Волки не дремлют

XX

Во второй половине дня в кабинет Марченко были доставлены: приемо-передающая станция, шифр, инструкции шпиону, компас, крупномасштабная карта севера Якутии, фотоаппарат, миниатюрный магнитофон, средства тайнописи, изрядная сумма советских денег и другое снаряжение. Как только эти вещи оказались на столе, подполковник Турантаев сразу заинтересовался фотоаппаратом, принялся за его изучение. И тут же сказал: «Испорчен».

— Испорчен?! — Вагин нахмурился. — В таком случае нет ли связи между ним, — он кивнул на фотоаппарат, — и смертью кочегара?

— Признаться, я тоже об этом думал.

— А вообще, Айсен Антонович, твое мнение? — Вагин показал на вещи.

— По-моему, тут все ясно: он прибыл к нам на длительное гостевание, и там, видно, рассчитывали получать от него ценную информацию.

— И они ее получат, — Вагин улыбнулся. — Обязательно получат. А сейчас продолжим разговор. Нам время дорого: двадцатое-то не за горами. Время и в Адычан подаваться, а там работы будет не меньше, — он подошел к окну и облокотился на подоконник.

Когда ввели арестованного, Вагин прошел к столу, взял в руку магнитофон, повертел его перед глазами, посмотрел на шпиона.

— Вот тут мы с Айсеном Антоновичем ознакомились с вашим скарбом и пришли к выводу, что вас основательно подготовили в дорогу.

Шпион неопределенно пожал плечами.

— Не хватает только пароля и условий работы на рации, — продолжал тем временем полковник. — Они обговаривались, конечно? — и, увидев, что тот в знак согласия кивнул головой, заключил: — Я и не сомневался. А скажите, как вам удалось провезти все это хозяйство? Насколько я понимаю, — продолжал Вагин, — при отправке солдат из армии их личные вещи просматриваются.

— Я их получил перед самой посадкой в эшелон.

— И никто не обратил внимания на то, что у вас появился чемодан?

— У меня был точно такой же. Мы просто обменялись ими, — и все.

— Понятно. Ну об этом потом. А сейчас побеседуем о ваших вояжах.

— Каких еще вояжах?! — удивился шпион.

— О ближних и дальних ваших поездках.

— Никуда я не ездил. Не понимаю, а чем вы?

— Ну вот, а говорили, что вы будете откровенны, — с досадой произнес полковник. — Тут что ни вопрос, обязательно нужно напоминание.

— Но я...

— Обождите, — повысив голос и предостерегающе подняв руки, сказал Вагин. — Вот ответ из воинской части. Можете убедиться: здесь черным по белому написано, что вы из части убыли второго апреля. В Адычане же появились в конце месяца. Спрашивается, где вы блуждали столько времени?

— Ах, вот вы о чем! — живо заговорил шпион. — Недели две я гостил у товарища. У сослуживца. Он под Красноярском живет.

— Проверим. Но здесь опять неувязочка.

— Какая?

— А вот такая, — Вагин через стол наклонился к шпиону и посмотрел ему прямо в глаза. — Как раз в тот период — когда вы «гостили» у товарища, вас видели в Адычане. Или это ошибка? Молчите? В таком случае я сам продолжу за вас. Будучи в Адычане, вы убили...

Шпион вскочил со стула. На лице его появилось выражение неподдельного изумления, испуга.

— Бога ради! — взмолился арестованный. — Бога ради! Я сам все расскажу, сам...

— Я вам что, запрещаю говорить? Вы затем здесь и находитесь.

Шпион опустил голову, но тут же поднял ее, посмотрел на присутствующих, достал носовой платок, вытер лицо и шею, заговорил каким-то простуженным голосом. Да, он был в Адычане. То, что он показал ранее, не совсем правильно. Уволившись в запас, он поехал прямо к дяде и ровно через неделю был в Адычане. Но когда он сошел с самолета, неожиданно в аэропорту встретил этого человека.

— Дроздова? — уточнил подполковник Турантаев.

— Да. И вот тут, как только я его увидел, сразу принял решение повременить встречаться с дядей, присмотреться к нему, а заодно и к дяде.

— А чем же этот Дроздов для вас был так страшен, что вы решили понаблюдать за ним? — снова спросил Турантаев.

— Чем? — шпион, замявшись, попросил разрешения закурить и только после того, как сделал несколько глубоких затяжек, продолжил: — Для меня он был не страшен. Но я знал, что в годы войны он состоял на службе у немцев. Я хотел выяснить: отбыл ли он наказание за свои преступления или скрывается от ответственности?

— И вы, конечно, выяснили?

— Безусловно. Проживал он под другой фамилией. Работал в той же геологической экспедиции, где и мой дядя. Я сделал ему предложение работать вместе... Он категорически отказался. Дроздов мог выдать меня, и тем самым в какой-то мере реабилитировать себя. Я и решил...

— Избавиться от опасного свидетеля?

— Да... Вот, пожалуй, и все.

— Жидковато. И не совсем логично, — Вагин презрительно сощурил глаза. — А поэтому кое-что попытаемся уточнить вместе. Скажите, откуда вы взяли, что Дроздов сотрудничал с фашистами. Вы что, встречались с ним там, у них?

Шпион покрутил головой.

— Дроздова взяли в плен солдаты той части, где я служил. Я много о нем слышал. Несколько раз видел, как его приводили на допрос. А вот как он оказался на свободе, не имею представления.

— Где вы находились, пока не встретились с дядей?

— И здесь, и в Адычане. Я выдавал себя за командированного. Устраивался на частных квартирах. С гостиницами-то здесь плохо, да на частных и безопасней. Ну, а потом, после случая с Дроздовым, на попутной машине я добрался до Верхнегорска, а дальше самолетом вылетел в Красноярск, откуда и известил дядю о прилете.

— Почему все-таки вы не явились к дяде сразу? — поинтересовался Вагин, хотя ему и так все было ясно.

— Я же сказал: Дроздов... А потом, мне надо было немного осмотреться.

— И вы не боялись, что тот же дядя мог вас случайно встретить и опознать как племянника?

— Он не мог меня опознать. Мы же до этого никогда не виделись. Да и потому...

— Потому, что вы носили усы и бороду?

— Как, вы уже и тогда об этом знали? — удивился шпион.

— Мы все о вас знаем, — подтвердил полковник, — знаем и то, что вы не все рассказали о причине убийства. Вы же убили его не потому, что он мог вас выдать...

— Да, да, я неправду, не совсем правду рассказал об этом, — заспешил шпион. — Я убил его потому, что он мог провалиться...

— Выполняя ваше задание? — вставил Вагин, поднимаясь из-за стола. — Так? — и, заметив, что шпион, соглашаясь, кивает головой, продолжил: — Стало быть, вы его заставили работать?

— Да. Это было сделать нетрудно. Но он ничего не успел...

— А бланк? — быстро напомнил Вагин. — Бланк, который он сумел выкрасть у вашего дяди? Кстати, вам известно, каким образом он это сделал?

— Если верить Дроздову, он как-то сумел проникнуть в кабинет. Он должен был его только сфотографировать, но у него отказал фотоаппарат, и этот лопух, вместе того, чтобы положить документ обратно, принес его мне.

— И вы его перефотографировали?

— Да, я сделал это. Аппарат фактически был исправен, но у него иногда заедает затвор. Сфотографировав, я велел вернуть бланк, но тут стало ясно, что дядя обнаружил пропажу. После этого я уже не мог оставить Дроздова...

— Почему? — Вагин остановился напротив шпиона и, глядя поверх его головы, переспросил: — Почему вы так испугались за Дроздова?

— Я полагал, что именно на него может пасть подозрение. В тот день он был на смене. Я знал о его службе у немцев, полагал, что об этом знаете и вы.

— Больше он вам ничего не передавал?

— Нет. Бланк — это была его первая попытка. Я говорю правду.

— Скажите, вы что, за этими расчетами специально охотились?

— Нет. Я рекомендовал Дроздову по возможности фотографировать все документы, над которыми работает дядя.

— Зачем?

— Во время последнего инструктажа там, — шпион небрежным жестом руки указал через плечо, — я понял, что на дядю делается определенная ставка, и на всякий случай хотел собрать компрометирующие его улики.

— Не на всякий случай, — поправил шпиона полковник, — а на случай вербовки. Так?

— Выходит, так.

— «Выходит», «выходит», — не скрывая раздражения, передразнил Вагин шпиона. — Выходит, что вы торгаш. Подумать только, Родину продал, родителей продал, а теперь и дядю продать собирался, — Вагин посмотрел на часы, подошел к шпиону. — Ну вот что, господин хороший: сейчас вы получите бумагу, ручку, потрудитесь припомнить и поподробнее изложить все, о чем рассказали нам. Сделать это надо будет к утру и никак не позже. Вы меня поняли?

— Понял. Спросить разрешите?

— Спрашивайте.

— Скажите, что меня ожидает? Меня что... того... в расход?..

— За свою шкуру боитесь? — презрительно сощурился Вагин. — Да, по головке не погладят, сами понимаете. Что же касается жизни, то это целиком зависит только от вас.

— Да я, — шпион заметно воспрянул духом, — я сделаю все! Честное слово. Я помогу вам изловить курьера. Я...

— Потом, — строго оборвал шпиона полковник. — У нас еще будет время... если возникнет необходимость. Безусловно, кое-что сделать вам придется. Но предупреждаю, если при этом вздумаете выкинуть какой-нибудь номер, вы потеряете все.

— Что вы! Да я... — шпион приложил руку к груди.

— Все. Разговор окончен, — остановил его полковник. — Берите бумагу, ручку, идите и принимайтесь за работу...

Отправив шпиона в КПЗ, министр задумался.

— Айсен Антонович, как ты полагаешь, на него можно рассчитывать?

Тот неопределенно гмыкнул, подошел к окну, открыл форточку.

— Леший его знает, — сказал он наконец. — Вроде раскаивается. Но пока еще темнит. Говорит-то он не всю правду. Так и не сказал, что он не Орешкин.

— Ты мне, — дружески заметил Вагин, — отвечай на вопрос. А что он не Орешкин — так мы же его об этом и не спрашивали. И я думаю, пока нет необходимости. Ну, так как?

— Рискованно, — ответил Турантаев.

— Понимаешь, у меня тут мыслишка зародилась. Давай вместе обмозгуем. Думаю, после соответствующей работы он станет сговорчивее. Надо заставить его поработать на нас. Да он и сам будто не против. Больше того, даже напрашивается. По моему, не стоит пока разоблачать его «липовую» биографию. Во-вторых, об аресте не должен знать ни один человек, в том числе и Иван Александрович.

— Следовательно, оставить его на свободе и дать ему возможность проживать у Орешкина?

— Точно. Мы не знаем, кто к нему придет. А может, этот человек уже в Адычане и тоже будет наблюдать за ним.

— Понимаю. Вот я и говорю: рискованно. Не слишком ли мы окажемся доверчивыми?

— Определим ему линию поведения, возьмем под наблюдение. Предупредим построже. Он же разведчик, прекрасно понимает, что фортуна против него. Ему ничего не остается, как заслужить хотя бы малюсенькую толику снисхождения.

— Идея хорошая. Но, повторяю, рискованно. Тут надо все взвесить.

— Обязательно. А пока будем считать — в принципе этот вопрос решен. Завтра почитаем его мемуары и решим, что делать.