Ноктюрны (сборник)

XII

Прошло пять лет.

Парначевы жили зимой по-прежнему на Николаевской, а на лето уезжали в Парначевку. Сусанночка превратилась в хорошенькую пятилетнюю девочку, напоминавшую несколько по типу Настеньку. Последнее просто убивало Анну Федоровну, напоминая ей о прошлом. Да, Настенька уже принадлежала прошлому… Захар Парначев похитил ее, а затем определил на свой счет в институт. Это было лучшим разрешением вопроса. Настеньке было уже тринадцать лет, и ее видела по праздникам только одна Варвара Васильевна. Из института не отпускали домой даже летом. Девочка сильно выросла, пополнела и отлично училась. Прошлое для нее было подернуто тяжелой дымкой, и она старалась не думать о нем. Впрочем, ей иногда почему-то делалось жаль отца, того отца, каким он был до своей женитьбы. Почему-то ей казалась, что он опять будет таким и, она крайне огорчалась, что в течение пяти лет он ни разу не заехал навестить ее и не написал ни одного письма. И все-таки Настенька продолжала его любить и считала хорошим.

– Папа кланяется, – говорила каждый раз Варвара Васильевна. – Только он страшно занят…

Настенька опускала глаза, выслушивая эту святую ложь. Она знала, что тетка говорит это в утешение ей и что отец по-прежнему не хочет ее знать. Раз девочка боязливо спросила тетку:

– А девочка?

– Какая девочка? Ах да, Сусанночка… Она уже большая.

– Мне ее хотелось бы видеть, тетя… Ведь она мне сестра, тетя! Я часто думаю о ней и люблю ее…

Раз Варвара Васильевна приехала очень встревоженная и сказала Настеньке, что они поедут к отцу.

– Папа нездоров? – испугалась Настенька.

– Да… Серьезного ничего нет, но он желает тебя видеть. Я взяла для тебя отпуск всего на несколько часов.

Настенька страшно испугалась и была рада. У нее дрожали руки и ноги от волнения, когда она выходила на подъезд. Ей казалось, что отец умирает… О, как она желала его видеть и как боялась желать этого!

– Папа давно болен? – спрашивала она дорогой.

– Да, милая… Скоро уже будет год. У него что-то с сердцем…

– А когда сердце болит, умирают?

– То есть как тебе сказать… Болезней сердца много. У него что-то мудреное: перемещение сердца.

– Ты когда его видела, тетя?

– Вчера… Он посылал за мной и все время говорил о тебе. Ведь он любит тебя…

– Я это знаю, тетя…

Им отворила двери нарядная горничная в крахмальном переднике. Варвара Васильевна торопливо разделась и повела Настеньку в гостиную. В гостиной одна дверь вела в столовую, а другая в кабинет. Горничная сходила узнать, можно ли войти к барину, и проговорила:

– Пожалуйте…

Она все время не спускала глаз с барышни, в которой сразу узнала старшую сестру Сусанночки. Между девочками было самое трогательное сходство, и горничная только покачала головой. Надо же было случиться такой оказии…

В кабинете был полусвет, и Настеньке показалось, что на широкой оттоманке лежит один плед. Но этот плед тяжело зашевелился, от белой подушки отделилась совсем белая голова, и послышался слабый голос:

– Ах, как я тебя ждал… да, ждал…

– Семен Васильевич, помните наше условие: не волноваться. Доктор вам строго запретил…

– Да, да…

Настенька нерешительно подошла к оттоманке к сама взяла искавшую ее сухую, горячую, исхудавшую руку. Два большие, лихорадочные глаза так и впились в нее. Она совсем не узнала отца.

– Настенька, ты… ты меня не узнаешь…

Запекшиеся губы вытянулись в больную улыбку. Варвара Васильевна подошла к окну и смотрела через штору на улицу. Настенька опустилась на колени и поцеловала отца в лоб.

– Какая ты большая… – слабо говорил больной, закрывая глаза. – Да, большая совсем…

– Мне скоро четырнадцать лет…

– Да, да… помню… И ты ужасно походишь на свою мать…

Варвара Васильевна сделала нетерпеливое движение. Больной посмотрел на нее и умоляюще проговорил:

– Варя… оставь нас одних… я позову…

– Семен Васильевич, а что сказал доктор?

– Ах, Боже мой… Не все ли равно? А я так счастлив… Я позову, Варя…

Варвара Васильевна тихо вышла.

Наступила тяжелая пауза. Сделанное усилие стоило дорого больному, и он чувствовал, как его голова кружится и мысли точно расползаются. Боже, как он ждал этого дня и вот теперь не может говорить.

– Настенька, садись… вот сюда… ближе… Я много думал о тебе… все пять лет думал…

– Я знаю, папа…

– Я знаю, что ты не сердишься на меня… и немножко меня любишь… да?

– Очень люблю, папа…

– Да, да…

Опять пауза. Больной тяжело закашлялся. От каждого усилия у него ходили круги перед глазами.

– Видишь, девочка… я очень болен и скоро умру. Плакать не нужно… Все в свое время должны умереть… да… Это закон природы… Вот я и хотел тебя видеть… чтобы сказать тебе… как я мучился все время… Я был несправедлив, но ты еще мала, чтобы судить об этом… Когда будешь совсем большая, тогда поймешь все… Я никогда не был злым, а делал великое зло… Понял это я слишком поздно, когда понял, что смерть уж совсем близка… И все так живут, потому что не думают о смерти…

– Папа, ты много говоришь… – строго заметила Настенька, подражая тетке. – Тебе вредно волноваться…

– Мне уже не может быть вредно. Не страшно, когда болит и умирает тело, а страшно, когда болит и умирает душа… Боже мой, как я думал все время о тебе, Настенька, и как опять любил…

– Я знаю, папа… Я тоже думала это же самое…

– Ты? Это же?

Семен Васильевич тяжело приподнялся, облокотился и заговорил, быстро роняя слова:

– Да, я думал о тебе… и думал о другой девочке… она тоже останется одна и тоже… Нет, я не могу… позвони…

Настенька позвонила. Вошла Варвара Васильевна.

– Варя, приведи сюда Сусанну…

Варвара Васильевна несколько смутилась, но, не желая тревожить больного, повиновалась. Она вернулась не скоро, и больной морщился, поглядывая на дверь. Наконец послышались шаги, и он облегченно вздохнул. Вошла Сусанна, одетая с дорогой простотой на английский манер.

– Сусанночка, это твоя сестра… Поцелуйтесь, детки… и помните, что вы сестры.

Девочки поцеловались и молча смотрели друг на друга. Больной сделал знак, чтобы Сусанночку увели.

– Ты ее видела, Настенька? – заговорил он, тяжело перекатывая голову на подушке. – Ты ее будешь любить?

– Я ее люблю, папа…

– Я это знал… У тебя добрая душа… Всех нужно любить… очень любить… и Анна Федоровна тоже добрая… Ах, Настенька, ты еще мала, и я не могу тебе объяснить всего, что передумал… Да, Анна Федоровна и хорошая и добрая, но… Нет, не могу!.. И добрый и хороший человек может делать злые вещи… А какая страшная ответственность за каждый шаг… мы тоже не думаем об этим, как не думаем о смерти. Быть справедливым у себя в четырех стенах – вот величайшая мудрость.

Он опять закрыл глаза от усталости. Настенька сидела на оттоманке, не смея шевельнуться. Ей казалось, что он заснул. Но он не спал, а, напротив, жил усиленно. Пред его глазами проносилась вся жизнь с ее мелким эгоизмом и большими несправедливостями. Он видел собственные мысли и мучился вдвойне. Это был собственный смертный приговор. Боже, если бы он мог подняться со своей постели и вернуться в среду живых людей… О, он принес бы с собой чудо любви… Он стал бы искупать наделанное зло, и все были бы счастливы. Но это было невозможно… Он должен понести страшную кару и умереть с страшной мыслью о покинутых девочках. Что ждет бедных деток?..

– О, Боже мой… – простонал больной.

В гостиной сидели Варвара Васильевна и Анна Федоровна. Они давно не видались и осматривали друг друга. Варвара Васильевна сильно похудела и поседела, Анна Федоровна продолжала оставаться красивой. Они несколько времени молчали, а потом Анна Федоровна неожиданно проговорила:

– Знаете, что сказал дядя Захар Ильич, когда увидел Сусанночку? Взял ее на руки, поцеловал и говорил: «Несчастная девочка»… Я тогда не поняла его, а теперь понимаю все… Семен безнадежен, и девочка будет расти сиротой.

Варвара Васильевна молчала. Она столько лет ненавидела эту женщину, столько лет мучилась из-за нее и не могла себе представить ее страдающей. Она уже вперед рисовала себе картину того, как Анна Федоровна останется красивой, молодой вдовой, добросовестно переживет период траура, а потом выйдет замуж за какого-нибудь немчика. Брат ей оставит целое состояние, и этого будет совершенно достаточно для будущего немецкого счастья. Анна Федоровна посмотрела на нее и улыбнулась.

– Я знаю, о чем вы думаете, Варвара Васильевна…

Она, действительно, угадала и повторила мысли Варвары Васильевны почти слово в слово, так что та даже покраснела.

– Да, вы думаете, Варвара Васильевна, что я выйду замуж и переживу поневоле то, что заставила пережить Семена Васильевича, и что в этом будет мое наказание за Настеньку… Ах, это ужасная вещь, Варвара Васильевна, и не дай Бог, с кем она случится. Вот вы не знаете того, какой несчастный человек каждая мачеха. Конечно, бывают счастливые исключения, но общее правило останется всегда… Со стороны это так просто, а с действительности нет ничего труднее. Я совсем не желаю в чем-нибудь оправдываться или извинять себя и, говоря откровенно, не желала бы повторять этот опыт в другой раз…

Это объяснение было прервано Настенькой, которая выскочила из кабинета вся бледная и перепуганная.

– Папа не дышит!..

Не мама