Ледобой. Зов

«И помни, воевода, — усмехнувшись, тот бритоголовый с кинжальным взглядом и бородой, раздвоенной, точно ласточкин хвост, погрозил пальцем, — задаток взят, отработать придётся».

«Понятно, — усмехнулся сам, — иначе вы нас быстро найдёте».

«Быстрее, чем ты думаешь, воевода Грюй», — посланник нанимателя щёлкнул пальцем, и одним из ватажников, сидевших за столом, вдруг перестал жевать, его швырнуло наземь, пальцы изогнуло звериной лапой, хоть когти выпускай, а потом и вовсе волной изломало всего, от лодыжек, до пальцев рук. Грюй тогда мгновенно протрезвел — Сырник трещал костями, будто стоял над ним кто-то невидимый, да ломал, будто куриную рогатку, ломал и незримо к голове двигался: ползёт жуткая межа по телу, аж рябь гоняет по портам и рубахе, и новые складки появляются на тканине здесь и там. Хоть уши зажимай.

«Или заказ одним прекрасным днём встанет перед моими глазами, или это», — бритоголовый, насмешливо показал на Сырника, что жутковато взывал к небесам вывернув против естества локти и шею'.

«Но вдруг…»

«Тогда вам лучше остаться на Скалистом…»

«Но как?»

Бритоголовый, усмехнулся, глазами показал на питейку с брагой и ушёл, а парни, сидевшие в едальной за отдельным столом, так и не поняли, что Сырника изломало не по велению богов за прежние грехи, а тот неприметный хизанец, сидевший напротив воеводы. Нет, Грюй, конечно, объяснил им всё, но потом, на трезвую голову. И вот он, Скалистый с его немудрящим выбором: добыча в руках, или голова в кустах.

Слива рвал что есть мочи за Ледком, пока в одно мгновение заставный не исчез из виду, только светоч и остался на дорожке. Ватажник встал перед огнём, покрутил головой вправо-влево и только тут удивился тому, как тихо стало кругом. Нет, свои орут где-то там и сям, впереди-сзади, но их не сильно много. Того оглушительного рёва и стука мечами и секирами о щиты больше нет. Слива и не увидел заставного, изникшего, кажется из ниоткуда: просто внезапно сбоку в поле зрения вплыло тёмное, смазанное пятно, жестокий удар прилетел в скулу — как пить дать шишаком меча приложил — и оглушённый налётчик едва не разбил нос о сосну.

— Т-тварь, я тебя пополам разрежу! — мотая головой и поднимаясь на ноги, заревел ватажник.

Ледок носком сапога молча запустил светоч в противника, не разбрасываясь ни долей мгновения, рванул следом, догнал руку с секирой в отводящем светоч рывке, обхватив одной левой, продолжил, увёл десницу с секирой вниз, плавно завёл под Сливовы колени и рванул на себя — только ноги и вынесло из-под налетчика, а голова, наоборот, вниз ушла. Слива упал лицом в землю и заорал — Ледок заломил руку в локте, отобрал секиру и с короткого замаха пристроил остриём на шею. Влажно хлюпнуло.

Светоч не разбился. Удивительное дело — он стоял на «ногах», светил как и должен был светить, и Ледок, подняв глаза, увидел шагах в двадцати кого-то из чужих с раскрытым в немом изумлении ртом. Выходку со светочем, бросок и удар секирой ватажник отсмотрел на одном дыхании, забыв, что у самого меч в руке, и, лишь смачный треск привёл в себя.

— Вы чёрные, — с удивлением проревел он, и прикрывшись щитом, рванул вперед.

Этому Ледок не дал и лишнего счёта: воткнул меч в землю, из-за сосны достал лук и одну за другой всадил в летящего бугая три стрелы. Последняя пронзила горло и мало наружу не сбежала — оперение в ране застряло.

Когда своего потерял Медяк, он лишь заревел от досады. Только что этот здоровяк был здесь… ага, вон, светоч замелькал меж сосен! Ватажник сиганул на соседнюю дорожку, припустил было следом, да едва не споткнулся — на земле около светоча корчился Пузан с ножом в брюхе. Только-только пошёл крик боли из распахнутого рта с гнилыми зубами, дурень ещё таращился на рану, будто поверить не мог, что подыхает, и значило это лишь одно — всё случилось вот только что и заставный не мог далеко уйти. Но Ледобоевы ублюдки в своих чёрных доспехах во тьме ночи без светоча делались совершенно неразличимы, неразличимы настолько что только хлопок в ладоши откуда-то спереди, заставил Медяка отвести глаза от собрата.

— Эй, мясо, иди-ка сюда, — будто из бочки прилетело, и хоть звали товарищи Медяка бойцовым псом за то, что во время схватки ему отказывало благоразумие, здесь даже у бойцового пса шерсть встала дыбом.

— Говорят, с быка выход мяса большой, — хрипнул ватажник, рывком поднял с земли светоч, бросил вперёд. Прилетело и упало в нескольких шагах от заставного, и тогда краснобородый, закрывшись щитом, рванул вперёд, резать и свежевать скотину.

Рядяша улыбнулся. Беги, беги. Взял стоявшие на торцах у сосны два щита, приладил, коротко выдохнул и прыгнул навстречу. Отвернуть Медяк уже не успел, хотя в последнее мгновение благоразумие, оставшись верным хозяину, истошно завопило: «Беги, дурак, беги!» Бык мчался на сшибку без оружия, закрывшись двумя щитами, и даже не щитами: на каждой руке заставного покоилась небольшая дверь — доски ровные, с большой палец толщиной, пригнаны без единой щёлки, а в торцах длинных сторон, тех, что направлены вперёд, в огне лежащего светоча холодно блещут по всей длине вживлённые в дерево клинки.

«Твою же мать!» про себя от ужаса заорал Медяк. Мечом его не взять, а если и взять — только с первого удара, а как возьмешь с первого удара эдакую глыбу? Как? В щель между щитами сунуть? За шаг до столкновения краснобородый резко, что есть мочи сунул клинок острием прямо меж «дверей», в ту крохотную щель, что бык оставил чтобы смотреть. В момент удара боян слегка подвернул щиты и с мечным лязгом сомкнул, вертикальная щель сделалась косой, и клинок спесяевского лишь воздух разрезал далеко над плечом Рядяши. В следующее мгновение Медяка отшвырнуло на несколько шагов, руку в кисти, что сжимала щит, ожгло резкой болью, гортань будто запечатали и в груди заныло, ровно всамделишный бык зарядил копытом. Удар «дверью» сверху вниз разбил щит в щепы— налётчик едва успел откатиться — второй удар спесяевский принял в меч, а третий, опять-таки сверху вниз, разрубил Медяку голову вместе со шлемом. Тяжеленное лезвие с палец шириной рассекло окованную медью шапку, и красноголовой перестал существовать.

Кот летел по дорожке, разрываясь: то ли за своим бежать, то ли на соседнюю дорожку прыгать — тамошний заставный, кажется, поближе. Но слева раздался перелязг мечей, и ватажник рванул за своим. На какое-то мгновение островной исчез из виду — видать на соседнюю, правую дорожку перескочил, а когда охотник за людьми прыгнул следом, встал, ровно вкопанный: в руках местного оказался лук. Кот ещё поймал взгляд заставного в пламеньке светоча — скотина подмигнул, как старому знакомому — и, развернувшись, рваными скачками понёсся прочь, точно заяц. Да ну этих заставных к Злобогу с их подарочками, тут и Кот ускачет, ровно заяц! Он не пробежал и десяти шагов: под ногами ушла земля, и по меньшей мере два острейших кола проросли сквозь его живот и вышли из спины. Гюст неспешно приблизился, со светочем обошёл яму, встал так, чтобы видеть глаза налётчика, присел на корточки, и когда тот с трудом поднял голову, подмигнул. Встал, растянул лук, отпустил стрелу, и там, на дорожке шагах в двадцати, кто-то, коротко охнув, мешком осел.