Том 8. Чудесная жизнь Иосифа Бальзамо. Проза

Днем она казалась гораздо старше, чем в театре.

Лобанчикова заговорила взволнованно, почти капризно, как ребенок:

– Ну что же это такое! Я ждала этого объяснения как какого-то большого события, была готова на жертвы, на благородство, и вот ничего не выходит!..

Заметив редикюль у Зинаиды такой же, как у нее самой, она живо добавила:

– А знаете, если б я не захватила тогда вашей сумочки, я бы ничего, ничего не узнала.

Не обратив внимания на катины слова, Солнцева начала медленно, словно отвечая на молчаливые вопросы собеседницы:

– Вы угадали: я его очень любила, и он меня тоже… Хорошее было время! Потом все прошло…

– Ничего не прошло! Милая Зинаида Евгеньевна, все вернется! Я вам его уступаю!

– Благодарю вас, но Алексей Иванович не вещь, которую можно передавать из рук в руки. Едва ли он согласится, чтобы вы его мне уступили.

– Нет, я поговорю с ним, – и он поймет, он же чуткий человек. Я не хочу никому причинять страдания. Мое счастье не должно быть омрачено ничьей слезой, ничьим вздохом.

Катя так волновалась, что почти не заметила, какими общими, избитыми фразами она говорит. Солнцева слушала, как старшая, без гнева, слегка умиленно и снисходительно.

– Милая барышня, – начала она ласково, слегка привлекая к себе Лобанчикову. – Я верю, что вы искренне хотите сделать как можно лучше. Может быть, даже помочь мне, но, право же, нужно раньше поговорить с вашим женихом.

– Да. Вы позволяете мне? Я это сделаю сегодня же.

Он меня послушается. Нельзя же так страдать, как вы страдаете!. Он мне ничего не говорил, считает меня за малолетку… и брат мой Сережа (вы знаете его?) тоже так же ко мне относится, но уверяю вас, я все могу понять! Клянусь вам, я не хочу ничьего страдания. Милая Зинаида Евгеньевна, я найду в себе, в своей любви достаточно силы, чтобы все вынести!..

Зинаида Евгеньевна долго слушала восторженный лепет Лобанчиковой, причем устало-ласковое выражение на ее лице сменялось какой-то досадой.

– Все это прекрасно! – резко начала она, – но вы, кажется, совершенно забыли про меня! Что ж вы думаете, я приму вашего уступленного жениха? Владейте сами. Вы думаете, что я… что я не могу быть его невестой, так меня можно оскорблять, потому что это – оскорбление, весь ваш разговор со мной. Сплошная насмешка! Вы – чистая девушка, а я – дрянь, которой, может быть, нельзя подавать руки – и вы со мной гуляете, разговариваете, собираетесь уступить жениха… Скажите, какая честь! Да я плюю на эту честь! Понимаете? Плюю! Я – простая ярославская мещанка, а вы – барышня, да мне вас не надобно! Ни ваших разговоров, ни жалости, ни участия не надобно! И жениха вашего не надобно, полюбуйтесь! Одно только знайте, что никогда он вас любить не будет, как меня любил!

– Да врёте! – закричала вдруг Лобанчикова, – никогда он вас не любил, а просто увлекался, как с каждым может случиться!

Зинаида только махнула рукой, ничего не отвечая. Умолкла и Катя. Наконец старшая начала снова ласково, но как-то равнодушно.

– Видите, милая барышня, всю эту историю надо бросить. Вам своя дорога, а мне – своя. Не стоит подымать расстройства. Мой совет: не расспрашивайте ни о чем Алексея Ивановича и выходите за него, не сомневаясь. Все равно, ничего вы в моем сердце не поймете, да и не надо вам этого. Если хотите быть счастливой, не касайтесь этого, – не то у вас сердце. Я думала это, когда сюда ехала, хотела прямо вам сказать, да не пришлось. Идите прямо домой, выходите замуж и живите с Богом, а всякие истории оставьте – это будет для всех лучше: и для вас, и для Алексея Ивановича, и для меня.

– И для вас?

– Да, и для меня.

Еще раз взглянув на синий мешочек, Катя сказала:

– Зинаида Евгеньевна, давайте, по крайней мере, поменяемся сумочками.

– Давайте! – ответила та серьезно.

Она молчала, пока девушка перекладывала вещи из одного редикюля в другой, затем тихо молвила:

– Ну, Господь с вами! – и вдруг перекрестила Екатерину Михайловну. Та тихо пожала ей руку и пошла, не оборачиваясь. Ей казалось, что она обидит Зинаиду, даже если только посмотрит на ее печальное, такое милое и снова таинственное лицо. До этой области не следует ей касаться. Ее судьба быть невинной, чистой невестой, но как-то эта судьба перестала казаться ей такой завидной.