Ноктюрны (сборник)

* * *

Это письмо было прервано появлением Пугачева. Он вбежал ко мне бледный, перепуганный, с трясущимися от страха губами.

– Она отравилась… да… – бормотал он, бегая по комнате.

– Кто отравился? – не сообразил я в первую минуту.

– Она, Marie… И оставила записку: «Прошу в смерти моей никого не обвинять. Скучно. Мое последнее желание: украсить мой гроб орхидеями».

Признаться, меня тоже поразило это известие. Я не считал Marie способной на такую выходку. Пугачев продолжал волноваться. Я отпаивал его холодной водой, говорил какие-то слова, и мне казалось, что оба мы врем и оба мы не верим друг другу.

– Что же мы тут сидим? – спохватился Пугачев.

– А что же нужно делать, если все кончено?

– Ах, какой вы… Да ведь вы муж, т. е. перед законом! Там уж полиция и прочее. Я – простой квартирант… Все равно, вас вызовут к допросу. Идите же, ради Бога… Там что-то такое проделывают с имуществом… следователь…

Это была последняя ложь: фигурировать пред полицией в качестве мужа, т. е. я так думал, но худшее оказалось еще впереди: мне пришлось фигурировать в роли мужа главным образом на похоронах Marie… Целых три мучительных для! Но ведь смерть примиряет все… Я хоронил прежнюю Marie, ту неосуществившуюся Marie, которая была моей женой. Пугачев явился только в самый день похорон. Он не утерпел и разрыдался в церкви, так что меня кто-то спросил:

– Это, вероятно, близкий родственник?

– Да… – машинально ответил я.

Даже у могилы ложь не прекращалась. Наши общие знакомые знали, что я только обманутый муж, и считали своим долгом выказывать мне знаки внимания, как настоящему мужу.

Но довольно. Больше не могу писать. Теперь уже все кончено, и впереди ничего не остается. Будьте счастливы долго-долго…

Сергей Меркурьев.

P. S. Может быть, вы пожелаете меня видеть… Впрочем, это ни к чему не поведет. Еще раз: прощайте.

1897

Безделушка