Канатоходец. Записки городского сумасшедшего

— Роман вообще-то о силе человеческой любви, остальное всего лишь антураж…

Морт развел в стороны руки:

— К чему вы все это говорите? Лично мне по барабану!

Слова его, простые и естественные, возымели на меня странное действие. Я вдруг в полной мере осознал, что так же просто и естественно в мою жизнь входит то, о чем я когда-то писал. Далеко не все из написанного я готов был в нее впустить, и уж точно не морок, намеревавшийся стать моей явью. Каждый божий день год за годом я напрягал фантазию, и вот, не вынеся длительного простоя, она начала работать сама на себя, вплетать сюжеты моих романов в окружающую действительность. Превратила меня из автора в одного из персонажей, отняла способность судить, где кончается реальность и начинается выдуманный мир, а теперь еще, за неимением литературного героя, навязывает мне, балансирующему на грани безу… Все, хватит! Просившееся сорваться с губ слово было страшным. Достаточно однажды отнести себя к умалишенным, и ты обречен жить с этим клеймом до гробовой доски. Даже если все именно так и обстоит, у человека есть ниспосланный Господом дар не впускать в свою жизнь это знание.

Зато теперь, догадавшись о природе происходящего, я точно знал, что надо делать. Вспомнил воспитавшую меня бабушку, она бы на моем месте осенила почудившийся призрак животворящим крестом. Поднял, усмехнувшись, руку со сложенными вместе тремя перстами, как вдруг услышал сухой, напоминавший клацанье костей, смешок.

— Да будет вам, право, как ребенок! Такие вещи срабатывают, когда есть глубина веры, а у вас ее нет и в помине. — Приложившись разом к кружке, Морт влил в себя ее содержимое. — Замутили выдумками безыскусный, но чистый источник, а теперь хотите к нему припасть. Не выйдет! Не ведая того, вы, Николай Александрович, задели своим романом одну из струн мироздания, теперь ждите, как отзовется ее вибрация на вашей судьбе…

— Каких еще струн? — переспросил я едва ли не грубо. — Зачем?

— Хороший вопрос, — усмехнулся Морт, — могу лишь предположить, что из тщеславия! — Пряча лицо, промокнул рукавом балахона губы и поставил кружку на стол. — Вы что, не слышали о современной теории строения Вселенной? — Удивился, продолжил, не скрывая иронии: — Хотя откуда, вы же писатель! А физики, между прочим, считают, и не без основания, что мир состоит из натянутых тончайших струн, и объясняют этим все наблюдаемые ими феномены. Веселые ребята, любят петь под гитару, отсюда и происхождение гипотезы…

— И я?.. — произнес я робко, чувствуя, как на губах умирают звуки.

— Именно! — подтвердил Морт со значением. — Не знаю, как вам это удалось, но струну вы задели, а в причинно-следственном мире, как я уже говорил, ничто не проходит без последствий. — Усмехнулся. — В сущности, именно об этом меня и просили вас предупредить, и мало вам, я так понимаю, не покажется…

Заложив руки за спину, Морт умолк и заходил по комнате. Не зная, что и думать, я за ним наблюдал. Смятый, потерянный, вжался в кресло, как будто оно могло дать мне защиту. Шаги его отмеряли секунды, они складывались в минуты, а он все о чем-то размышлял или не мог на что-то решиться. Наконец остановился, посмотрел из-под верхнего среза капюшона.

— У меня есть к вам предложение! Пока суть да дело, да и непонятно, как все в конце концов обернется, вы могли бы кое в чем мне помочь. — Продолжил размеренно, как если бы рассуждал вслух: — Вы не любите людей… вольно обращаетесь с жизнью героев своих произведений… не ставите ее, по сути, ни в грош…

Я попытался протестовать:

— Этого требует логика сюжета…

Морт раздраженно махнул рукой:

— Оставьте, ради Бога! Сами же вы эти сюжеты и выдумываете…

Замечание его кому-то могло бы показаться разумным, только не тем, кто не понаслышке знает, как выстраивается здание романа. Я готов был прочесть ему на эту тему лекцию, но слушать меня он намерен не был.

— Ваш опыт мог бы мне пригодиться! Многого не обещаю, но если мы договоримся… О нет, избавить вас от расплаты не в моих силах, однако оттянуть ее, что в ваших обстоятельствах уже неплохо, думаю, получится.

— Мой опыт?.. — повторил я за ним, как потерявший нить рассуждений попугай.

— А что, собственно, вас так удивляет? Речь всего лишь о секретарских услугах. При моей занятости вы могли бы взять на себя формирование очереди из тех, к кому мне предстоит прийти…

— Мне?.. — отозвался я эхом.

— Нет, мне! Не стройте из себя идиота, вы все прекрасно понимаете! На современном деловом языке это называется аутсорсинг, а по-простому — передача на сторону всего того, что мешает основной деятельности. Популяция людей плодится, словно кролики, но и мрут они, как мухи. Если не навести учет и контроль, мне придется буквально разорваться на части… — И, видя, в каком жалком состоянии я нахожусь, добавил: — С ответом не тороплю, наша встреча, как вы догадываетесь, не последняя, но особенно и не тяните…

Направился к двери. Открыв ее, обернулся, бросил на меня долгий взгляд и скрылся за порогом. Скрипнула половица, и в доме воцарилась тишина. Я сидел ни жив ни мертв. Поднялся из кресла дряхлым стариком и на подгибающихся ногах пошаркал за ним, но моего гостя и след простыл. В буквальном смысле слова. Мокрая после недавнего дождя трава стояла непримятой. Где-то на другом конце поселка завыла собака. Пустая веранда была налита под потолок ярким лунным светом. Закурил. Стоял и смотрел, как растворяется в холодном воздухе облачко сигаретного дыма…

Поняв, что за этим ничего не последует, Мишка завозился в кресле.

— Все?.. Не можешь ты без этих своих красивостей! — Демонстрируя миру редкостную черствость, добавил: — Через пару ходов, между прочим, тебе мат…

Я посмотрел на доску. Все это время мы едва ли не автоматически переставляли фигуры.

— Иди к черту!

— Прости… — поправился он, — не через два, через три!

Потянулся к моим сигаретам, хотя в очередной раз бросал курить. Вытряхнул одну, щелкнул зажигалкой. Прикрыл, блаженствуя, глаза.

— Ну и зачем ты мне все это рассказал?..

— А не зачем, — разозлился я на его бездушие, — чтобы знал! На случай, если со мной что-то случится…

— Объясняешь доступно, — кивнул Мишаня успевшей изрядно поседеть головой, — спасибо за доверие! Что же, по-твоему, должно произойти? Смотришься ты, пока не откроешь рот, нормальным, и речь не задета, без явных логических вывихов. Фантазии твоей можно только позавидовать…

Был, паразит, в своем репертуаре.

— Все? — передразнивая его, поинтересовался я. — Может, скажешь еще чего?..

— Скажу, — ничтоже сумняся ухмыльнулся Мишка, — почему же не сказать! Сдается мне, друг мой Колька, что надобно тебе отдохнуть, а паче того поправить здоровье в одной закрытой клинике…

— Что же это у вас, у хозяев жизни, чего хорошего ни хватишься, все закрытое? — всплеснул я руками. — Клубы, больницы, даже кладбища, на которых дожидаться Страшного суда. Там, надеюсь, вы наконец получите по справедливости. Далеки вы, Мишаня, от простого народа, очень далеки…

— Угомонись, — отрезал он, — хватит балаболить и, сделай одолжение, зубы мне не заговаривай! Обследуют со всех сторон, а я попрошу, поставят для прочищения мозгов еще и ведерную клизму. Любка с дочкой будут тебя навещать, а там, глядишь, начнется лето, закатишься оттянуться на Ривьеру…

— Нет, — покачал я головой, — не начнется! А Любка с младшей мочалкой сделали мне ручкой. Не думаю, что ты выразишь по этому поводу соболезнование…

Он и не собирался. Отношение Мишани к моей законной супруге было известно. Никогда мы с ним это не обсуждали, но однажды, хорошо предварительно поддав, он сказал:

— Прости, старик, дело прошлое… — Умолк, помнится, превозмогая внутреннее неудобство. — Я был на твоей свадьбе свидетелем, но выбор твой меня здорово удивил…

Я тогда промолчал. Не мог же сказать, что и меня тоже, хотя на той свадьбе был женихом. Пришлось бы объяснять, что после потери Вари мне все стало все равно. Когда понял, что натворил, ужаснулся. После ее ухода тяжело и долго болел, врачи созывали консилиумы и дружно разводили руками. Ну а со временем, которое ничего не лечит, а в лучшем случае подрабатывает могильщиком, на горизонте нарисовалась Любка и как-то очень вовремя забеременела. Красивая в общем-то баба, а у меня работы невпроворот, замыслы новых романов. Да и, если не Варенька, какая, в сущности, разница. Хочешь того или нет, а шоу продолжается.

Уход Любки ничего в моей жизни не изменил, такое случалось и раньше. Жить, по ее словам, с умалишенным — радости мало, но что-то мне подсказывало, что на этот раз ждать возвращения блудной дочери не приходится. Может быть, потому, что на прощание она нарисовала мне мой портрет, исключавший воссоединение с семьей.

— Ты жестокий… циничный… равнодушный… — перечисляла Любка, загибая пальцы с кроваво-красным маникюром, — холодный, бессердечный…

— Бессердечный не считается, — поправил я, — синоним жестокого! Тебе, как жене писателя, следовало бы избегать тавтологии…

Она бросила на меня дикий взгляд, как будто в первый раз увидела.

— Ты похож… — коротко задумалась, — на кого же ты похож?.. На лягушку! Нет, ты похож на жабу: сидишь на кочке и наблюдаешь окружающую жизнь! Не дай Бог к тебе приблизиться, слизнешь длинным языком и вставишь в свой очередной роман. Разберешь по косточкам, разложишь по полочкам. Ты иезуит, Гречихин, Торквемада, о котором ты писал, в сравнении с тобой невинный ребенок! Он сжигал человека на костре всего один раз, ты же развлекаешься этим каждый день…

Достаточно, между прочим, образный язык, хоть что-то мне удалось ей привить! Но на этом эскапада не завершилась, а перетекла в новое, подразумевавшее разбор полетов русло.

— Ты живешь в своих текстах, — сообщила мне жена по паспорту тоном мастера разговорного жанра, — присутствуешь при жизни других! Ты неспособен чувствовать, ты соглядатай, светишь отраженным светом…

Тоже неплохо сказано, хотя вместо «чувствовать» я бы употребил «сопереживать». Что ж до проблем с общением, на фоне моего конфликта с человечеством, это мелочь, не заслуживающая упоминания. Кстати, оно, человечество, о наших сложных отношениях даже не подозревает. Ну а Божий дар аутизма, позволяющий не иметь с окружающей помойкой ничего общего, для меня недостижим.

Спросил для порядка, для поддержания, так сказать, разговора:

— И что же, так было всегда?..

Любка замерла на полуслове. Смотрела на меня умело подведенными глазами, как будто дожидалась, когда до нее дойдет сказанное. А ведь действительно красивая женщина, все прелести на месте, чего мне, дураку, еще надо?

Прямо на мой вопрос не ответила, зато приблизилась и, как если бы собралась просверлить дыру, вперилась в меня взглядом.

— Хочешь, скажу? Ты ведь знаешь, почему у нас с тобой ничего не получилось, правда?..

Форма глагола — прошедшая, отметил я про себя, похоже, ни на что уже не рассчитывает. Если бы сказала: «не получается», возможны были бы варианты.

— Что ж, — вздохнул я, понимая, что совершаю ошибку, — просвети!

Такой подлости от меня она не ожидала. Задохнулась, но быстро собой овладела. Молодец, хорошая реакция, что значит всегда быть в тонусе. Произнесла жестко, отстраненно: