Том 8. Чудесная жизнь Иосифа Бальзамо. Проза

Глава седьмая

Было приятно – после долгой езды, то быстрой, то шагом, после длинных снежных дорог мимо заколоченных дач, покинутых старинных театров, замерзших речек, после мороза, лунной ночи, пустынных полян на краю островов – было приятно, проехав сквозь дворников на узковатый двор, войти в запорошенных шубах и шапках в широкие светлые теплые сени, куда из залы неслись визгливые звуки румын.

– Ведь мы спросим сухого? не правда ли? Пипер Гейдсик brut? – проговорил Демьянов, опускаясь рядом с Петей Сметаниным против Мятлева, сидевшего около Темирова.

Старый гобелен изображал Приама в палатке Ахилла, стены в темной дубовой обшивке напоминали столовые в старинных домах, старые слуги с лицами евнухов молча созерцали группу почти единственных посетителей. Уже ели сыр, и на соседнем незанятом столе синий огонь лизал бока фарфорового кофейника. Петя подпевал матшиш музыкантам, беря рюмку двумя пальцами, жеманно отставив мизинец. Вспоминали прошлые поездки, смешные случаи, мелочи, собеседников, марки вин; зала несколько наполнялась поздними гостями, музыка неистовствовала; Демьянов не спускал глаз с бледного лица Мятлева, стараясь в беглых, будто незрячих взглядах, бросаемых тем временем, найти какой-то ответ. Замолкли, истощивши разговор, выкуривши последние, уже без аппетита, папиросы.

Снова прямая дорога, мелькавшие дачи, снег на деревьях наводили сон, и Петя спал, слегка прижавшись к плечу Демьянова. В лунном свете странно темнели глаза на преувеличенно бледных лицах.

– Я в таком состоянии, что готов отвечать правду на какие угодно вопросы, – заявил Мятлев, будто с вызовом, – и первое, что я скажу, что ничье искусство меня так не волновало, как ваше!

«Ну, а любишь ты Михаила Александровича?» – спросил Темиров.

– О, да.

«Как?»

– Как угодно.

«Всячески?»

– Всячески.

«А я, вы думаете, люблю вас?» – осмелился спросить уже сам Демьянов.

– О, да.

«Когда вы это подумали?» – как-то трепеща, продолжал спрашивающий.

– С первой встречи.

«Вы не думали, что я вам это скажу?»

– О, нет, если бы вы не сказали, я бы это сказал.

«Первый?»

– Первый.

«Вы будете помнить завтра слова сегодня?»

– Вы думаете, я пьян?

«Вы знаете, как важно то, что мы говорим?»

– Да.

«Какая гибель или какая заря искусства, чувств, жизни может выйти из этого разговора?»

Мятлев, бегло улыбнувшись, снова повторил:

– О, да!

«Как это странно, будто во сне, вам не кажется вся эта поездка, весь этот разговор чем-то фантастическим?» – вмешался до сих пор будто дремавший Темиров.

Уже ехали по набережной, Петя проснулся и зевал, что-то силясь напеть, другие молчали чем-то занятые. Поцеловавшись на прощание с Петей и Темировым, Демьянов ограничился рукопожатием с Мятлевым, смотревшим на него в упор своими будто незрячими глазами.