Ноктюрны (сборник)

1

Р. S. Начинаю прямо с постскриптума, потому что начала нет.

– Ксения, не забывай, что ты теперь… Да, теперь ты должна быть особенно осторожна и строга к себе, – говорит мне тетя Агнеса, не решаясь назвать настоящим именем мое теперешнее социальное положение.

– Что же я такое теперь, тетя? – спрашиваю я с горькой улыбкой.

Тетя Агнеса поднимает только брови и красноречиво умолкает. Милая, хорошая старушка, которая, любя, сделала мне много зла. Когда катастрофа (о ней потом) кончилась, она таинственно передала мне два моих письма к вам, – они оказались неотправленными… Тетя Агнеса перехватила их из ревности к вам, с одной стороны, а с другой – из принципа, что девушка не должна писать мужчинам, не показав письма старшим. Эта любящая опека и погубила меня… Я убеждена, что, получи вы мое первое письмо, вы никогда не женились бы на Marie, а я не вышла бы замуж за… Я не желаю называть имени, которое сделало меня несчастной. Да, я несчастна и удивляюсь самой себе, что имею еще силы так спокойно писать вам. Но кому я буду писать, когда у меня нет ни одной живой души, кроме вас, которому я хочу сказать все, все… Так как вы были отчасти виновником моего несчастия, то и должны прочитать это письмо до конца – наказание, которое не все мужчины выносят с достаточным мужеством. Настоящее письмо вы получите вместе с двумя предыдущими, которые должны тоже прочитать, чтобы вполне понять это.

Мне исполнилось в нынешнем году ровно тридцать лет. Замужем я была ровно десять лет, а сейчас я ни девушка, ни вдова, ни мужняя жена, как говорят мужики про солдаток. Мое положение хуже, чем положение солдатки, – я просто соломенная вдова, то есть ушла от мужа. Сколько злой иронии в этом термине, придуманном, конечно, мужчиной, и очень веселым мужчиной, у которого, вероятно, тоже убежала жена. Соломенная вдова – не правда ли, как это смешно? Есть несчастия, которые даже не вызывают сочувствия, а соломенное вдовство вызывает, кроме того, невольную улыбку и наталкивает на игривые мысли. Мне раньше не один раз приходилось слышать этот термин, и мужчины с разными игривыми примечаниями указывали пальцами на соломенных вдовушек. В глубине души я обвиняла их, как женщин, которые не умели сохранить огня на семейном очаге, а ведь это главная задача женщины. Тетя Агнеса относилась к таким женщинам с ужасом, все равно, если бы в ее комнату вошла подкованная лошадь. Она даже закрывала глаза, как курица, и еще раз приходила в ужас. И вот я теперь на положении этой соломенной вдовы, и тетя Агнеса много способствовала этому обстоятельству. Видно, чему посмеешься – тому и поработаешь.

Одно маленькое замечание a propos. Раньше мне казалось, что соломенные вдовы очень редкое исключение, что-то вроде монстра или тех уродов, какие сохраняются в анатомических музеях в банках со спиртом. А сейчас я убедилась, что это очень распространенная разновидность женщины, все нарастающая по мере поступательного движения нашей милой цивилизации. У меня раз болели зубы, и мне пришлось выйти на улицу, и я удивилась, что так много встречалось людей с подвязанными щеками, как моя. Вероятно, хромой встречает больше хромых, чем люди со здоровыми ногами, горбатых – горбатый, кривой – кривых. Весь вопрос в том, на чем фиксируется наше внимание. Когда болит зуб, кажется, что болит весь земной шар. Так я теперь болею своим соломенным вдовством, и меня приводит в ужас наша численность, – ведь получается целая армия женщин, выкинутых за борт семейного корабля. Я их поневоле встречаю по разным канцеляриям, где приходится хлопотать по своим делам, – да, у меня есть свои дела и много-много самых неприятных хлопот.

– Помилуйте, сударыня, вашего сословия большие тысячи, – объяснял мне швейцар-старичок, когда я в первый раз пришла в канцелярию градоначальника, чтобы хлопотать об отдельном виде на жительство, и страшно волновалась с непривычки: мне казалось, что все смотрят на меня и показывают пальцем – сторожа, курьеры, писцы, чиновники. – А вы не сумлевайтесь… Не вы первая, сударыня. У нас двери не закрываются от вашего сословия.

И, представьте себе, я почувствовала некоторое душевное облегчение именно в этих канцелярских стенах, где встретила еще более несчастных соломенных вдов. Что они вынесли – вернее сказать, чего только они ни вынесли, прежде тем дошли до дверей этой канцелярии! Вот к чему приводит иногда жизнь… Но я забегаю вперед, не рассказав главное. Ах, как тяжело это повторять. Ведь и без того приходится переживать все тысячу тысяч раз: что ни делаешь, а все мысли сведутся в конце концов к одной роковой точке.

Катастрофа произошла как раз перед Рождеством, когда все мы готовились к празднику и главные интересы сосредоточивались, конечно, около елки… Боже, как мне трудно писать, если бы вы знали!.. Мое бедное сердце разрывается на части… Дня за три до праздника, утром, когда муж был на службе, горничная говорит, что меня спрашивает какая-то женщина. Уже по лицу горничной я заметила, что что-то неладно.

– Какая женщина?

– А так… В дипломате…

Выхожу в переднюю и вижу средних лет женщину, одетую в осенний дипломат, несмотря на стоявшие холода. Мне она почему-то не поправилась, особенно не понравился ее пристальный взгляд, которым она точно меня взвешивала.

– Что вам угодно? – довольно сухо спросила я.

Она оглянулась на горничную и ответила с заметным смущением:

– Мне бы нужно поговорить с вами с глазу на глаз…

– Для чего же это? – возмутилась я. – Между нами нет секретов, и вы можете говорить все совершенно свободно…

– Нет, все-таки… Я прошу вас… Будьте любезны, ради Бога.

У меня что-то точно оборвалось в сердце, и я почувствовала, что эта женщина в дипломате уже владеет мной. Выслав горничную, я провела ее в свою комнату. К счастью, тети Агнесы не было дома. Она вошла с какой-то робостью, оглядела стены и заплакала.

– Что с вами? – начала я немного сердиться.

– Так-с… Это пройдет. Я к вам по серьезному делу, уж простите.

Дело, действительно, оказалось серьезным. Эта женщина в дипломате была сожительницей моего супруга до его женитьбы и осталась после него с двумя девочками на руках. Очень недурно для начала… Оказалось, что мой супруг содержал эту семью, то есть выдавал по пятидесяти рублей в месяц, и все шло хорошо до последнего времени, когда он сделался неаккуратным и начал помогать периодически, посылал по десяти и даже по пяти рублей. Вот последнее обстоятельство и привело женщину в дипломате ко мне. Она уже стояла на краю нищеты и пустилась на отчаянное средство объясниться со мной. Представьте себе мое положение… Вот вам муж, который до женитьбы на мне не знал ни одной женщины. У меня потемнело в глазах от неожиданного открытия, но я не потерялась и сейчас же отправилась с женщиной в дипломате на ее квартиру, чтобы проверить все на месте… У меня оставалась тень сомнения. Мало ли что бывает: просто шантаж. Я нашла в одной комнате двух девочек-подростков, и сомнений не могло быть. Это были родные сестры моим собственным детям. Я отдала женщине в дипломате все деньги, какие успела захватить с собой, обещала что-то такое устроить для нее, поговорить с мужем и т. д.

– Нет, вы уж, пожалуйста, ничего не говорите Семену Гаврилычу, – умоляла она меня. – Это их расстроит… Они ведь добрые, а теперь дело идет к празднику… все заложила, что было… Да и им не легко, Семену Гаврилычу.

Женщина в дипломате, видимо, чего-то не договаривала, что меня, естественно, заинтриговало. Она помялась немного, а потом со слезами рассказала, что у Семена Гаврилыча есть еще одна женщина, с которой он живет вот уже три года и у которой от него есть тоже ребенок. Со мной сделалось дурно.

Что было потом, вы можете себе представить сами. Все мое замужество оказалось подлогом, жалким обманом, и всего хуже было то, что Семен Гаврилыч отпирался от всего и лгал самым бессовестным образом. Конечно, оставаться вместе нам было немыслимо, но вот тут-то мой супруг и проявил себя во всей красоте.

– Вида на отдельное жительство я тебе не выдам, – заявил он решительно. – Можешь хлопотать его, где хочешь. А вот дети принадлежат мне уже по закону-с… Да-с… Имейте это в виду, сударыня.

– По какому закону? Дети мои…

– Жестоко ошибаетесь: мои… Да-с.

Это открытие обескуражило меня больше всего. Я что-то такое слыхала о правах мужа, но из пятого в десятое и не могла допустить даже мысли, что на мою долю приходятся только одни обязанности, а все права на стороне мужа.