В интересах истины

Заметки с внеочередного пленума правления Союза писателей РСФСР

Хороший детский писатель Сергей Михалков сидел в президиуме, обхватив голову руками. Хорошему детскому писателю Сергею Михалкову несколько дней назад исполнилось семьдесят семь лет.

— Я никогда не примыкал ни к каким литературным группировкам и не руководствовался крайними точками зрения. Пришло время, когда я не вижу больше возможностей выполнять обязанности председателя союза. У меня есть еще решение осуществить замыслы, созревшие за годы моего сидения в президиуме. Предлагаю доверить Бондареву подготовку к съезду на уровне председателя. Хватит ему двадцать лет ходить в моих заместителях.

Сергей Владимирович медленно спускался по лестнице ЦДЛ.

— Ваша газета печатает много говна! — с мягкой укоризной взглянул он поверх очков. — Я не читал, но мои друзья сказали. Ну хорошо, что вы хотите услышать? Я давно ждал этого пленума, чтобы уйти, но мне, к сожалению, не дали этой возможности. А как я могу сам уйти? Нельзя, я же тоже служу. Значит, я должен тащить этот груз до съезда, до декабря месяца. А я ото всех этих литературных распрей просто устал. Я уже не могу тратить столько сил на эту борьбу, на объединение того, что нельзя объединить… Журнал «Ленинград»? Ваш обком правильно решил: ни тем, ни другим. Вернули журнал городу. Чтобы не было распрей по национальному вопросу. Это же ужасно все, это же неинтеллигентно…

Российские писатели заседали в ЦДЛ мирно и спокойно. Ничто не могло нарушить бодрости духа, зрелости, боевитости и конструктивности выступлений.

Для тех, кто не мог несколькими днями раньше послушать речь Бондарева на пленуме СП СССР, Юрий Васильевич повторил ее еще раз. Он подчеркнул, что плюрализм — лишь начальный этап развития общества, а дальше — должно наступить единомыслие, царство единой общей идеи.

И вспыхивали аплодисменты от меткого и хлесткого писательского слова.

Татьяна Глушкова разоблачала Александра Яковлева — «маньяка» с «русофобским, извращенным типом сознания», редактор «Совроссии» Валентин Чикин деликатно поругивал Собчака, Станислав Куняев гневно размахивал над трибуной привезенными из Новосибирска мужскими трусами с профилем Татьяны Лариной, утверждая, что это результат антипушкинской кампании Анатолия Ананьева и Абрама Терца…

Известный ленинградский прозаик сидел внизу, в ресторане, со стаканом коньяка: «Не могу, не могу это слушать!». Он был далек от очищающего праздника всеобщего единения и единоголосия. Он был чужд тайным высотам могучего народного духа.

— Я боюсь вашей газеты, — грустно сказал мне Валентин Распутин. — Передернете все, переврете…

— Это ваша газета недавно меня обругала? — обрадовался Карем Раш. Узнав, что не наша, он отказался от интервью, но зато подписал на память книгу.

Все было похоже на предыдущий, печально известный Шестой пленум СП РСФСР. Писатель из Владивостока Лев Князев возмущался, что это за провокационная 74-я статья такая: назовешь еврея евреем — дают десять лет, когда за убийство — всего лишь восемь; писатель Николай Шундик обличал Юрия Афанасьева и иже с ним, пытающихся разгромить партию; Владимир Бондаренко протестовал против незаконного решения пленума СП СССР об избрании Федора Бурлацкого редактором «Литературной газеты»… Все было похоже, но меньше защищали Пушкина от Абрама Терца, меньше слов было о сионистском заговоре. О другом болела душа у российских писателей.

— К управлению Россией готовится приступить шайка беспринципных гангстеров, приведенных к власти не без помощи дядюшки Сэма, — взволнованно сообщила искусствовед Вера Брюсова. — Предлагаю немедленно выразить после публикации итогов выборов их неприятие! Выразить недоверие вновь избранному правительству!

Аплодисменты после этой речи были оправданны — почти все представители Российского союза писателей, кроме Валерия Хайрюзова, потерпели на выборах поражение. Можно ли было смириться с тем, что победили люди, «кощунственно присвоившие себе звание „Демократическая Россия“»?

Хороший детский писатель Сергей Михалков следил за регламентом — его не слушали. Он напоминал повторно — в ответ огрызались. Он настойчиво пытался навести порядок — ему хамили…

Он заявил о своей отставке — зал зааплодировал.

Человек с ласковыми глазами и каштановой бородой не выкрикивал с места реплики и не выражал шумного одобрения. Этот человек был поэт, сотрудник журнала «Москва» Анатолий Парпара.

— У меня свое отношение к происходящему в этой стране. Но то, что я видел в течение последнего получаса, начиная от речей наших уважаемых товарищей, у меня вызвало стыд. А слово «стыд» когда-то в России считалось высшей степенью порицания! Недаром в XIV веке князья произносили как клятву: пусть мне будет стыдно, если я нарушу этот договор…

«Свобода творчества, независимость взглядов и убеждений, ответственность художника перед народом являются непреложными условиями развития литературы. Категорически отвергается распространение в любой литературной форме пропаганды насилия, национального неравенства и национальной розни, оскорбление национального достоинства личности и культурного достояния народа. Союз писателей считает несовместимыми с Уставом действия, направленные на разрушение профессиональных отношений в литературной среде и грубое нарушение этических норм поведения» (Из проекта Устава Всероссийского союза писателей — организации, учредить которую намечено на декабрьском съезде).

— Кто за? Кто против? Кто воздержался?

Лишь одна рука с ярко-оранжевым мандатом вздымалась «против», и рука эта принадлежала Александру Рекемчуку, одному из лидеров «Апреля».

— Вы знаете, что первый секретарь СП СССР Карпов заявил о своей отставке, — сказал Рекемчук, — и хоть мы ее не приняли, но фактически «большой союз» сейчас без руководства. В этой обстановке делается попытка со стороны Союза российских писателей распространить свою власть на СП СССР, то есть на писателей всей страны. А пути те же — насаждение идей великодержавного шовинизма, подавление любого инакомыслия под флагом борьбы с пресловутой русофобией, навязывание писателям нормативных законов соцреализма, а конкретней вкусов отдельных писателей!

Их самый свежий замысел — «вытолкнуть» из Союза писателей России всех, кто не согласен с линией нынешнего руководства этой организации. Вот что заявляет секретариат правления СП РСФСР в «Литературной России»: «Секретариат видит оздоровление Союза писателей России лишь в окончательном выяснении отношений с „апрелевцами“. Мы были достаточно великодушны, но всему есть предел». Этот ультиматум обращен не столько к москвичам и ленинградцам — у нас есть свои Литфонды, наши позиции подстрахованы. Это попытка давления на писателей российской глубинки, попытка заставить их смириться. Почему они так выступают сегодня? А куда им деваться! Они «кормятся» от Российского Литфонда, они во власти аппарата СП РСФСР. Они вынуждены капитулировать! Поэтому считаю неизбежным создание альтернативного Союза писателей РСФСР на демократической платформе.

Пленум правления российских писателей подходил к концу. Запасы разоблачений, деклараций, призывов иссякли. «Русофобские трусы», которыми гневно размахивал Куняев, были отданы в президиум для передачи их Ананьеву. Михалкову в отставке было отказано, Бондарев уходил в отпуск — он должен был закончить к съезду новый роман…

И все бы было хорошо, но высокий сутулый старик с тростью внес непредсказуемую поправку в так хорошо написанный сценарий. Этот мало кому знакомый старик, поднявшись на трибуну, заговорил, задыхаясь от возмущения:

— Полчаса назад Бондарев назвал меня Иудой Искариотским! Я требую от него ответа!

— Провокация! — истерично крикнула одна писательница.

— Гавриил Троепольский! Как вам не стыдно! — выскочил на трибуну ленинградец Сергей Воронин.

— Я требую ответа! — повторил Троепольский. — Меня назвали Иудой Искариотским! Правильно это или нет?

— Да! Правильно! — с гоготом отозвался зал.

Юрий Бондарев подошел к микрофону.

— Что бы он ни говорил, — сказал Бондарев, — но мой талант останется моим талантом — он не станет ни меньше, ни больше. Если я напишу «Братьев Карамазовых», сторонники «Апреля» скажут: ужасный роман! Если напишу «Войну и мир» — ужасный роман. И так далее. Я для них нахожусь по другую сторону баррикад. Я служу только честной литературе, и кто меня честно знал, знают, что я поклонник искренней фразы, честности, любви, понимаете, так сказать, нравственности и прочее и прочее… И это останется, несмотря на все то, что будут на меня нести.

Автор «Берега» и «Тишины» был спокоен и невозмутим.

Автору «Белого Бима» помогали, осторожно поддерживая его под руки, сойти с трибуны.

Автор «Дяди Степы» сидел, обхватив голову руками.

До съезда писателей оставалось восемь месяцев.

Март подходил к концу. Никто не знал, что ожидать от «Апреля».

29.03.90.