По следам тунгусской катастрофы

В поисках жар-птицы

Утром 25 июля мы стали собираться в дальнейший путь. Весь груз разделили на две части. Остающиеся продукты и вещи, сложив в клеенчатый узел, втащили на толстую ель и замаскировали ветвями.

Перебравшись на противоположную сторону реки, нашли впадающий в нее ручей, вдоль которого и направились к хребту. До нашей цели оставалось километров десять.

По-прежнему, как и раньше, через каждый километр берем пробы почвы, рюкзак Геннадия становится все тяжелее.

Галя делает в своем блокноте географическое описание местности и заносит туда данные радиометрии. А Валерий упорно шарит вокруг индуктометром. На всем пути он не расстается с аппаратом, упорно и тщательно обследуя встречающиеся камни, ямы, даже муравейники. Увлекшись, он часто забредает куда-нибудь в сторону, и тогда приходится громко окликать его, так как непрерывный писк в наушниках не позволяет ему ничего слышать вокруг.

Поднявшись на сопку, сквозь просветы в деревьях увидели волнообразные контуры высокого хребта.

— Это Лакурский хребет! — протянув руку вперед, взволнованно сказал Плеханов.

Мы всматривались в очертания хребта. Казалось, он был близок. Но путь к нему преграждало болото. Посредине травянистого ковра темнела расщелина топи.

Стоя на моховой террасе, мы смотрели на низменное пространство, отделяющее нас от противоположного берега, где росли высокие деревья.

Вырубив палку, Плеханов пошел прокладывать путь. Двигался он медленно, прыгал с кочки на кочку, придерживаясь редких кустов и березок, поднимающихся кое-где среди высокой травы. Вот он остановился, потоптался на месте и позвал меня. Захватив топор, я стал пробираться к нему. Между кочек хлюпала вода, топкая жижа засасывала ноги.

Геннадий стоял на краю зеленой лужайки, не решаясь ступить дальше. Я подошел к нему. Под нашей тяжестью трепетно зыбилась затканная травянистым ковром почва, готовая вот-вот прорваться. Геннадий воткнул в траву палку, которая скрылась почти вся; он с трудом вытащил ее обратно.

— Видишь?

— Трясина…

— Будем гатить?

— Больше ничего не остается делать.

Мы принялись рубить березки и бросать их в топь. Через час гать была готова. Взяв рюкзаки, стали перебираться через трясину, под ногами прогибались тонкие березки, в воде колыхалась зеленая трава.

Лишь к вечеру мы достигли вершины хребта. Вокруг нас неподвижно стояли березки и елки, опутанные снизу низкорослыми кустами голубики. В центре поляны находился, словно выложенный кем-то нарочно, кружок из камней. Темные, с белой окраской лишайников, своей холодностью они напоминали змеиные черепа. Усевшись на них, отмахиваясь от комаров и мошки, Геннадий вспоминал прошлое.

— Сколько раз в Томске мы смотрели на карту, сколько раз мечтали о том времени, когда поднимемся на хребет Лакуры? Ты помнишь, Валерий?

— Конечно.

— И вот мы здесь. И знаете, как будто бы ничего особенного: хребет, как хребет. Правда? Интересно, что же он нам покажет завтра?

Мы вернулись к болоту, от которого начиналась Нижняя Лакура. На склоне сопки мы стали лагерем. В болоте разлилось несколько грязных луж. Кое-как начерпали из них коричневую воду в котелки.

В эту ночь мы долго сидели у костра, обсуждая завтрашний маршрут.

Реки Верхняя и Нижняя Лакуры текут с севера на юг параллельно друг другу. Они несут свои воды в голубую ширь Подкаменной Тунгуски. Километрах в сорока от впадения, между узкими лентами Лакур, горбясь сопками, поднимается горный хребет. На карте он напоминает перевернутый вопросительный знак, растянувшийся на восемь километров. Мне даже показалось, что на листе кальки начерчена извилистая подкова, сплюснутая с боков, от концов которой оторвались, завернувшись наружу, зубчатые завитки.

Внутри этой подковы длинная впадина. Ее сплошь забивают высокие обомшелые ели с хрупкими сухими ветвями. Иногда встречаются рослые, в несколько обхватов, сосны. На земле, в высокой траве, кочках и стланниковых березках, валяются рухнувшие лесные гиганты Здесь, внизу, среди мертвых колод, всегда, даже в солнечные дни, таится редкий настороженный полумрак Под ногами путается болотная трава с широкими листьями. Задень ее, и в нос ударит тягучий пьянящий запах дурмана, закружит голову хмелем. И почти везде, раскрывая над травой легкие парашютики из розовых лепестков, тянется вверх долговязый Иван-чай.

Обследовать хребет Лакуры мы начали 26 июля. Впадина между отрогами настолько не походила на те места, в которых могла скрываться Сухая речка, что мы даже не стали зря терять время на ее поиски. Наш путь лежал по восточной части горной подковы.

Начались крутые подъемы к вершинам, беспрерывно лазание по склонам сопок. Через несколько часов мы вновь вышли на полянку, где еще утром взяли пробу почвы, и здесь во время привала попали под проливной дождь, который навряд ли пришелся бы нам по сердцу другое время, но сейчас был как нельзя более кстати: вода в наших флягах кончилась, а пить коричневую жижу из болота было противно.

Дождь полоскал траву, шумел в листве березок и ольхи. Трепетно вздрагивала на ветках сосен хвоя. Тусклые градинки, лежавшие узкой полоской у стены па латки, напоминали рассыпанные белые бусы.

Постепенно натиск дождя ослабел. На востоке затихали надтреснутые раскаты грома.

Перелив в котелки воду и дождавшись окончания дождя, мы продолжили поиск Сухой речки.

Отправились вдвоем с Плехановым. Пообещав вернуться в 9 часов вечера, мы бодро зашагали по росистой траве. Геннадий посоветовал мне делать на деревьях двухсторонние затесы, чтобы легче было найти дорогу назад. Следуя за ним, я усердно работал топориком направо и налево. При каждом ударе с листвы брызгал град дождинок. Капли сыпались за шиворот, словно ртутью смочили сетку накомарника. Вскоре мы промокли.

Хорошо в тайге после грозы. В воздухе разлита молодая свежесть. Кажется, что все кругом пропиталось густым настоем пихтовой хвои и можжевельника. Стоит лишь прикоснуться лезвием топора к гладкой коричневой коре кедра, как из-под нее в нос бьет острый, бодрящий запах…

Уже начинало смеркаться, когда Геннадий остановился.

— Стоп! Дальше идти нечего — там спуск. Можно считать, что западную часть хребта прошли до конца.

Чтобы лучше обследовать местность, назад шли другим путем. Потом Геннадий заметил:

— Давай-ка поищем твои затесы. Посмотрим, как по ним можно следовать.

Свернули в сторону. Затесы долго не попадались. Наконец на сухой березе забелела свежестесанная полоска.

— Есть! — бросаясь вперед, крикнул я.

Подошел Геннадий.

— Где затесы?

— Да вот, смотри.

— Да разве это двухсторонние?

— А какие же? — удивился я.

Плеханов покачал головой.

— Твои затесы можно заметить только сбоку. А если прямо идешь? Видно что? Ничего не видно. Двухсторонние затесы делаются по ходу с обеих сторон. Дай-ка мне топорик!

Взяв у меня топорик, он несколько раз взмахнул им. На землю полетели березовые щепки. Ствол был затесан с двух сторон.

— Ну как теперь? — спросил Плеханов. — Сюда идешь, видно. И обратно. — тоже видно.

Мы отошли от этого места уже на порядочное расстояние, когда он вдруг спохватился:

— Ну что за дьявольское наваждение!

Я остановился.

— В чем дело?

— Компас потерял. Наверное, выронил у березы, где затес делал, — он у меня в рукавице был.

— Вернемся, поищем.

— Да нет, спешить нужно, уже девять часов. Заждутся нас…

Как на грех, я не захватил с собой своего компаса. Делать было нечего, и мы двинулись дальше. Шли зигзагами. Время от времени натыкались на сделанные мной затесы и снова теряли их.

Сгущались сумерки. Легкой пеленой они заволакивали редкий березняк и лиственник. Мы внимательно осматривались вокруг, боясь пройти мимо палатки. Она должна была находиться где-то поблизости. Закрадывалось беспокойное сомнение. Правильно ли идем? Не сбились ли в сторону?

Вдруг за кустами что-то затрещало. «Буська»! — мелькнула мысль. Я окликнул собаку и тут же в просвете между деревьев увидел белую палатку. Рядом с ней весело потрескивал костер, подбрасывая вверх легкие искры. У костра копошился Кувшинников.

Когда мы подошли к нему, он встретил нас хитрой улыбкой.

— Что это вы с другой стороны появились?

— Разведку вели вокруг бивуака, — ответили мы.

— А я подумал, что вы уже заблудились.

— Ну, разве можно в такой тайге! Она что городской парк…

Примостившись к костру, стали сушить мокрую одежду. Плеханов вытащил из сумки карты и начал их просматривать.

— Оказывается, — сказал он, — мы так и не дошли до конца хребта.

— Не может быть! — потянулся я к нему.

— Да вот, смотри сам. Видишь низинку? Мы ее за спуск посчитали, а это совсем не так.

— Значит, завтра снова по этому маршруту?

— Обязательно…

После ночного дождя тайга кажется чисто вымытом принаряженной. Высоко в небе, над вершинами деревьев, стоит белое, слепящее глаза солнце. Трава свежая, и в ней острыми искорками вспыхивают капельки росы.

С утра начали обследование западной части хребта, до которого мы с Геннадием так и не дошли вчера.

На юге, там, где горные отроги раздвигаются впадиной, наткнулись на круглое заболоченное озеро, около полутораста метров в диаметре. Озеро заросло высокой травой, посредине остались чистые «окна» — в них поблескивает вода. Она стоит и у берегов, между травянистых кочек. Озеро стиснуто тонким кольцом из берез, за которыми идут, влезая с восточной стороны на бугор, толстые пихты и ели. Глубоко в землю впечатаны следы пересохших, с гладкими камешками на дне, извилистых ручьев.

Обходя вокруг озера, набрели на поваленные деревья. Они лежали, опершись о землю узловатыми сухими корнями и откинув к югу трухлявые истлевшие верхушки. Плеханов взялся за фотоаппарат.

— Не напоминает ли это озеро метеоритный кратер? А? — обратился он к нам. — Только где же тогда вал, образованный взрывом?

— Может быть, вот этот бугор и есть вал?

— Почему же здесь растут толстые деревья? — возразил Кувшинников. — При взрыве их бы сразу начисто смело. А новые за полвека не смогут такими большими вырасти. Нет, это озеро естественного происхождения.

Строя различные догадки, мы жалели, что с нами в экспедиции нет болотоведа.

Дальше мы отправились через долину на северо-восточную сторону горного кряжа, долго ходили по крутым склонам, лазили по вершинам, устали, а Сухой речки так и не обнаружили.

— Может быть, она все-таки находится у верховьев Макикты, — высказал я предположение, к которому начал склоняться все больше и больше. — Смотрите, на карте здесь обозначены какие-то возвышенности. По пути к Пристани нужно будет завернуть туда и обследовать их.

После короткого совещания решили возвращаться к месту лагеря на Лакуре. Этот переход оказался для меня самым трудным.

Спуск с Лакурского хребта продолжался долго. Тайга делалась все гуще и гуще. Пошел сырой ельник в бородатых ветках — настоящая медвежья глухомань. На пути без конца попадались возвышенности. Трудные подъемы и спуски измотали меня, и ко мне все настойчивей стала подкрадываться усталость. Ноги отяжелели, точно на сапоги налипли пудовые комья грязи.