Религия древнего Рима

Но и это не доказательно: ведь вполне естественно, что народы, у которых предсказание играет важную роль, устанавливают связи между различными техническими приемами прорицателей и мифической их опорой.

Те, кто не теряет надежду найти в этрусских данных последних веков до нашей эры учения, принесенные в Италию семью или восемью веками ранее переселенцами из Малой Азии, многого ждали от хеттской науки гаруспиков, представленной в многочисленных документах, — в надежде обрести в ней прямой или близко родственный ему источник науки тирренийцев. После первых восторгов пришлось признать очень важный факт: хеттская наука гаруспиков — в той мере, в какой она происходит от вавилонской — сначала была переосмыслена хурритами, которым хетты многим обязаны, и эти хурриты навязали глубокие искажения, введя новую лексику (например, искажения, касающиеся желчного пузыря). Господин Emmaneul Laroche в конце наводящей на размышления статьи[790] делает следующий вывод:

«Гипотеза передачи науки гаруспиков жителям запада (лидийцам, этруско-римлянам) хеттами гораздо сложнее, чем обычно думают (A. Boissier, G. Contenau, A. Grenier). Если признать более тесным родство между вавилонским и этрусским пророчествами, чем родство между пророчествами вавилонян и хеттов, то проблема этрусской науки гаруспиков не может быть решена анатолийским путем».

Исследования привели к следующему: Этрурия не продолжает анатолийскую область месопотамской науки гаруспиков, и те аналогии, которые наблюдаются между Этрурией и Месопотамией, следует объяснять позднейшими влияниями и заимствованиями. Но к какому времени следует их отнести? В принципе, здесь возможны любые времена. Nougayrol указывает:

«Ассиро-вавилонская наука гаруспиков — это непрерывная традиция, которая предстала перед нами «во всеоружии» уже на грани второго тысячелетия до нашей эры, и она продолжается (дополняясь, прежде всего, тонкими комментариями или критическими замечаниями) до кануна нашей эры. Самые лучшие «гепатоскопические» пластинки — луврские — относятся к 90-м годам эпохи селевкидов… Макеты и анатомические схемы эпохи саргонидов тоже дошли до нас. Если археологических данных об этом времени меньше, чем о временах Хаммурапи или пост-амарнского периода, то это просто случайность. Другими словами, этрусские макеты — как бы мы их ни датировали — всегда найдут современников на востоке».

Этрурия, как и Греция, по-видимому, весьма рано познакомилась подробно с этими учениями, а может быть — именно Греция послужила посредником. Такой вариант исключать не следовало бы. Как напомнил Nougayrol, значительная часть лексики, связанной с гепатоскопией, содержавшейся у Исихия[791], была буквальным переводом образных выражений, употребляемых вавилонянами («путь», «дорога», «препятствие», «река», «большие двери» и т. д.).

Впрочем, вполне возможно, что Этрурия черпала свои понятия или технические приемы из многих источников, либо — если угодно — была связана с Вавилоном разными способами. Печень из Пьяченцы — самый эффектный, но не единственный образец среди того, что нам оставили этруски[792]. Есть один пример совершенно другого типа — это печень Старых Фалериев (Falerii Veteres), сохранившаяся на Вилле Джулии, по-видимому, с III в. до н. э. На нее также указал Nougayrol. Этот «скромный глиняный макет» не украшен столь богатыми иллюстрациями, как бронзовый, однако весьма знаменательна сама сдержанность в его оформлении. Кроме трех выпуклостей, непременно показываемых на любом изображении печени, — желчный пузырь, сосочковый отросток, хвостатый отросток — там есть две перпендикулярные черты в центре левой доли.

«Любой ассиролог, хоть немного сведущий в bârûtu, сразу узнает и назовет их: это manzîzu — “присутствие (бога)” и padanu — “путь”, а также бог (θεός) и путь (χέλευθος), по Исихию, — основные элементы гепатоскопической схемы. Действительно, для вавилонских прорицателей и их конкурентов все это имеет большое значение в отношении знамений (omina). Достаточно напомнить, что отсутствие manzîzu означало отсутствие бога, т. е. любая печень без manzîzu — бесполезна».

И вот, на схематическом изображении печени Старых Фалериев единственные отмеченные бороздки не могли появиться из простой заботы об анатомической точности. Будучи определяющими для прорицателя или изготовителя макета, они для анатома — всего лишь две незначительные морщинки. «Наши анатомы не обращают на них внимания, а несведущий ум также не различает эти эфемерные следы давления органов от других, которые их окружают». Печень Фалериев, конечно, не была привезена извне, это этрусский стиль изготовления (об этом достаточно говорит пирамидальная форма хвостатого отростка — processus caudatus), и эта печень, следовательно, доказывает, что «при осмотре печени гаруспик точно следовал весьма специфическим принципам анатомического анализа, присущим bârû».

Более того: рассмотрение этого макета наводит на мысль о новом пути влияния:

«Каким путем, — говорит Nougayrol[793], — фундаментальная традиция могла дойти из Вавилона в пригород Рима? Возможно, на этот вопрос нам даст ответ одна подробность. Обе печени Мегиддо — палестинского очага международной культуры — имеют пять элементов, изображенных также на печени Фалериев (и только их), и они уже представляют хвостатый отросток не таким, каким он был в действительности, а также на большинстве месопотамских и хеттских печеней (т. е. в виде поднятого пальца), а в геометрической пирамидальной форме, как в Фалериях или в Пьяченце, тогда как их плоскость с левой долей прямоугольной формы, по-видимому, имеет в качестве образца известный вавилонский прототип. Если общая геометрическая форма в виде «пальца» не является простым совпадением, то это значит, что, возможно, именно в Финикии следовало бы искать центр продвигающейся на запад практики, которая повлияла на культуру этрусков в наибольшей степени».

На том уровне знаний, на котором мы находимся, нельзя пренебрегать этими гипотезами (конечно, в осторожных формулировках). Не следует также забывать о том, на что уже указывал Тулин, что противопоставление pars familiaris и pars hostilis печени имеется в одном комментарии к Прометею Эсхила, стих 484: желчь, выделенная из пузыря и направленная «в сторону врагов», предвещает их поражение[794]. Наконец, не следует упускать из виду, что — так же, как теория молний — божественная топография печени уделяет большое место богам, которых этруски заимствовали у италийских племен: кроме Ветисла, упомянутого выше, это Ани (Янус), Уни (Юнона), Марис, Сельва(нс), Нет(унс) и, возможно, Вел(ханс), к которым следует добавить Геркле. Следовательно, теологическая система, присоединенная к гепатоскопическим техническим приемам, разнородна и не связана с Ближним Востоком.

Так же, как вавилонская наука гаруспиков, у этрусков эта наука не сводилась к изучению гладкой поверхности печени: вены, бороздки, головка печени (caput iecinoris) (по-видимому, хвостатый отросток (processus caudatus) анатомов) — имели свой код, о котором мы мало знаем. Сама печень была всего лишь отборной составной частью большого ассортимента. Судя по тому, во что превратилось этрусское искусство у римлян, и сердце, и легкие и селезенка — также давали знаки.

С другой стороны, из нескольких римских выражений можно понять, что гаруспик — так же, как и жрец, гадающий по молниям, — использовал немало уловок. Подобно тому, как молнии, объявленные шальными или бесполезными, считались не имеющими значимости или не относящимися к человеку, так и эксперт мог заявить, что внутренности ни о чем не говорят, что они «немы»: muta exta (безмолвные внутренности) называют те, из которых не давались никакие прорицания (Paul. 274, L2)[795]. Нам неизвестно, на основе каких критериев (или, следовательно, с какой степенью свободы) выносился такой вердикт. Параллелизм с молниями распространяется на помощь внутренностей, которые предостерегают против близкой опасности, пожара, отравления и т. д. (Fest. ibid.). Эти благожелательные внутренности играют, следовательно, такую же роль, как fulgura monitoria — «добрые» молнии Юпитера.

Этрусское название гаруспиков не установлено с достаточной достоверностью[796]. Однако можно заметить некоторые особенности их священнослужения, имевшие большое значение как в общественной, так и в частной жизни. Самое явное — это то, что они были выходцами из высших классов общества[797], и это помогает понять, каким образом такое множество иноземных «интеллектуальных» элементов могло постоянно входить в корпус доктрины. Политически можно было констатировать в Риме, что они благоприятствовали оптиматам своих вердиктов, лексика и тон которых поразительно «благородны», аристократичны. Эта направленность проявляется во всем пророчестве этрусков. В календаре, который составил Нигидий Фигул, например, постоянно упоминаются только опасности для людей, которые остаются на месте. Так, только в первые два месяца это: те, кто имеет власть в крепостях и маленьких городах (5 июня), очень могущественный человек (13 июня), очень состоятельный человек (16 июня), глава республики (27 июня), хороший глава (5 июля), великий глава (17 июля), могущественные люди (19 июля), могущественный человек (24 июля); а также «раздоры» в народе, на которые часто делаются намеки, явно рассматриваются как хроническая болезнь аристократической республики. Конечно, можно считать, что все это общие места: «персонажи», столь же ожидаемые в тогдашних совещаниях, как за столом наших гадалок на картах — дама-блондинка и богатый господин. Однако отнюдь не безразлично то, что общие места и ожидаемые персонажи именно эти.