Атласный башмачок

СЦЕНА III

ДОН КАМИЛЬО, ДОНЬЯ ПРУЭЗ

Другая часть того же сада. Полдень. От края до края сцены длинная изгородь из густолистого граба. Тень от плотной кроны деревьев создает ощущение сумерек. Но сквозь редкие просветы в листве все же проходят лучи солнца, оставляя огненные блики на земле. С невидимой стороны изгороди, выдаваемая только редкими всполохами своего красного платья, прогуливается донья Пруэз. Рядом с ней, с видимой стороны — дон Каминльо.

ДОН КАМИЛЬО Я признателен вашей милости за то, что вы позволили мне попрощаться с вами.

ДОНЬЯ ПРУЭЗ Я ничего вам не позволяла, и дон Пелайо ничего мне не запрещал.

ДОН КАМИЛЬО Эта лиственная преграда между нами доказывает, что вы не хотите видеть меня.

ДОНЬЯ ПРУЭЗ Не достаточно ли того, что я слышу вас?

ДОН КАМИЛЬО Оттуда, где я вскорости окажусь, я вряд ли смогу беспокоить господина генерал–капитана.

ДОНЬЯ ПРУЭЗ Вы возвращаетесь в свой Могадор?

ДОН КАМИЛЬО Кстати, это очень симпатичный уголок побережья, вдали от Кета и его контор, вдали от той грубо раскрашенной голубой картинки, на которой веслами белых галеонов непрерывно пишется имя короля Испании.

Но что я особенно ценю, так это мель у входа в бухту длиной сорок футов, которая стоит мне время от времени одного или двух баркасов и слегка досаждает неожиданным посетителям.

Но, как говорится, те, кто посещают меня, оказывают мне честь, а те, кто не посещают, доставляют удовольствие.

ДОНЬЯ ПРУЭЗ Но это также преграждает путь для подкрепленья и затрудняет снабжение.

ДОН КАМИЛЬО Я стараюсь обходиться.

ДОНЬЯ ПРУЭЗ К счастью, Марокко в данный момент разделен между тремя или четырьмя султанами или пророками, которые воюют между собой. Не так ли?

ДОН КАМИЛЬО Да, верно, это моя маленькая удача.

ДОНЬЯ ПРУЭЗ И никто лучше вас, не правда ли, не сумел бы воспользоваться ей.

ДОН КАМИЛЬО Я умею найти со всеми общий язык. Но я знаю, о чем вы думаете.

Вы думаете о той двухлетней поездке, которую я совершил по стране, переодевшись в еврейского купца.

Многие люди говорят, что это не дело для дворянина и христианина.

ДОНЬЯ ПРУЭЗ Я так не думала. Никто никогда не думал, что вы вероотступник. Это видно по той почетной должности, которую доверил вам король.

ДОН КАМИЛЬО Да, почетная должность, ничего не скажешь: собака на бочке посреди океана. Но я и не хочу ничего иного.

Многие говорят также, что во мне есть что–то от мавра, из–за чуть смуглого цвета лица.

ДОНЬЯ ПРУЭЗ Я так не думаю. Я знаю, что вы из очень хорошей семьи.

ДОН КАМИЛЬО А пусть я буду мавром! Каждый порядочный дворянин знает, что можно отработать на мавре удар, словно на чучеле из игры в кинтен[15]. Впрочем, только в теории, потому что на практике мы стараемся как можно меньше соприкасаться с ними.

ДОНЬЯ ПРУЭЗ Вы же знаете, что я думаю так же, как вы. Я тоже люблю эту опасную породу людей.

ДОН КАМИЛЬО Люблю ли я их? Да вовсе нет, но я не люблю Испанию.

ДОНЬЯ ПРУЭЗ Что я слышу, дон Камильо?

ДОН КАМИЛЬО Есть люди, которые находят уготовленное им место уже при рождении, Сдавленные и зажатые, как зерно кукурузы в плотном початке: Религия, семья, родина.

ДОНЬЯ ПРУЭЗ Вы разве избавились от всего этого?

ДОН КАМИЛЬО Не правда ли, вы бы предпочли, чтобы я солгал и успокоил вас? Как моя матушка, которая мечтала, чтобы я постоянно говорил ей только то, что ей самой хотелось бы услышать.

“Лукавая улыбочка” вместо ответа, как она упрекала меня за нее!

Ах, о других своих детях, должен вам заметить, она вовсе не думала! И, умирая, повторяла только мое имя. А этот блудный сын, если нам поговорить о ком–нибудь другом, кстати, об отменном негоднике, — Скажите, вы верите, что он и вправду расточил имение свое с обжорами и блудницами?[16] О! Он впутался в гораздо более увлекательные делишки! В такие махинации с карфагенянами и арабами, от которых волосы встают дыбом! Само имя было опорочено, вы улавливаете?

И вы свято верите, что отец не думал ни о чем, кроме дорогого сыночка? Целыми днями напролет.

Да ему просто не давали такой возможности.

ДОНЬЯ ПРУЭЗ

А что вы подразумеваете под “лукавой улыбочкой”?

ДОН КАМИЛЬО Как будто между нами был тайный уговор, как если бы мы с ней были заодно. Я слегка подмигивал, вот так! Бедная мамочка, эта улыбка просто выводила ее из себя!

И все же какой дьявол создал меня, спрашивается, если не она сама?

ДОНЬЯ ПРУЭЗ Не мое дело переделывать вас.

ДОН КАМИЛЬО Почем знать? А впрочем, может быть, наоборот, это мое предназначение переделать вас.

ДОНЬЯ ПРУЭЗ Это будет трудно, дон Камильо.

ДОН КАМИЛЬО Это будет трудно, однако вы уже здесь и слушаете меня через эту стену листвы, несмотря на запрет вашего мужа.

Я даже разглядел ваше маленькое ушко.

ДОНЬЯ ПРУЭЗ Я знаю, что нужна вам.

ДОН КАМИЛЬО Вы хотите сказать, что я люблю вас.

ДОНЬЯ ПРУЭЗ Я сказала то, что я сказала.

ДОН КАМИЛЬО И я не внушаю вам слишком большого ужаса?

ДОНЬЯ ПРУЭЗ Это вам так сразу вряд ли удастся.

ДОН КАМИЛЬО Скажите, вы, существо, которое я лишен возможности видеть, что не мешает вам слышать меня и двигаться в лад со мной с другой стороны этих зарослей, разве не заманчиво то, что я вам предлагаю?

Другие предлагают женщине, которую любят, жемчуга, замки и, почем я знаю, наверное, леса, сто ферм, свой флот на море, рудники, королевства,

Жизнь спокойную и честную, чашу вина, чтобы испить ее вместе.

Но я–то предложу вам нечто иное; я затрону, увидите, самую сокровенную струну вашего сердца,

Предлагая вещь настолько бесценную, что, чтобы обрести ее с моей помощью, ничего не жаль, и вам наскучит ваше богатство, семья, родина, ваше имя и даже сама честь! Да что мы тут делаем, уедемте, Чудесная!

ДОНЬЯ ПРУЭЗ И что же это за такая бесценная вещь, которую вы мне предлагаете?

ДОН КАМИЛЬО Место рядом со мной, где больше абсолютно ничего нет! “Nada”[17], бр…!

ДОНЬЯ ПРУЭЗ И это ничто вы хотите дать мне?

ДОН КАМИЛЬО Разве не это ничто способно освободить нас от всего на свете?

ДОНЬЯ ПРУЭЗ Но я, я люблю жизнь, сеньор Камильо! Я люблю весь мир, я люблю Испанию! Я люблю это голубое небо, я люблю благодатное солнце! Я люблю ту судьбу, которую мне даровал Господь.

ДОН КАМИЛЬО Я тоже люблю все это. Испания прекрасна. Великий Боже, как было бы хорошо, если бы можно было покинуть ее раз и навсегда!

ДОНЬЯ ПРУЭЗ Не это ли вы и сделали?

ДОН КАМИЛЬО Человеку свойственно возвращаться.

ДОНЬЯ ПРУЭЗ Но разве может существовать такое место, где абсолютно ничего нет?

ДОН КАМИЛЬО Оно существует, Пруэз.

ДОНЬЯ ПРУЭЗ И что же это?

ДОН КАМИЛЬО Место, где ничего больше нет, это мое сердце, и в нем ничего, кроме тебя.

ДОНЬЯ ПРУЭЗ Говоря это, вы отворачиваете лицо, чтобы я не видела насмешки на ваших губах.

ДОН КАМИЛЬО Если я скажу, что любовь ревнива, вы притворитесь, что не понимаете.

ДОНЬЯ ПРУЭЗ Какая женщина не знает этого?

ДОН КАМИЛЬО Не говорят ли поэты, что та, которая любит, томится от невозможности стать всем для своего избранника?

Ей хочется, чтобы он вожделел только ее.

Смерть и пустыню несет она своей любовью, ДОНЬЯ ПРУЭЗ О! Вовсе не смерть, но жизнь хотела бы я принести тому, кого люблю.

Жизнь, будь даже ценой моей!

ДОН КАМИЛЬО А разве вы сами не значите больше, чем все земные царства, больше, чем сама Америка, вырванная у моря?

ДОНЬЯ ПРУЭЗ Я — больше.

ДОН КАМИЛЬО Но что такое эта Америка в сравнении с душой, которая гибнет?

ДОНЬЯ ПРУЭЗ Должна ли я отдать свою душу, чтобы спасти вашу?

ДОН КАМИЛЬО Иного способа нет.

ДОНЬЯ ПРУЭЗ Если бы я любила вас, мне было бы это легко.

ДОН КАМИЛЬО Если вы не любите меня, любите мое несчастье.

ДОНЬЯ ПРУЭЗ Какое такое великое несчастье?

ДОН КАМИЛЬО Помешайте моему одиночеству!

ДОНЬЯ ПРУЭЗ Но разве не ради него вы трудились не покладая рук?

Есть ли у вас хоть один друг, которого вы не отвадили? Связь, которую вы не порвали? Долг, который вы не приняли именно с той улыбочкой, о которой вы мне только что говорили?

ДОН КАМИЛЬО Если я опустошен, то только для вас.

ДОНЬЯ ПРУЭЗ Одному лишь Богу дано наполнить нас.

ДОН КАМИЛЬО Этот ваш Бог, как знать, может быть, вы одна способны привести меня к нему?

ДОНЬЯ ПРУЭЗ Я вас не люблю.

ДОН КАМИЛЬО А я в таком случае буду таким несчастным и преступным, да, я натворю такого, донья Пруэз,

Что я заставлю вас прийти ко мне, вас и этого Бога, которого вы так ревниво бережете для себя одной, как будто он явился только для праведных.

ДОНЬЯ ПРУЭЗ Не богохульствуйте!

ДОН КАМИЛЬО Но ведь это вы говорите мне о Боге: я не любитель этой темы.

Вы полагаете, что именно блудный сын попросил прощения?

ДОНЬЯ ПРУЭЗ Так сказано в Евангелии.

ДОН КАМИЛЬО А я настаиваю, что отец. Да, отец, пока он обмывал израненные ноги нашего путешественника.

ДОНЬЯ ПРУЭЗ Вы тоже вернетесь.

ДОН КАМИЛЬО Тогда я не хочу, чтоб в этот день играла музыка! Ни званых гостей, ни откормленного теленка[18]. Никакой показухи.

И пусть он будет слеп, как Иаков, чтобы не видеть меня. Вы помните эту сцену, когда Иосиф просит своих братьев уйти, чтобы остаться наедине с Израилем?

Никто не знает, что произошло между ними, но до конца творенья хватит того, чем были заполнены эти пять минут агонии!

ДОНЬЯ ПРУЭЗ Скажите, дон Камильо, разве так трудно быть просто честным человеком? Верным христианином, верным солдатом, верным слугой его Величества.

Верным супругом женщины, которая выберет вас?

ДОН КАМИЛЬО Все это слишком громоздко, и медленно, и сложно,

Другие вечно давят на нас, я задыхаюсь! Ах, мы никогда не покончим с этой окружающей нас со всех сторон темницей и со всей этой грудой дряхлых трупов!

Всем тем, что мешает нам следовать внутреннему зову!

ДОНЬЯ ПРУЭЗ Что это за непреодолимый зов?

ДОН КАМИЛЬО Вы же не станете утверждать, что сами его никогда не чувствовали? Мошкара не более способна сопротивляться исступленной тяге к свету, который поглощает ночь,

Чем человеческие сердца зову огня, который способен испепелить их. Зов Африки!

Земля не была бы тем, что она есть, если бы у нее не было этого огненного пятна на чреве, этой гложущей ее раковой опухоли, этого огненного луча, разъедающего печень, этого тагана, разожженного дыханием океанов, этой дымящейся пещеры, этой печи, куда стекается очищаться вся грязь животных испарений!

Мы, запершиеся в наших четырех стенах, — еще не весь мир!