Ноктюрны (сборник)

XIII

…Время шло. Елена Григорьевна почти каждый день уезжала куда-нибудь в театр, конечно, в сопровождении Чванова. Он достал абонемент в оперу, в Малом театре у них тоже была своя ложа, – Елена Григорьевна не выносила партера. В театре она точно просыпалась от своего оцепенения и делалась прежнею Еленой Григорьевной, удивительно милой и простой. Она плакала, как институтка, когда играли что-нибудь грустное, и смеялась до слез в комических сценах. Чванов терпеть не мог опер с их бессмысленным содержащем, бессмысленным кривлянием знаменитых артистов и вообще с их удручающей и принижающей пошлостью, прикрытою словом «искусство». Они постоянно спорили на эту тему, и Елена Григорьевна снисходила до того, что допускала возражения.

– Может быть, вы и правы, Павел Максимыч, но эта пошлость производит на меня глубокое впечатление.

– Да, конечно, о вкусах не спорят, но есть границы всему.

– Ведь и жизнь, если разобрать, тоже пошлость, только не такая яркая… Мне кажется, что люди живут только по привычке жить. Сознание усыпляется сутолокой ежедневных мелочей, обманом собственных ощущений и вечною скукой.

После спектакля они уезжали куда-нибудь поужинать, чаще всего в «Эрмитаж». Елена Григорьевна обыкновенно сохраняла хорошее расположение духа, и со стороны все могли полюбоваться этой счастливою парочкой. Раз, в одну из таких хороших минут, Елена Григорьевна вся съежилась и проговорила:

– Он здесь…

– Кто?

– Муж… Вон столик налево, у окна.

– Что же, вы его боитесь?

– Не боюсь, но мне как-то совестно с ним встретиться… А впрочем…

Ее неожиданно охватило любопытство. Что он может с ней сделать, в самом деле? Решительно ничего… Относительно «совестно» она прилгала, потому что никогда не уважала этого человека.

– Вот что, Павел Максимыч, – проговорила она с веселою улыбкой. – Он сидит один, и, кажется, ему скучно. Идите и позовите его к нам… Все-таки не чужой человек. Мне даже жаль его, бедненького…

– Это каприз, Елена Григорьевна…

– Ну, голубчик, сделайте это для меня… Мне ведь неудобно подойти к нему. Пожалуйста, голубчик…

– Хорошо, сделаю по-вашему, но только это ваше желание…

Середин сидел за своим столиком в большом раздумье, так что даже не заметил, как подошел к нему Чванов.

– Здравствуйте, Ефим Петрович…

– А… что? Ах, это вы, молодой человек… Очень рад вас видеть. Присаживайтесь, пожалуйста…

Он крепко пожал руку Чванова и пытливо посмотрел ему прямо в глаза.

– Меня послала к вам Елена Григорьевна… Мы сидим вон там… Она желает вас видеть.

Елена Григорьевна встретила мужа с самой предупредительной улыбкой и сразу заметила в нем большую перемену. Он как-то опустился и точно выцвел. В глазах стояла тревога. Вообще получалось то, что называется почтенным подержаным джентльменом. Видимо, в его жизни произошел какой-то крутой переворот, и переворот не в его пользу.

– Я недавно узнал, что вы здесь, – мягко и немного заискивающе заговорил Середин, как-то неловко усаживаясь на стул. – И хотел как-нибудь завернуть к вам… да.

– Очень рада буду вас видеть, Ефим Петрович.

Чванов сделался свидетелем самой милой встречи супругов, добрых знакомых, и решительно не понимал, чего хотела Елена Григорьевна. Он очутился в самом дурацком положении.

– А я переехал в Москву, – рассказывал Середин. – То есть переехал пока… У меня есть одно дело, от которого зависит все. Вообще много неприятных хлопот…

– Извините за нескромный вопрос, Ефим Петрович, – заговорила Елена Григорьевна с деловым видом. – У вас ведь есть вторая семья… да?.. Неужели вы ее оставили там, на юге?

– Гм… Пока еще ничего неизвестно, где я и сам устроюсь, поэтому, конечно, они остались там.

– И много «их»?

– Две девочки и мальчик.

– А она? Мне очень хотелось бы видеть свою преемницу. Вы не обижайтесь на меня, Ефим Петрович, за такое любопытство…

Он только посмотрел на нее умоляющими глазами. Она поняла, что он потерял службу и бросил свою семью на произвол судьбы самым бессовестным образом, что и было в действительности.

– Я в Москве тоже пока… – заговорила Елена Григорьевна, нарушая неловкую паузу. – Вы, вероятно, тоже слышали, что Аркадий Евгеньич скоропостижно скончался прошлым летом.

– О, да… Читал об его смерти даже в газетах. Да, читал и не верю тому, что о нем писали… О мертвом можно все написать…

Эта деликатность тронула Елену Григорьевну, и она сдержала вздох.

– Да, хороший был человек, – продолжал Середин, наблюдая Чванова. – А главное, какая цельная натура… Мощный характер. Нет, не верно, что про него рассказывают на юге…

Чванова удивило, когда он взглянул на Елену Григорьевну: у нее на глазах выступили слезы. А Середин, точно назло, продолжал говорить об Аркадии Евгеньиче, припоминая разные эпизоды своих встреч с ним.

– Помните, Елена Григорьевна, как мы втроем обедали вон за тем столиком?

Середин усердно прихлебывал из своего стакана шампанское и заметно начал хмелеть. Подогретый вином, он точно весь распустился. Под конец ужина он не утерпел и рассказал о таинственном деле, которое его задерживало в Москве.

– Со службы, говоря откровенно, меня прогнали… да… За последнее время я сильно опустился и, конечно, сам во всем виноват. И никого не виню… Начинать службу с первой ступеньки поздно… Да… У меня сохранились кое-какие сбережения, и я хочу приобрести себе где-нибудь под Москвой небольшой клочок земли и буду жить трудом собственных рук…

У Чванова даже под ложечкой засосало, когда Середин заговорил его собственными мыслями. Да, он, Чванов, думал то же самое, что сейчас говорил Середин, и основанием этих мыслей служило одно и то же, именно, скромное желание уйти куда-нибудь от самого себя, как это бывает с больными, которые хотят с переменой места убежать от болезни.

– А ведь хорошо, – резюмировала Елена Григорьевна, перебивая мужа. – Возьмите меня, Ефим Петрович, в экономки…

Эта выходка даже не показалась смешной, и Середин ответил совершенно серьезно:

– Нет, Елена Григорьевна, без шуток – я живу этими мыслями… Моя последняя козырная карта…