Ледобой. Зов

* * *

— Спать… нам двоим, — верховный для верности растопырил два пальца, изобразил, будто кладёт голову на подушку, и тут же показал, будто ест.

Хозяин мгновение или два изучал гостей, заговорщицки подмигнул, мотнул головой на приочажную стену, мол, горница за ней, затем показал на стол в уголке, единственный свободный. Вся, без преувеличения вся едальная, полная местных, замерла, раскрыв рты. Пришельцы, скупо вертясь по сторонам, тоже осмотрелись. Тутошние сидят на лавках попарно, играют в кости, прихлёбывают что-то из маленьких глиняных чарок, вернее допреж играли да прихлёбывали, теперь же таращатся тёмными глазищами, не понимают, за палки да заступы хвататься или за животы, дабы от смеха не лопнули.

— У меня краска не потекла?

— Что ей сделается, — буркнул Стюжень, проходя в указанный угол. — Кололи бы иглами, даже смерть не взяла бы. Тебя сожгли, глядь, а чертилка осталась. В пепле узор нашли бы. Не пойму, что они пьют?

— Что-то дешёвое, — усмехнулся Безрод.

Старик несколько мгновений водил глазами по едальной, наконец согласно кивнул.

— Ага. Завсегдатаи. Было бы дорого, каждый день не сидели бы.

— Знаешь, что про нас говорят?

— Знаю. Какие мы страшные со своими синими глазами. Гля, а это, похоже, к тебе.

Сивый проследил за пальцем старика. У входа, прячась за дверью, толклась стайка детей, один из которых, тот самый пострел, которому Сивый строил рожу, показывал в угол пальцем.

— Ну давай. Лицедействуй. Эти не отстанут.

Безрод отложил в сторонку чарку с местной брагой, ухмыльнулся, растопырив пальцы вилкой, оттянул нижние веки, пальцем другой руки вздёрнул нос кверху. Дети держались за торец двери, выглядывая сбоку, так дверь аж ходуном заходила, когда детвора довольно заверещала. Даже взрослые игроки оторвались от костей, поглядели туда-сюда, что-то заметив, покачали головами.

— Не одобряют что ли? — верховный недоумённо загнал брови на лоб. — Дескать, расшумелись? Ну не знаю… Может не принято у них?

Но дети смотрели так жадно, что Безрод пошёл дальше. Показал старую смешилку с большим пальцем, который то отрывают, то обратно приставляют, так дети аж дышать забыли, когда Сивый отъял собственный большой палец. Стайка малышни едва на постоялый двор не вывалилась, так задние напирали на передних, а когда Безрод водворил палец обратно, да поплевав, размазал слюну, чтобы держалось крепче, пострелята забыли вообще обо всём на свете.

Местные, наконец, со всей определённостью показали, что шумные игры детей под носом у старших тут не приняты: после довольно резкого окрика кого-то из игроков, детвора бросилась врассыпную, а к боянам подошёл хозяин.

— Вы люди полуночи? Море? — и руками для верности показал волны.

Безрод, усмехнувшись, покосился на Стюженя, давай, говори, старший.

— Да, мы оттниры.

— Чарзар? Служить мечом? — для пущей понятливости показал рубку мечом.

— Да. Служить мечом.

— Чарзар пригласил многих ваших. Хизанцы — храбрые воины, но у нас нет моря.

— Ваш ангенн умный человек.

— Кто-то должен научить хизанцев строить корабли и ходить по морю.

— Мы лучшие.

— Не угодно ли чужеземцам с берегов холодных вод сыграть в кости? Что может быть лучше хорошей игры в кости длинным вечером?

Бояны переглянулись, и Безрод, пожав плечами, кивнул.

— Можно и сыграть.

Хозяин что-то крикнул, отвернувшись, и местные довольно загалдели. Едальная пришла в движение, играть тут же перестали, лишние лавки поубирали к стене, оставив лишь одну.

— Вон тот, с чубом, у них лучший игрочишка, — спокойно шепнул Стюжень, глядя в противоположном направлении.

— Ага, — усмехнувшись, кивнул Сивый. — И все здесь ему должны, даже хозяин.

— Значит в доле.

— Очень может быть.

Рослый, чубатый хизанец в белой, расшитой синими нитями, верховке совлёк с головы местную шапку — высокий войлочный колпак, витый, ровно боянская медовая рогулька — заковырял вышивку ногтем: нить полезла что ли, но Сивый будто на собственной шкуре острие почувствовал. Глядит исподлобья, взглядом царапает. Ну-ну, гляди.

— Каждый из игроков играет своими костями, — хозяин пригласил к игральной скамье, на ходу поясняя правила. — Заклады ставятся одинаковые. Кто выиграл, забирает общий заклад. Туровол очень сильный игрок, должен тебя предупредить, чужеземец.

Верховный перевёл, Безрод пожал плечами, согласно кивнул. Сильный, так сильный. Отдал справу Стюженю, мельком мазнул взглядом по сопернику, усмехнулся. Ну, будет таращиться чубатый, глаза сломаешь. Сел на скамью верхом. Туровол из-за мудрёно сшитого пояса — наверняка с пазухой для монет — вынул медный рублик, вопросительно дёрнул головой: начнём с такого? медленно положил на середину скамьи. Безрод молча достал такой же, положил рядом. Хозяин поднёс несколько пар костей, и Сивый, улыбаясь, взял первую попавшуюся.

— Первый гон. Кто первым бросает.

Едальная вымерла, зеваки даже шевельнуться боялись. Три против восьми. Туровол, развёл руками — значит судьба такая — первым выбросил кости. Не готовил бросок, не заговаривал кости, не грел. Просто бросил. Девять. Сивый долго гонял костяшки по ладони, оглядываясь вокруг, даже подмигнуть успел кому-то из местных, наконец отпустил. Шесть. Под довольный гул зрителей хизанец медленно сгрёб монеты — попрощаться глазами давал что ли? — вопросительно посмотрел на Безрода: ты как, дальше играем? Сивый неуверенно оглянулся на Стюженя — начать не успел, уже раздели — после одобрительного кивка согласно мотнул головой, достал медяк положил на кон. Бросает хизанец. Десять у Туровола. Сивый на этот раз готовил бросок дольше: подышал на кости, погрел на груди у самого сердца, каждую кость приложил к глазу, пошептал в кулак, поводил костями по синим узорам на лице.

— Да бросай уже! — нетерпеливо буркнул кто-то из толпы.

— В дорогу, мои кони! — зычно пропел Безрод и красиво, размашисто отпустил кости.

Два. Местный завсегдатай спокойно, привычно и даже где-то лениво сунул одну из монет в пазуху мудрёного пояса, улыбаясь выглянул на Безрода, рукой спросил: «Ставишь?»

— Туровол разогревается, — на пределе слуха услышал верховный, но даже бровью в сторону говоривших не повёл. — Ставлю три медяка, что синелицый уйдёт отсюда босым и голозадым.

— Всегда везти не может, — помотал головой второй, невзрачный малорослый хизанец в старенькой верховке без всякой вышивки и мятом-перемятом колпаке, который даже не стоял, а понуро сломавшись посередине, «спал». — В один прекрасный день Небесный Отец отвернётся от него.

— И когда настанет этот день? — насмешливо наседал первый. — Если сегодня, почему бы не поставить?

Невзрачный в раздумьях сбил колпак на брови, вышел из толпы зевак, походил туда-сюда, наконец что-то сообразил, подтащил скамью к кружку завсегдатаев и влез с ногами, выглядывая поверх голов.

— Ну что ты там разглядываешь? — едва сдерживая смех, буркнул под нос верховный. — Нешто счастливый знак ждёшь с небес?

Счастливый знак или несчастливый, но через какой-то время коротышка со спящим колпаком мало со скамьи не сверзился — сосед даже оглянулся поглядеть, что за грохот сзади — с круглыми глазами протиснулся на своё место и дёрнул за рукав застрельщика спора.

— Пять монет! Пять монет, что сегодня Туровол уйдёт понурым и мрачным!

Тот какое-то время остро вглядывался в соседа, ровно искал признаки сумасшествия на лице невзрачного, но жажда крови взяла верх: спорщики ударили по рукам. Стюжень едва сдержался, хотелось растолкать местных, протиснуться к малорослому с заломанным колпаком и взяв за грудки, прошипеть в лицо: «Что ты там увидел, мой хороший? Ты ведь не поймал случайно взгляд синелицего, тяжёлый и полновесный?»

Сивый усмехнулся, достал ещё одну монету, только теперь не медяк, а серебряный рублик. Зеваки одобрительно зашумели, всплёскивая руками.

— Хватит ползать! — рыкнул Безрод и сурово сомкнул брови. — Пора взлететь! И пусть браги принесёт. Да покрепче!

— Что сказал синелицый? — хозяин мало в рот Стюженю не заглядывал.

— Синелицый сказал, что благодарит Туровола за то, что тот избавил его от меди — в мошне останется больше места для серебра и золота. И браги принеси. Побольше и покрепче.

Хозяин, едва не прыгая от радости, перекинул сказанное на хизанский и мигом унёсся в готовильню. Принёс большую чарку местного питья, подтащил скамью к игрокам, поставил. Безрод зараз осушил полчары, довольно вытер губы, сыто отрыгнул, икнул, помотал головой и несколько мгновений моргал, никак проморгаться не мог. Зрители тихонько загудели, качая головами. Стюжень остро зыркнул по сторонам, что не так с местной бражкой? В голову бьёт или по ногам?

— Вон, гляди, на столе у них уже стоят две чарки. Синелицый, оказывается, достаточно выпил…

— Ага, я вот когда в чужие края попадаю никогда не ныряю в местную брагу с головой…

Верховный кивнул, ну-ну. Бросили кости. Одиннадцать против четырёх. Туровол как должное забрал одну из монет, показал пальцами: ещё? Безрод несколько мгновений невидяще таращился на место, где только что лежало серебро, скривив губы, выматерился и плюнул в сторону.

— Эй, человек моря, ты играешь? — спросил хозяйчик, поглядывая на Стюженя.

— Играет, играет, — буркнул старик. — Погоди немного, дай хоть в себя придти. Не часто раздевают так скоро.

Малорослый неврачный хизанец со спящим колпаком рвать на себе волосы не спешил, на колкие поддевки соседа внимания не обращал, лишь неверяще вглядывался вперёд и кусал вислый ус. Сивый основательно приложился к чарке, едва не поперхнулся, что-то пролил на себя, покачнулся на скамье, согласно затряс головой: играю, играю. Полез в мошну, достал два серебряных рублика, положил на кон и прищурился, не в силах понять, две монеты положил или одну. Щурился, морщился, тянул шею, даже наклониться пытался, да вести начинало и качать из стороны в сторону. Хизанец под гул соседей великодушно взял одну из монет, вернул, показал: одной пока достаточно. Безрод сунул серебро в мошну, да не попал, рублик внутрь не свалился, застрял в складке между завязкой и горлышком, Стюженю пришлось вмешаться, положить серебро в мешок. Верховный мрачно качал головой и зычно, осуждающе цокал.

Хизанец, взбалтывая кости в ладони, смотрел на соперника с нескрываемыми презрением и жалостью. Бросили. Двенадцать против шести. Туровол, торжествующе оглядывая зевак, взял одну из монет, ловко подкинул ногтем. Безрод, не дожидаясь вопроса, что-то пьяно промычал, громко икнул и полез в мошну. С первого раза не попал, со второго — тоже, качаясь, повернулся к Стюженю, лицом попросил: «Достань, а!»

Старик, шумно вздыхая, бросил: «Может не надо?» Безрод сердито хрюкнул. Надо!

И когда две новые монеты легли на кон, а Туровол бросил кости, сивый полез за брагой, да так неловко потянулся, что умудрился накренить игровую скамью, хоть и сидел на противоположном её конце здоровенный детина. Кости запрыгали к самому краю, в мгновенно установившейся тишине спрыгнули со скамьи и лишь чудом попали в руку Безроду, который по счастливому случаю до чарки просто не дотянулся — пришлось искать потерянное равновесие.