Навстречу смерти. Практические советы и духовная мудрость тибетского буддизма

Работа с горем

Ким Муни250 Ученик спросил учителя: «Как мне сделать свою жизнь духовной?» Учитель ответил: «Думай о том, что все, кого ты знаешь, сколько бы им ни было лет и каким бы ни было их состояние здоровья, умрут — кто-то раньше, а кто-то позже»

Мы считаем, что горе — это в основном грусть и пустота, но это нечто гораздо большее. Горе — это алхимический процесс: оно разбивает нас, заставляя раскрыться, и создаёт возможности для трансформации. Горе набрасывается на ум, испытывает тело и ввергает нас в неожиданное противоречие, оно использует скорбь и удивление, чтобы распахнуть настежь наши сердца. Оно даёт нам украдкой взглянуть на невыразимое, служит дверью к нашей собственной глубинной духовности. Оно ниспровергает наши ценности и приоритеты, прикасается ко всему, что в нас есть, и меняет всё. Горе заставляет нас остановиться.

Когда умирает тот, кого мы любили, или то, что мы любили, наши тела, умы и души вынуждены подвергнуть переоценке всё, что было нам дорого. По своей природе горе — это то, что вдребезги разбивает мир, который мы так самоуверенно выдумываем. Нас часто поражает то, насколько глубоким и настойчивым оно остаётся, даже если прошло уже много времени. Когда мы горюем всем сердцем, нам сложно даже помыслить, что в этом процессе есть что-то помимо боли. Один человек сказал своему учителю: «Умерла моя жена, и моё страдание очень глубоко, но я использую свою медитацию, чтобы погрузиться в себя и пройти через это». Учитель ответил: «Если ты всё ещё способен удержать мысль об этом, ты погрузился недостаточно глубоко»

Горюя, мы всегда, вне зависимости от того, в чём состоит наша утрата, погружаемся в море парадоксов. В некоторые моменты наши сердца открывают всё живое богатство наших прозрений, и сразу же вслед за этим то, что имело смысл ещё на прошлой неделе, начинает вызывать лишь уныние. Разговаривая с кем-то, мы внезапно можем почувствовать перенапряжение и раздражение. Отношения и вещи, совсем недавно казавшиеся привлекательными, душат нас. Даже наши личные истории иногда не вызывают в нас ощущения участия. Временами наша уязвимость кажется порталом к чему-то могущественному и непостижимому. В другие моменты мы не можем вспомнить, зачем пришли в эту комнату. Мы можем ощущать невыносимое страдание, ярость и полное отсутствие интереса ко всему. Иногда мы одновременно испытываем грусть и облегчение, иногда — странное онемение, а потом вдруг проваливаемся в море бушующих эмоций. Наконец, бывают моменты, когда мы просто смеёмся, и они наполняют наши воспоминания песнями и красками.

Время от времени наши чувства кажутся совершенно не связанными с нашими мыслями. К своему изумлению, мы внезапно становимся заложниками мягкого удивления, словно вот-вот должны припомнить что-то давно известное. Мы часто не представляем, как справиться со всем этим. На следующий день или уже к обеду мы можем почувствовать себя совершенно иначе. Всё не так, и нам, возможно, вообще не хочется здесь быть. Мы становимся «наваристым супом» горя. Совсем не удивительно, что нам часто кажется, будто мы сходим с ума.

Когда мы переживаем утрату, наш мозг, поглощающий огромное количество энергии, перестаёт быть нашим другом. Он говорит нам, что думать, что чувствовать, и заставляет вести себя нормально, когда мы на это не способны. А поскольку мы на это не способны, он начинает обвинять нас в этом. Наши хрупкие переживания бьются о представления друзей и родственников, СМИ и культурных норм о том, как мы должны горевать. Тогда нашим телам приходится вырабатывать энергию, которая уходит на переживание горечи утраты, а также тревогу и попытки втиснуть наше горе в рамки наших же представлений. Неудивительно, что бывают дни, когда нам сложно подняться с постели, сложно открыть глаза, поесть или поспать, и даже дыхание кажется слишком трудной задачей.

Идут дни, месяцы и годы, и горе то усиливается, то ослабевает, часто без предупреждения. Нам кажется, что нам «стало лучше», а затем нас внезапно цепляет какой-то аромат, воспоминание или вообще что-то полностью от нас ускользающее. Мы можем обнаружить в себе такое страдание, которое покажется нам совершенно неприемлемым. Шок ослабевает и в конце концов испаряется. Время делает наши переживания ясней, раз за разом предоставляя более широкий контекст, в который мы можем поместить своё понимание. Потом, на расстоянии, возникающем со временем, оглушающая тишина может наполниться совсем другой болью, которая иногда оказывается созревшей благодарностью и перспективой. Мы должны помнить, что горе — это не болезнь. Это путешествие, заставляющее нас измениться и шире раскрыть глаза.

Мы делаем подлинное бремя горя ещё тяжелее, если накладываем на него свои суждения и принимаем или представляем себе мнения других людей, вместо того чтобы доверять своим собственным. Моя любимая поучительная история, превосходное описание полнокровного горя в двух предложениях, такова: Один человек спросил вдову, муж которой умер семь месяцев назад: «Вы всё ещё горюете?» «Он всё ещё мёртв», — ответила вдова

Мы можем обнаружить множество проявлений горя, и слёзы, гнев, пустота, желание, сожаление, бессонница, раздражительность и скорбь — лишь некоторые из них. Неудивительно, что горе выматывает нас до мозга костей. Для того, чтобы переварить произошедшее и стать совершенно другим человеком, требуется очень много времени и психической энергии. В сердце горя мы полностью теряем ориентацию и сбрасываем свою кожу — там мы нефильтрованные и сырые.

Глубокое истощение заставляет нас ослабить хватку за иллюзию о том, что жизнь будет такой, как хочется нам. Мы можем увидеть причины, по которым не являемся самими собой, или обнаружить вещи и людей, которые на самом деле не полезны для нас. Мы помним, что смерть — это не особый и уникальный случай, а безжалостный спутник жизни. Мы с удивлением и облегчением обнаруживаем, что нет ничего абсолютно верного и ничего абсолютно неверного, горе ослабляет нашу уверенность во всём, в чём только возможно. В буддизме есть понятие об уме новичка, в у христианских мистиков — nescivi, что значит «незнание». Здесь без барьеров и объяснений присутствует хаос, в котором был рождён мир.

Всё это не просто гора ужасных возможностей, данных нам, чтобы мы научились смирению. Горе — это право, данное человеку от рождения, это наш самый могущественный духовный союзник, поскольку оно вплетено в ткань повседневной жизни и достаточно сильно, чтобы разрушить эго. Английское слово «горе» (grief) происходит от латинского gravis, которое означает «тяжёлый» и указывает на условия человеческого существования, прижимающие нас своим весом к земле и настаивающие на том, чтобы мы не поднимались над человеческим опытом до тех пор, пока не проживём его. Мы дорого платим, когда пытаемся скрыть, игнорировать или преуменьшить его. Признаём мы это или нет, горе — это самое тяжёлое из благословений.

Стивен Левин, мастер, дающий учения о смерти и переживании горя, научил меня видеть как наше личное горе, так и общее горе человеческого существования, а также признавать их священный характер. Афоризм «Кесарю кесарево, Богу богово» кажется ещё одним напоминанием о том, что мы должны чтить своё уникальное земное существование в той же степени, в которой чтим наше общее духовное существование. Хотя горе любого человека неповторимо и зависит от того, какая утрата его вызвала, кем является горюющий и когда он горюет, процесс постоянного отпускания для всех одинаков. Цепляние за то или иное воззрение создаёт больше боли, чем это необходимо; но, позволяя себе врасти в это динамическое напряжение между индивидуальным и коллективными, между человеческим и духовным, мы открываем непривычный комфорт, словно оказываясь у себя дома.

Мы можем прожить горе с достоинством и помочь другим сделать то же самое, но мы не способны на это в одиночку. Мы получаем преимущество, открывая окно в общность. Мы идём вперёд, помня, что все мы проживаем одно и то же путешествие, только одни горят сейчас, другие — уже горели, а третьи будут гореть.

Для меня одной из самых сильных визуальных метафор того, как сообщество может помочь в горевании, является плазменный шар, наподобие тех, которые продают в качестве настольных украшений. Это прозрачный пластиковый шар размером с футбольный мяч, который включается в сеть, и тогда внутри него свободно, случайным образом вспыхивают молнии, постоянно меняющие свои направление и яркость. Это хаос — прекрасный и бесконечный, бушующий без всяких правил и шаблонов. Однако полностью прозрачный шар создаёт идеальный контейнер спокойствия для космического шторма, неистовствующего внутри.

Мы можем быть прозрачной поддерживающей обстановкой для хаоса горя другого человека. Мы можем быть устойчивым и чутким человеческим сообществом, не замыкающимся в себе, чтобы вмешаться в хаос или переопределить его, задушить его или помешать ему, но и не отдаляющимся от него, лишая естественный ход вещей внимания и энергии. Мы просто поддерживаем, просто свидетельствуем и не считаем, будто знаем, каким должен быть другой; вместе мы способны создать возможность для интеграции одинокого горя любого человека. В таком сознательном свидетельствовании есть готовность служить и вера в то, что происходящее естественно. Мы также привносим бесконечное терпение и обширное любопытство, помогающие нам раскрыться более глубокому состраданию к самим себе и другим.

У африканских народов дагари ритуалы оплакивания могут продолжаться много дней и вовлекают всё сообщество. В этой культуре, где индивид, семья и сообщество одинаково важны, каждая смерть объединяет всё сообщество, помогая отпустить всё старое и новое, создать сферу, в которой ничьё горе не будет забыто и не останется без внимания. Полностью отбросив любую сдержанность, люди окунаются в ритуальное пространство, которое без усилий и не закрываясь ни от чего работает с глубочайшими и чистейшими формами горя, в то же время не допуская эмоциональных отвлечений и ментальных конструктов, которые мы обычно интерпретируем как «хаос».

Перед лицом абсолютного опустошения, которое несёт горе, наша забота выглядит даже слишком простой. Мы помогаем горюющему позаботиться о его драгоценном теле. Мы приносим ему еду, делаем так, чтобы его окружение было спокойным и просторным, и напоминаем, что ему нужны физические упражнения, солнечный свет и сон. Мы исполняем его поручения, делаем ему массаж, подаём стакан воды.

Мы с интересом и непредвзято выслушиваем рассказ горюющего о его путешествии. Мы слушаем, когда он говорит нам о том, кого и что он любил. Мы слушаем, когда он исследует свой внутренний мир, и позволяем ему по много раз повторять одно и то же, когда возникает очередное осознание или очередная трещинка в сердце, стремящаяся быть выраженной, чтобы быть понятой. Мы продолжаем слушать спустя месяцы и даже годы, по мере того как история обретает краски и смысл и человек движется в том направлении, в котором она меняет его жизнь.