Волки не дремлют

XVIII

День выдался солнечным, тихим. Около десяти часов утра с книгой под мышкой Павел вышел из дому. Он шел по улице и думал о Яне. Чем больше приглядывался он к ней, тем больше она ему нравилась. Павел хотел ускорить день свадьбы. Он уже несколько раз говорил ей об этом. Просил, уговаривал, рисовал ей счастливую совместную жизнь, но каждый раз получал один и тот же ответ: рановато, надо получше узнать друг друга.

Задумавшись, он не сразу обратил внимания на знакомую фигуру, показавшуюся из-за угла Дома культуры, узнав лейтенанта Черенкова, прибавил шагу.

— Юрий Васильевич, салют! — Павел поднял кверху руку и, широко улыбаясь, подошел к нему.

— О! Павел Ильич! Приветствую, приветствую. Ну как наше ничего? Все штудируем? — он кивнул на книгу, обнял Павла и, сам того не ожидая, на левом его боку, под рубашкой нащупал пистолет.

— А это что у тебя? — продолжая прижимать оружие и глядя Павлу прямо в глаза, строго спросил лейтенант. Павел вздрогнул, но тут же справившись с собой, как ни в чем не бывало ответил:

— Пистолет. Трофейный пистолет. Иду в милицию сдавать.

— Да-а? А зачем это ты привязал его под мышкой. А ну-ка, покажи. — И, не дожидаясь согласия, быстрым движением сунул руку Павлу за пазуху, отстегнул пистолет от ремня и, осмотрев, свистнул: — Гляди-ка ты, еще и бесшумный! Придется разобраться. Сам понимаешь: служба, — и Черенков, как бы извиняясь, развел руками.

— Вы... Вы что, Юрий Васильевич, серьезно?

— А ты как думал? Вполне. Не виновен — отпустим, а сейчас прошу пройти со мной. Да не вздумай шуметь, как-никак нас двое.

Павел быстро обернулся:

— Николай Спиридонович!

— Мы собственной персоной, — с веселой иронией прогудел Оллонов. — Юра, это что за игрушка у тебя в руках?

— Да вот у Павла одолжил. Говорит, шел в милицию, чтобы сдать.

— В милицию? Но она же вон где, — Оллонов показал рукой в противоположную сторону. — Тут надо уточнить.

— Вот и я об этом толкую.

— Пожалуйста! — дружелюбно улыбнулся Павел. — Уточняйте. Только это напрасная трата времени. А потом...

— Ничего не попишешь, — перебил его Оллонов, — пошли, дружок.

Через десять минут они входили в кабинет майора Марченко. Увидев подполковника Турантаева и с ним незнакомого человека в штатском, Павел наигранно улыбнулся, поздоровался.

— Айсен Антонович, что же это получается? Я как раз шел в милицию, чтобы сдать, а меня... того, Юрий Васильевич и Николай Спиридонович сюда привели.

— Кого сдать? — спокойно осведомился Турантаев.

— Вот эту штучку, — Черенков положил пистолет на стол, — только он, товарищ подполковник, почему-то шел в другую сторону. Да и пистолет был спрятан.

— Замечтался, вот и шел, — поспешил пояснить Павел.

— Занятная вещичка. Даже с трубой! Борис Иванович, поглядите-ка, — обратился Турантаев к человеку в штатском. Потом он повернулся к Орешкину. — И вы, Павел Ильич, разумеется возмутились, что вас задержали?

— Да нет, почему же? Я понимаю: они на службе, — Павел поочередно взглянул на Оллонова и Черенкова. — У меня к ним претензий нет...

— И очень хорошо, что нет.

— Но я хотел бы сразу внести ясность и положить конец этой истории... — начал было Павел.

— Не беспокойтесь. Уверяю вас: разберемся. А пока присядьте, — Турантаев показал на диван. — Я скоро освобожусь и мы поговорим. — Он положил в ящик стола пистолет и склонился над какими-то документами.

Павел с независимым видом опустился на предложенное место и, чуть склонив набок голову, стал ждать.

Однако Турантаев с беседой как будто не спешил. Он медленно, даже слишком медленно, как думалось Павлу, читая документы, подписывал их и, казалось, о его присутствии совершенно забыл. На самом же деле, возясь с бумагами, подполковник думал именно о нем. Он горел желанием немедленно приступить к допросу, как можно скорее выяснить интересующие чекистов вопросы, но не начинал беседы, давая понять задержанному, что тот его мало интересует.

В это же самое время майор Марченко в присутствии хозяев квартиры и двух комсомольцев, приглашенных в качестве понятых, производил обыск и осмотр личных вещей Павла.

Просматривая вещи и отбирая те из них, что заслуживали внимания, он то и дело встречался взглядом с убитой горем Яной. Она стояла тут же, скрестив на груди руки, не в состоянии осмыслить происшедшее.

Закончив осмотр и обыск, Марченко оформил протокол и, сложив вещи в принадлежащий Павлу небольшой чемодан, извинился перед хозяевами, направился к выходу. Когда он уже спускался по лестнице, его окликнула Яна.

— Иван Петрович! Подождите... — простонала она. — Умоляю вас, скажите, что все это значит? Что произошло? — голос ее срывался и дрожал, на ресницах сверкали слезы.

— Яна, успокойся, — Марченко взял ее за локоть, — и умолять меня не надо. Я тебе все расскажу. И там бы рассказал, в квартире, но, посторонние... Успокойся и крепись.

— Скажите, Паша что-нибудь... натворил? Провинился в чем?

Марченко покачал головой.

— Тогда как это все понимать?

— Видишь ли, Яна, — Марченко крепко сжал ее локоть, — это вовсе не Павел...

— Как?! — вскрикнула она и попятилась назад. — Я... я ослышалась?

— Нет, ты не ослышалась. Это действительно не Павел. Это совсем другой человек. Это враг, шпион, засланный к нам с документами настоящего Павла...

— О-о! — застонала Яна, сжала виски и бросилась наверх.

Марченко опешил. Правильно ли он поступил, рассказав ей? Не рано ли? Что же делать? Потоптавшись некоторое время на месте, он решительно повернул обратно.

— Где Яна? — спросил он у Марии Кондратьевны. Та молча показала на дверь.

— Пойдемте к ней вместе, — попросил Марченко. — Мне надо поговорить с вами обеими. Так вышло. Я вам сейчас все расскажу.

Марченко подошел к кровати, где, уткнувшись в подушку, лежала Яна. Он легонько взял ее за плечо, присел с краю.

— Яна, не надо так. Успокойся. Будь умницей, — начал он. — Вот так, хорошо. Теперь вытри слезы, возьми себя в руки и послушай, что я вам сейчас расскажу... — и Марченко рассказал все, что ему было известно об этой истории, и о том, что случилось с настоящим Павлом.

— Поэтому-то вы, Иван Петрович, и отговаривали меня? — несколько оправившись, вспомнила девушка. — Но почему... почему вы не сказали сразу... в тот раз?!

— В тот раз у нас еще не было полной уверенности.

Посидев еще несколько минут и кое-как успокоив женщин, майор ушел.

Турантаев неторопливо собрал документы, положил их в сейф, прошел к окну, открыл форточку и, постояв с минуту, обернулся к задержанному.

— Ну вот, а теперь можно и потолковать.

— А что тут толковать? О чем? Все ясно...

— И все же, — Турантаев жестом руки остановил Павла, — кое о чем придется поговорить. Кстати, Борис Иванович, — обратился он к молча сидевшему штатскому, — можете познакомиться: это племянник главного инженера Орешкина...

— Позволь, позволь, Айсен Антонович, что ты говоришь? Какой племянник? Я же недавно из Германии, был в американском секторе Берлина и не позже, как полмесяца тому назад, лично разговаривал с Павлом Орешкиным. Его там...

В глубине встревоженных глаз задержанного на мгновение вспыхнула лютая ненависть, но губы его расплылись в расслабленной улыбке:

— Вы шутите, конечно. Не знаю, как вас...

— Это министр Госбезопасности республики полковник Вагин. Был советником в Германии, а недавно получил назначение к нам.

— Какие могут быть шутки? — возобновил прерванный разговор министр. — Смею заверить, он очень похож на вас.

— Но как же, товарищ полковник...

— Какой я вам «товарищ»? Волк нам не товарищ.

— К-ка-кой волк? Я ничего не понимаю! Что вы от меня хотите?

— Это вы бросьте. Все вы прекрасно понимаете. А хотим мы немногого. Коль так уж случилось, что один Павел Орешкин в Германии, а другой — здесь, в Северогорске, хотелось бы узнать, кто же из них все-таки настоящий.

Задержанный широко открыл глаза:

— Не пойму, зачем эти фокусы. Меня же знает дядя, знает Яна Слепцова. Я жил у них. Какие вам доказательства еще надо?

— Откровенно говоря, вы и нас поводили за нос больше, чем достаточно. Но, увы, этому пришел конец. Придется все рассказать.

— О чем рассказывать? Поверьте, я самый что ни на есть настоящий Павел. Спросите дядю, спросите Яну, они вам скажут. Смешно! — задержанный передернул плечами. — Так что, товарищ полковник...

— Ну это уж слишком, — оборвал Вагин, и голос его гневно окреп. — Повторяю: я вам не товарищ. Со шпионами водить дружбу я не имею ни малейшего желания.

Задержанный вскочил с места:

— Вы... вы принимаете меня за шпиона?!

— Мы не принимаем. Это так и есть. Предупреждаю: пришло время говорить только правду. Вы сами знаете, недаром наводили справки у майора Марченко, — Вагин слегка улыбнулся, — что советский закон сурово карает шпионов, однако чистосердечное признание суд может учесть. А теперь выбирайте одно из двух. Откровенно говоря, возиться с вами уже не очень интересно. Мы давно о вас все знаем.

— Но, поверьте, я не шпион! Не шпион я, слышите? Мне даже страшно подумать об этом. Какие у вас доказательства?

— Ого! Слишком много сразу хотите узнать. Доказательств достаточно. Даже изъятый у вас пистолет, и тот говорит о многом.

— Но я же объяснил, что это трофейный. Товарищам вашим говорил. Его мне подарил друг, когда я уезжал на родину. Я служил за границей. И если бы меня сегодня не привели сюда, пистолет был бы уже в милиции. Я виноват, конечно, что хранил этот пистолет.

— Прекратите. Не знаю, как ваша фамилия...

— Орешкин! Орешкин моя фамилия.

— Ну, допустим. Так вот, гражданин Орешкин, давайте побеседуем откровенно. Это в ваших же интересах.

— Еще раз повторяю: я ничего не знаю. Чего же вы от меня хотите узнать?

— Для начала хотя бы ваше настоящее имя.

— Но я уже назвал. Да вы и сами знаете. Имя — Павел, по отцу — Ильич.

— Ну ладно, продолжайте.

— Родился в Ленинграде, там же и вырос...

— Понятно, — полковник досадливо махнул рукой. — В Ленинграде, действительно, жил Павел Орешкин. Он потерял родителей. Был на фронте. А теперь находится в Германии, где, к вашему несчастью, я и встретился с ним. Вижу, мы с вами сегодня ни до чего не договоримся. Сделаем так: сейчас мы расстанемся, а вы в камере, на досуге, хорошенько все обдумайте, и потом, я надеюсь, мы найдем общий язык.

— Это что, арест?

— На этот раз вы поняли правильно. Кстати, распишитесь в ордере.

— Значит, решили состряпать дело? Пардон, ничего не выйдет! Я не серый. На липу меня не возьмете! Трудно будет...

— Будем надеяться, обойдется. Расписались? Теперь все, что у вас есть в карманах, положите вот сюда на стол. Все? Очень хорошо. А теперь идите. Вас уже ждут.

Обернувшись, задержанный увидел в дверях конвоира. Проходя мимо автоматчика, он обернулся и кинул через плечо:

— Имейте в виду, я этого так не оставлю! Я буду жаловаться. Блефуете! Но на мякине меня не проведешь!

— Ишь, разошелся, — усмехнулся Вагин, когда за арестованным закрылась дверь. — Твое мнение, Айсен Антонович?

— Полагаю, он и есть «Вольф». Уж больно не понравилось ему упоминание о волке. Ассоциация. А почему бы нам сразу не предъявить ему кое-какие улики?