мировоззрение по сути явления одного порядка, если рассматривать их как объект для пропаганды. На первый взгляд, всего лишь модальность высказывания создает ложное впечатление, что это разные вещи. Возьмем, к примеру, фашистскую пропаганду, модальностью которой служило государство, и нацистскую пропаганду, предметом которой была раса: сказать, что вследствие разной модальности это была разная пропаганда, означает стать жертвой университетского подхода к выявлению различий между различиями. Точно также распространять «демократическую идею» средствами, которые по сути своей не соответствуют демократическим принципам, означает укреплять в сознании тоталитарного человека веру в его ложные представления.

С другой стороны, не стоит считать, что оформление в демократическом духе или миф о том, что «демократия есть объект», не имеют право на существование: один из основных законов пропаганды гласит: «объект пропаганды всегда стремится слиться со своей формой». В этой области, как и во многих других сферах современного мира, средство ведет за собой закон. Иначе говоря, объект стремится стать всеобщим, так как пропаганда сама по себе всеобща, тоталитарна. Заметим в скобках, что это не входит в противоречие с тем, о чем мы говорили ранее, а именно о том, что из демократии можно сделать миф.

Таким образом, пропаганда может стать эффективным инструментом ведения войны, но нельзя забывать при этом, что если мы используем ее в таком виде, то больше не сможем вернуться к демократическим нормам и правилам.

Мы говорили о том, что пропаганда такого рода направлена во вне, что мифы предназначены для внешнего использования; но нет уверенности в том, что это ограничение справедливо во всех случаях. Когда власть создает такое видение демократии, нет возможности отделить форму от внутреннего содержания: четкая граница не соответствует самой демократической идее и еще меньше вписывается в демократическую систему. Таким образом, население должно согласиться с тем, что демократия – это благо, и не просто познакомиться с идеей, но искренне в нее поверить. Это, кстати, создаст барьеры для распространения лживой пропаганды, демократическая власть не сможет представить для обозрения картинку, сильно отличающуюся от реальности, извращенное представление, в то время как авторитарная власть только этим и занимается.

Стоит попытаться смоделировать такое противостояние двумя способами: с одной стороны население демократических стран, само находящееся в определенной степени во власти пропаганды, соглашается с представленной властью идеалистической картиной из патриотических настроений, с другой стороны, власти авторитарных государств, как мы уже говорили, начинают понимать, что правдивая пропаганда окупается; отсюда – последний этап пропаганды Геббельса, начавшейся с 1944 г.

С этого момента в миф, предназначенный для внешнего использования, начинают верить и внутри страны, и обе картинки сливаются в одну, поэтому если даже власть не стремится воздействовать на свое население этой пропагандой, влияние все равно происходит, пусть опосредованно. Мы планируем изучить влияние этого мифа, разработанного для пропаганды во внешней среде, на демократическое население внутри страны, по всей вероятности оно не может не привести к сплочению нации и, однозначно, не способствует формированию единомыслия.