Том 8. Чудесная жизнь Иосифа Бальзамо. Проза

Глава вторая

Сырые страницы толстой почтовой бумаги были быстро безостановочно покрываемы мелким неровным почерком. В большой, почти пустой комнате, только с книгами по стенам, с цельного стекла без занавесок окном, под неясным светом двух свечей на небольшом столе, сидели двое молча, и только скрип пера слышался в воздухе, где плавали синие кольца папиросы второго.

Приложив печать с головой Антиноя к лиловому сургучу на запечатанном конверте, писавший продолжал молчать, глядя перед собою.

– Это – кончено? письмо разрыва? – спросил курильщик.

«Это кончено; письмо разрыва», – неуверенно и не сейчас отозвался Демьянов.

– Вы любите делать решительные шаги. Скажите, вы никогда не раскаиваетесь?

«Я не делаю никаких шагов, все делается само, а раскаяние, как египтяне, готов считать смертным грехом».

– А мне очень жаль весны и этого лета!

«Да, – задумчиво проговорил первый, – как это было давно!»

– Это было три месяца тому назад.

– Помните наши путешествия в сад?

«Это когда я временно жил у вас, Налимов был постоянно с нами!»

– Поездка в «Славянку»…

«Однажды мы возвращались чуть не вчетвером на единственном извощике…»

– И купили на мосту роз.

«Они были несколько увядшие и осыпались по всей лестнице, по коридору, по комнате, будто усыпая путь».

– На следующий день вы были в Сестрорецке.

«Это было давно, мы два раза купались, но это было без вас».

– Потом и со мной.

«Там мы все пили шабли Mouton Dimoulin».

– Мы часто играли Figaro… «А мой отъезд?»

– Вы очень страдали на Волге?

«Ужасно; помните отчаянные письма, телеграммы, ранний приезд?»

– Вы были очень несносны своим влюбленным эгоизмом.

«Разве вы не предпочитаете меня таким, как я теперь, – свободным и легким?»

– Надолго ли?

«Кто знает? Острота страдания – верный признак конца любви; это какие-то роды, у меня лично, конечно».

– Вы совсем холодны теперь?

«Я сохраняю нежное воспоминание и знаю, что это тело – прекрасно, влюбленности же нет. И потом, я не могу желать невозможного».

– Это рассудочность.

«Это у меня органически. Любовь приходит и уходит помимо меня и вдруг милосердно вынимает стрелу из сердца».

– Это очень поэтично.

«Это очень правда и очень таинственно». Вошедшая после стука в дверь служанка доложила: «К вам, Михаил Александрович».

– Кто? – спросил Демьянов, вставая. «Петя Сметании».

Гость и хозяин переглянулись, и последний поспешно закрыл только что написанное письмо, где стояло: «Петру Ивановичу Сметанину».

Вошедший высокий белокурый молодой человек с прямым, несколько вздернутым носом стал здороваться с неловкой развязностью.