Шумерские ночи. Том 2

Креол невольно задумался — сколько еще таких оазисов он проглядел, шагая по Великому Нефуду?..

— Хозяин, просто мы не любим нарушать величие пустыни, — объяснил Хубаксис. — А вообще-то Великий Нефуд плотно населен… просто находить такие оазисы умеем только мы, джинны… а для незваных гостей тут только песок, руины и дикие гули.

— Ты меня злишь, — только и сказал Креол. — Где дворец Великого Хана?

— Да вон тот, самый большой и богатый, хозяин.

— Действительно, какой же еще.

Креол шагал по мраморным плитам. Пересекал журчащие ручьи по мостам из белого камня и слоновой кости. Слоновой кости тут было вообще особенно много, причем настоящей, а не сотворенной. Джинны словно перевели на свои зодчества слонов со всех окрестных миров.

Но потом Креол увидел этих слонов живыми и здоровыми. Громадных созданий о четырех бивнях и о семи хоботах. Их пасли кутрубы-погонщики — почти такие же огромные и тоже с бивнями. Двуногие и четвероногие гиганты шествовали среди пальм, среди мерцающих дворцов, среди разноцветных фонтанов.

— Айраваты, — пояснил Хубаксис. — Тут их полно.

Полон магии был Парифат, но рядом с Кафом он показался бы сухим пятном. Здесь чудеса творились везде, ежеминутно. Дворцы меняли форму, возникали и исчезали, прохожие тоже появлялись из воздуха и пропадали, превращались во все подряд и творили удивительные вещи.

Кроме кутрубов-погонщиков мало кто из жителей Вабара ходил ногами. Джинны и ноги-то отращивали лишь иногда, а большую часть времени летали. Почти у всех прохожих ниже живота тянулись хвосты — либо из плоти, как у Хубаксиса, либо дымные, либо из световых колец.

На Креола никто не обращал внимания — среди джиннов были и почти неотличимые от людей, да и ногами иные из них все-таки ходили. Какой-то марид, выглядящий абсолютным человеком, старцем с длиннющей бородой, раскланялся с магом, и тот вперился в ауру — не такой же ли перед ним смертный, гость из иного мира?

Нет, кажется, все-таки джинн. И пальцев на руках по шесть — джиннов это всегда выдает.

— Вот, хозяин, это и есть Марибан, — указал Хубаксис, когда они подошли к воротам. — Дворец Великого Хана. Он зовется Марибан, и в нем живет Великий Хан. Ему восемьдесят тысяч лет, хозяин! Он старше всех солнц, старше пустыни, старше старца Герребха!

Маг не слушал своего джинна — он рассматривал громадные статуи неизвестных богов и почти таких же огромных ифритов-привратников. Те стояли неподвижно, скрестив алебарды, одетые в одни только набедренные повязки и чалмы. Изо ртов чудовищ выпирали кабаньи клыки.

— Я пришел, чтобы заплатить Хану выкуп за моего друга! — бесстрашно произнес Креол.

Ифриты уставились на человечка, и один пророкотал:

— Радуйся, о смертный, ибо тебе не придется утруждаться! Отдай мне то, что принес, и я передам Великому Хану!

Креол на секунду задумался. Звучит неплохо, но можно ли доверять этому ифриту? По ауре непонятно, искренен ли он.

— Нет, я отдам выкуп только лично Хану, — отказался он.

— В таком случае ты умрешь от моей руки! — проревел ифрит, вырастая вдвое.

Креол вскинул жезл, и перед ним заблестел Ледяной Щит. Пламя ифрита обрушилось на него, и взметнулось облако пара.

— Так-то в Марибане встречают гостей?.. — процедил маг, вливая в защиту все больше маны, и швыряя в джинна Ледяную Стрелу.

— Клянусь всеми богами Джанны и Священной Горы, я убью тебя, как ты убил моего сына! — ответил ифрит, отбрасывая алебарду и обращая собственные руки в огненные комья.

— Да какого еще сына?! — заорал Креол. — Не убивал я никого!

— Не ты, но другой смертный, а раз он много лет назад умер от старости, то ты ответишь за него!

Креол аж опешил от такого, и Ледяной Щит пошел трещинами. Верно написал в своей книге дедушка — если ифриту хочется тебя убить, то он уж найдет повод, а убить тебя ифриту хочется всегда.

— Дядя Гедаридес, это ж я! — раздался противный голосок.

Второй ифрит, который все это время лениво смотрел на поединок, перевел взгляд на Хубаксиса и расхохотался.

— Мелкое отродье моего единокровного брата! — воскликнул он. — Позор всех аль-Кефаров! Я думал, что ты давно мертв! Разве не удивительна моя ошибка, Мусадхииб?!

Первый ифрит отпрянул, и Креол смог перевести дух.

— Я не мертв! — ответил Хубаксис. — Но я стал рабом этого доброго человека!

— То есть он виноват еще и в том, что это пятно теперь не смоется с нашего рода?! — вскричал Гедаридес. — Убей его, Мусадхииб, а я тебе помогу!

Хубаксис мерзко заверещал, и это как будто прибавило джиннам ярости.

— Молчать! — рявкнул Креол. — Молчать, раб! Я сам убью тебя, как только прикончу этих двоих! Я оторву тебе крылья и вобью гвоздь в спину!

А вот теперь ифриты неожиданно успокоились. Они переглянулись, поглядели на Хубаксиса, и Мусадхииб пробасил:

— Я думаю, твой племянник в верных руках, Гедаридес. Быть рабом смертного — наказание хуже смерти.

— Ты прав, Мусадхииб, — кивнул дядя Хубаксиса. — Пусть он послужит человечку, пока тот вскорости не сгниет от старости, а после его вновь вернут к исполнению наказания.

Креолу совсем не понравилось, как это прозвучало, и он постарался запомнить имена обоих ифритов. Если когда-нибудь он пожелает призвать джинна и запечатать в сосуд — эти двое будут среди первых, на кого обратится внимание Креола Урского.

Но по крайней мере теперь ворота перед ним распахнулись, и Креол Урский вступил в недра Марибана. О, и велик же тот оказался! Маг старался хранить каменное выражение лица, но внутренне не мог не дивиться бесконечным чудесам сего чертога.

Любоваться ими, правда, мешал густой липкий туман, заволакивающий каждую залу, каждый коридор. И музыка… до чего же однообразная тут играла музыка! Он заметил это и во дворце Великой Гулы, но там мелодия была тише и не столь навязчива, а здесь…

— В Марибане поют скрипка-кеменге, тростниковая флейта-саламие, гобой-цембре о восьми дырках и цимбалы, — без запинки перечислил Хубаксис, пока они с Креолом дожидались в приемной. — Тебе нравится, хозяин?

— Нет, — ответил маг, нащупывая сверток на дне сумы.

— Мне тоже, — с готовностью соврал Хубаксис. — Но мое племя тем сильней любит музыку, чем реже она меняется. Я пытался внести какие-то новые нотки, но это понравилось не всем.

Джинн отроческого возраста замер в ожидании смеха, но его не последовало. Хозяин лишь смерил его мрачным взглядом и сказал:

— Шутишь ты тоже погано.

Когда наконец Креолу дозволили войти, он уже изнывал от застрявшей в голове мелодии. Зато лицо Хе-Келя при виде друга просветлело, и он вскочил с софы, рассыпав виноград.

Как же громадна была эта зала! Дивной чистоты хрусталь, слепящие каменья повсюду, мягчайшие диваны и оттоманки. Окна выходили на прекраснейший сад и мерцающее озеро, на подоконниках чирикали птицы, а им вторили крохотные джиннята. Взрослых тут тоже хватало — повсюду сидели, лежали и парили в воздухе кафские шарифы — не отягчающие себя одеждой, зато усыпанные украшениями.

Были среди них и прекрасные женщины, гурии и совсем юные джинньи. В отличие от своих мужей и повелителей, что не гнушались натуральным, часто чудовищным обликом, они неизменно казались прекрасны и очаровательны.

В чем-чем, а в превращениях с джиннами не сравнится никто.

Хубаксис юркнул в суму хозяина еще до того, как двери открылись, и его Великий Хан не увидел. Зато он с большим интересом уставился на Креола.

Вот он какой, Эзвертиоз, владыка Кафа. Синекожий великан с необъятным животом и четырьмя руками. Креол уже видел его в зеркале Великой Гулы, но теперь встретил воочию. На луноообразном лице сияла улыбка, но доброты в ней Креол не заметил.

— Креол, ты?! — воскликнул Хе-Кель. — Я думал, отец попросит Шамшуддина или Мей’Кнони!..

— А тебе обязательно нужен кушит? — не понял Креол. — Пошли домой, я принес за тебя выкуп.

— Не так быстро, о мой добрый гость, не так быстро, ибо не все так просто, — пробасил огромный джинн на горе подушек. — Видят все боги Джанны и Священной Горы, да будут они милостивы к нам, что я рад был принимать у себя такого достойного сына Адема, как Хе-Кель, да будет вечно курчава его борода.

Хе-Кель, борода которого всегда отличалась редкостью, особенно в сравнении с кустистыми зарослями Креола, сдержанно кашлянул.

— Видят боги и видят шайтаны, хотя они пусть бы лучше и не видели, — закончил Великий Хан. — Но разве мое гостеприимство ничего не стоит, о презреннейшие торопыги? Что же — ты бросишь мне на колени свой выкуп, да хоть бы он и провалился во мглу Эреба, и сразу бежать?! Разве так поступают те, кто приходит просить о снисхождении?! Присаживайтесь, выпейте, отведайте пахлавы.

У Креола подкосились ноги. На плечи обрушилась незримая тяжесть, а из пола выросла куча мягчайших подушек. Возникшая рядом гурия накренила высокий кувшин, и в хрустальный бокал полилась тонкая струйка.

Рядом точно так же приземлился на подушки Хе-Кель. Великий Хан хлопнул обеими парами ладоней, и по зале стали возникать все новые столы с изысканными яствами. Висящий рядом с ним тощий трясущийся джинн со змеиным хвостом вместо ног тяжко вздохнул.

— Даже если я убью вас или предам пыткам, вначале я как следует вас угощу, — заверил Великий Хан. — Таковы обычаи джиннов, и никто не скажет, что хоть один гость ушел из Марибана голодным.

— Это так, — мрачно кивнул Хе-Кель. Он с трудом подавлял отрыжку.

И на пиру джиннов стало на одного смертного гостя больше. Креол, основательно закормленный еще у Великой Гулы, неохотно ел кебаб и рассказывал те истории, которых не знал Хе-Кель. Тот провел в Марибане целый месяц, утомился от вечного праздника и поведал джиннам все легенды, саги, байки и сплетни, которые только были в его памяти.

Ничего плохого джинны Хе-Келю, а теперь и Креолу не сделали. Они не злые… не добрые, совсем не добрые, но все-таки и не злые. Смертные для них — забавные мелкие создания, которые иногда могут развлечь чем-то интересным. Внести в жизнь что-то новое.

Однако не всегда приятное, так что джинны не слишком снисходительны к смертным, особенно к магам. Они знают об их желании заполучить бессмертного раба и относятся к этому с насмешкой, но и осторожно, поскольку изредка у магов таки получается.

Всем известны эти злосчастные сосуды с пленными джиннами, с джиннами-рабами. Слишком уж легко обитатели Кафа запечатываются и привязываются к Поглотителям, это настоящая их слабость. А наоборот не получается, человечка в кувшин не засунешь, а даже если и ухитришься — зачем бы это делать?

Зато человечки очень хрупкие. И потому Креол не спешил, не начинал скандала — вокруг были десятки джиннов, в том числе очень высокопоставленных. Пусть Великая Гула и сказала, что Великий Хан тут далеко не самый сильный, его окружает стража.

— А еще рассказывают, о Великий Хан, что жил на свете один рыбак, и было у того рыбака три сына, — с плохо скрытым раздражением говорил сказку Креол. — Старший сын был умным, средний — немного глупее, а младший…

— Я знаю эту историю, — зевнул четырехрукий джинн. — Она всегда заканчивается победой дурака.

— А знаешь, почему? — едко осведомился Креол. — Потому что дураки любят сказки про себя. Те, в которых они побеждают.