Откровенные рассказы странника духовному своему отцу

К этому он присовокупил: «Некогда пришел ко мне один старец, и когда я спросил его об устроении его ума, сказал мне: «Два года пребыл я в молитве пред Богом, от всего сердца умолял Его прилежно, да дарует Он мне, чтобы непрестанно и нерассеянно печатлелась в сердце моем молитва, которую предал Он ученикам своим, и великодаровитый Господь, видя труд мой и терпение, подал мне просимое».

И вот еще что он говорил ему: «Помыслы о вещах суетных, бывающие в душе, – это недуг празднолюбивой и предавшейся нерадению души, поэтому нам надлежит, по Писанию, всяким хранением блюсти ум свой, разумно петь без рассеяния и молиться чистым умом. Итак, брат, Бог хочет, чтоб мы являли к Нему свое усердие, во-первых, трудами (подвижничества и доброделания), потом любовью и непрестанной молитвой, – и Он подаст нам путь спасения. Явно же, что нет другого пути, возводящего на небо, кроме совершенного удаления от всего злого, стяжания всего благого, совершенной к Богу любви и сопребывания с Ним в преподобии и правде, так что когда у кого будет это, то он скоро востечет к небесному лику. Но притом всякому, желающему взойти на высоту, неотложно надлежит умертвить уды, сущие на земле. Ибо когда душа наша усладится созерцанием истинного блага, то уже не возвращается ни к одной из страстей, возбуждаемых сластью греховной, но, отвратившись от всякого телесного сладострастия, чистой и нескверной мыслью приемлет явление Бога. Итак, нам потребно великое хранение себя, много телесных трудов и очищение души, дабы вселить Бога в сердца наши, чтобы безгрешно исполнять Божественные Его заповеди и чтобы Сам Он учил нас блюсти твердо Его законы, испуская, как солнечные лучи, Свои на нас воздействия вложенной в нас благодатью Духа. Трудами и искушениями должны мы очистить образ, по которому были мы созданы разумными и способными воспринимать всякое разумение и Богу уподобление, нося чувства, чистые от всякой скверны через переплавление их некого в пещи искушений, и претворяемы бывая в царское достоинство. Бог и человеческое естество создал причастным всякого блага, могущим мысленно созерцать ликования Ангелов славы, Господств, Силы, Начала, Власти, свет неприступный, славу пресветлую. Но когда исправишь ты какую добродетель, смотри, чтобы не превознесся помысл твой над братом, потому что ты исправил ее, а он понерадел, ибо это начало гордости. Когда борешься с какой страстью, смотри не унывай и не малодушествуй от того, что брань стоит упорно, но восстав, повергни себя пред лицом Бога, от всего сердца говоря с пророком: суди, Господи, обижающих меня (Пс. 34, 1), ибо я не силен против них. И Он, видя смирение твое, скоро пошлет тебе помощь Свою. Когда идешь с кем в пути, не принимай суетной беседы, но дай уму духовное делание, которое он имел, чтобы пребыло в нем то благое навыкновение и забвение мирских сластей и он не исходил из пристани бесстрастия».

Такими и многими другими словесами огласив брата, старец отпустил его.

13. Но спустя немного времени, он опять пришел и, начав речь, спросил: «Что мне делать, отче? В ночном моем служении отягчает меня сон и не дает мне трезвенно молиться и побдеть побольше; и я хочу брать в руки работу, когда пою». На это старец сказал: «Когда можешь молиться трезвенно, не касайся рукоделия, когда же объят будешь дреманием, тогда, подвигшись немного против помысла, претя ему, коснись рукоделия». Тот опять спросил: «Ты сам, отче, не отягчаешься сном во время служения своего?» Старец сказал: «Не так-то легко, однако же, когда нападает иной раз дремание, немного подвигнусь, но начинаю читать с начала Евангелие от Иоанна, возводя к Богу око ума, и оно тотчас же исчезает. Похоже на это поступаю я и в отношении к помыслам, именно, когда найдет какой из них, я встречаю его как огонь со слезами, и он исчезает. Ты же еще не можешь так вооружаться против них, но паче держи сокровенное поучение и усердствуй совершать установленные святыми отцами как дневные молитвословия, как-то часы – третий, шестой, девятый и вечерню, – так и ночные службы. И всеми силами старайся ничего не делать по человекоугодию, и берегись иметь вражду с кем-либо из братии, чтоб не отдалить себя от Бога своего. Старайся также хранить мысль свою не рассеянной, всеусердно внимающей внутренним помыслам. Когда, бывая в церкви, имеешь намерение причаститься святых Христовых Таин, не исходи из нее, пока не получишь совершенного мира. Став на одном месте, не отступай оттуда до самого отпуска, в себе же помышляй, что находишься на небе и со святыми Ангелами Богу предстоишь, желая восприять Его в сердце свое; готовься же к тому со страхом и трепетом, чтоб не недостойно сопричастником быть святых сил».

Добре таким образом вооружив брата и предав Господу и Духу благодати Его, старец отпустил его.

14. К тому рассказывал еще и живший с ним брат следующее. «Сидя однажды подле него, я спросил его, был ли он искушаем наветами демонскими, живя в пустыне. Он же сказал: «Прости, брат, если попустит Бог прийти на тебя искушениям от диавола, каким я подлежал, то не думаю, чтоб ты мог вынести горечь их. Мне семидесятый год, или и с прибавком, много терпел я искушений, живя в разных пустынях в совершенном безмолвии, что же испытал я и вытерпел от этих демонов, о горечи того не полезно повествовать тем, которые еще не искусили безмолвия. В таких искушениях я всегда поступал так: возлагал все упование мое на Бога, Которому давал и обеты отречения, и Он скоро избавлял меня от всякой нужды. Почему, брате, я теперь никакого уже о себе промышления и не творю, но зная, что Он печется обо мне, очень легко переношу находящие на меня искушения. И только то одно Ему от себя приношу, чтоб непрестанно молиться. Немало помогает при этом и то упование, что, чем большие нападают скорби и беды, тем большие они готовят венцы терпящему, ибо у праведного Судии те и другие уравновешивают себя взаимно. Ведая это, брат, не поддавайся малодушию. Вступил ты в среду брани, чтоб бороться, и борись, воодушевляясь и тем, что тех, которые за нас ратуют против врага Божия, очень много, больше вражеских полчищ. Да и как можно бы было нам осмелиться противостать такому страшному супостату рода нашего, если бы державная десница Бога Слова не обымала нас, не ограждала и не покрывала? Как бы выдержало человеческое естество наветы его? Ибо как говорит Иов, кто может отворить двери лица его? Крепкие щиты его скреплены как бы твердою печатью. Из пасти его выходят пламенники, выскакивают огненные искры. Из ноздрей его выходит дым, как из кипящего горшка. Дыхание его раскаляет угли, и из пасти его выходит пламя. На шее его обитает сила, и перед ним бежит ужас. Сердце его твердо, как камень, и жестко, как нижний жернов. Он кипятит пучину, как котел, и море претворяет в кипящую мазь. На все высокое смотрит смело; он царь над всеми сынами гордости (Иов. 41, 6–7, 11–14, 16, 23, 26). Вот против кого у нас брань, брате! Вот каким и скольким изобразило слово этого тирана! При всем том, однако ж, победа над ним бывает удобна для тех, которые как следует проходят уединенническую жизнь, по причине неимения ими в себе ничего, ему принадлежащего, по причине отречения их от мира, по причине их высоких добродетелей, и по причине того, что мы имеем поборающего по нас. Ибо кто, скажи мне, приступив к Господу и страх Его приняв в ум, не претворился естеством и, осияв себя божественными законами и делами, не соделал душу свою светлою и способной сиять божественными разумениями и помыслами? Праздной же быть он никогда не дозволяет ей, имея в себе Бога, Который возбуждает ум ненасытно стремиться к свету. И душе, таким образом непрерывно воздействуемой, дух не попускает разблажаться страстями, но как царь какой, дыша страшным гневом и прещением, нещадно посекает их. Такой никогда не возвращается уже вспять, но практикой (добродетелей) с воздеянием рук на небо и умной молитвой одерживает победу в брани.

15. Рассказывал еще брат тот, что при других добродетелях имел авва Филимон и такую: терпеть не мог слышать праздное слово, и если кто, забывшись, рассказывал что-либо, не относящееся к пользе душевной, то он совсем не отзывался на это. Также, когда я уходил по какому-либо делу, он не спрашивал, чего ради уходил. И когда возвращался, не говорил, где ты был или что и как делал. Так однажды сплыл я в Александрию по необходимой потребности, а оттуда по одному церковному делу отправился в Царьград, не дав о том знать рабу Божию, потом, пробыв там довольно времени, посетив тамошних благоговейных братий, возвратился наконец к нему в скит. Увидев меня, старец обрадовался, и по обычном приветствии, сотворив молитву, сел, но ни о чем совершенно не спросил меня, а пребыл занятым обычным своим умным деланием.

16. Некогда, желая испытать его, я несколько дней не подавал ему хлеба поесть. Он же ни хлеба не попросил и ничего на это не сказал. Тогда, сотворив поклон, я спросил его: «Сотвори любовь, отче, и скажи мне, не оскорбился ли ты, что я не приносил тебе по обычаю поесть». Он сказал: «Прости, брат! Если двадцать дней не дашь ты мне поесть хлеба, я не попрошу его у тебя, ибо доколе терплю душой, терплю также и телом». Так был он занят созерцанием истинного блага.

17. Говорил он: «С тех пор как пришел в скит, не попускал я помыслу своему выходить за стены кельи, но и в мысль свою не принимал я никакого другого помысла, кроме страха Божия и судилищ будущего века, держа в памяти угрожающий грешным суд и огнь вечный и кромешную тьму, и то, как живут души грешников и праведников, и какие блага уготованы праведным, и как каждый получает свою награду по труду своему: один за труды подвижничества, другой – за милостыню и любовь нелицемерную, иной за нестяжательность и полное безмолвие, тот за крайнее послушание, этот за странничество. Все это содержа в мысли, не попускаю я иному помыслу действовать во мне и не могу уже быть с людьми или ими занимать ум свой, чтоб не отдалиться от божественных помышлений».

18. К этому присоединил он и сказание о некоем уединеннике, говоря, что он уже и бесстрастия достиг, и от руки Ангела принимает хлеб в пищу, но по причине разленения (ослабления внимания) лишился такой чести. Ибо когда душа ослабит рассмотрительное и напряженное внимание ума, тогда душу ту объемлет ночь. Где не сияет Бог, там все разливается как во мраке, и не может тогда душа воззревать к единому Богу и трепетать словес Его. Разве Я – Бог только вблизи, говорит Господь, а не Бог и вдали? Может ли человек скрыться в тайное место, где Я не видел бы его? Не наполняю ли Я небо и землю? (Иер. 23, 23–24). И о многих других, подобное пострадавших, припоминал он. Привел и падение Соломона, который, говорит, такую получил премудрость и так, будучи всеми славим, потому что как денница, утром восходящая, всех осиявал светлостью премудрости, за малую сласть потерял такую славу. Итак страшно поблажать разленению, но надобно непрестанно молиться, чтоб другой какой помысл нашедши не отлучил нас от Бога и вместо Него не приподставилось уму нашему иное что. Только чистое сердце, став вместилищем Духа Святого, чисто зрит в себе, как в зеркале, самого Бога всего.

19. «Слыша это, – говорит живший с аввою Филимоном брат, – и на дела его смотря, я уразумел, что в нем совсем уже перестали действовать телесные страсти и что он был усердный любитель всякого совершенства, так что всегда виделся преображаемым Божественным Духом (от славы в славу) и воздыхающим воздыханиями неизглаголанными, в себе с собою сообращающимся и себя взвешивающим (или себя держащим ровно, как на весах) и всячески подвизающимся, чтобы что-нибудь, придя, не возмутило чистоты ума его и скверна какая-нибудь тайно не приразилась к нему. Видя это и ревностью к подобному образу жизни возбуждаемый, я обращался к нему с усердным прошением, говоря: «Как я мог бы стяжать чистоту ума подобно тебе?» Он же говорил: «Поди – трудись, ибо для этого труд потребен и болезнование сердца. Блага духовные, достойные усердного искания и труда, не достанутся нам, если будем возлежать на одрах и спать. И земные блага никому не достаются без труда. Тому, кто желает прийти в преуспеяние, надобно прежде всего отрешиться от своих хотений и стяжать непрестанный плач и нестяжательность, не внимай согрешениям других, а своим только, и о них одних плача день и нощь и не имея суетной дружбы ни с кем из людей, ибо душа, скорбящая о своем бедственном положении и уязвляемая памятью о прежних согрешениях, бывает мертва миру, как и мир умирает для нее, то есть тогда недейственны бывают плотские страсти и человек (неподдействен) тем страстям. К тому же отрекшийся от мира и со Христом сочетавшийся и в безмолвии пребывающий любит Бога, хранит образ Его и подобием Ему богатится, ибо свыше приемлет от Него подаяние Духа и бывает домом Бога, а не демонов, и дела праведные представляет Богу. Так душа, став чистой по жизни, свободной от осквернений плоти и не имеющей скверны или порока, облечется, наконец, венцом правды и воссияет красотой добродетелей.