Волки не дремлют

XXIV

Поздним апрельским вечером последнего года войны по Берлину на большой скорости шла новенькая пятиместная машина марки «Хорьх». Сравнительно светлая ночь позволяла водителю вести машину не зажигая фар. Попетляв по городу, «Хорьх» свернул в темный переулок и заметно сбавил скорость. Еще через минуту шофер выключил зажигание, и машина покатилась по инерции. Проехав таким образом метров пятьдесят, водитель приоткрыл дверку кабины, посмотрел назад и тут же повернул налево. Поровнявшись с небольшим домом, скрытым со стороны улицы высоким густым кустарником, шофер притормозил. Из машины выскочили трое. Все они были в штатском. Машина тихо покатилась дальше. Проехав два квартала и повернув направо, шофер включил зажигание и, старательно объезжая воронки от бомб, повел машину в центр города.

Двое высадившихся из машины были высокого роста. Третий же заметно отличался от них: низок, тучен. На его широких округлых плечах небрежно висел темный плащ. По тому, как он держался со своими спутниками, по его манерам, было ясно, что он старший.

Человек в плаще шел впереди и через несколько метров свернул на узкую, выложенную из бетонных плит, дорожку и повел своих спутников вдоль высокой красивой ограды. Здесь он открыл калитку и через двор подошел к двери стоявшего в саду особняка. Снова остановился и стал вслушиваться в ночную тишину. Его спутники зашептались между собой. Один из собеседников был заметно взволнован, хотя еще и не знал, зачем его пригласили сюда. Это был Новаков. Волнение, видимо, передалось и его учителю, майору Мэнсфилду, который всячески старался сохранить спокойствие, но это ему плохо удавалось.

Мэнсфилд посматривал на человека в плаще и думал. Думал о том, что должно сейчас произойти. Он понимал, что шеф, причинивший в свое время ему немало неприятностей, сейчас наоборот будет разговаривать с ним очень вежливо. Его волновало другое. Сегодня его воспитаннику будет дано важное задание, и от того, как тот его выполнит, во многом будет зависеть и дальнейшая судьба Мэнсфилда. Он тут же мысленно подсчитал. Это был шестой подготовленный им агент для переброски в Советский Союз. Пять первых, засланных в Россию в качестве советских военнопленных, якобы бежавших из лагерей, не вернулись. Все они были разоблачены. За их провал шеф разжаловал Мэнсфилда на одну ступень, соответственно снизилось и жалованье. Мэнсфилд никак не мог понять, почему хорошо подготовленные агенты проваливаются в России. Почему те же люди в других странах аккуратно выполняли задания и благополучно возвращались обратно?

Стремясь побороть все нарастающее волнение, Мэнсфилд достал сигарету и щелкнул зажигалкой. Но тут же услышал голос шефа.

— Майор, погасите огонь!

Мэнсфилд поспешно выполнил приказ, бросил сигарету на землю и раздавил ее каблуком.

Войдя в дом, шеф плотно задернул толстые темные шторы, повернул выключатель, и просторная комната озарилась приятным, мягким светом. Взорам вошедших предстал богато сервированный стол. Мэнсфилд, любивший и никогда не упускавший возможности хорошо выпить и закусить, еле заметно улыбнулся и по укоренившейся привычке потер руки.

— Прошу, друзья, к столу, — начал шеф, — у нас еще порядочно времени, успеем поговорить о деле. А сейчас — вот, — он развел короткими толстыми руками, показывая на стол. Затем налил три стакана виски и предложил: — Выпьем за успех нашего молодого друга, — он кивнул на Новакова. — Я знаю, у вас, дорогой мой, большие перспективы на будущее. Вы еще молоды, но уже достаточно много видели, прошли хорошую школу, а с теми знаниями и навыками, что вы получили, можно творить чудеса. Но об этом потом, а сейчас, как я уже сказал, выпьем за успех весьма важного дела. Я подчеркиваю: ваш успех! — и, как бы здороваясь, резко склонил над столом тронутую сединой, с небольшой лысиной на макушке голову.

Майор Мэнсфилд поднес свой стакан к губам, отхлебнул глоток виски. То же самое сделал и шеф, и только третий некоторое время стоял молча, затем принялся пить мелкими, неторопливыми глотками, как бы изучал вкус содержимого. Это не ускользнуло от внимательного взгляда шефа. Подождав, пока все выпили, шеф назидательно заявил:

— Я вижу, дорогой мой, в школе вас не научили пить, а в нашем деле необходимо уметь все. Например, выпить литр русской водки и не опьянеть...

При упоминании о русской водке тот, к кому обращался шеф, сразу догадался, к чему весь этот разговор. Правда, он давно был готов к такому обороту дела, однако решил проверить свои предположения:

— Я, шеф, могу выпить два литра виски и хоть бы что. Что же касается русской, то, надеюсь, много пить мне ее больше не придется. Ведь я русский. Жил в России и если окажусь там снова, меня «пропишут» в лучшем случае на Колыме. Хотя, — он сделал короткую паузу и внезапно осевшим голосом закончил: — я понимаю, в нашей работе может быть всякое...

— Вот-вот, — подхватил шеф, — вы отлично понимаете специфику работы. Майор Мэнсфилд, видимо, не зря превозносит ваши способности. Люди с таким дарованием хорошо справляются с заданиями, где бы им ни пришлось их выполнять. Ваш учитель — я имею в виду майора Мэнсфилда — по собственному опыту знает, какие большие дела делали многие в России и благополучно возвращались обратно. — Шеф взглянул на Мэнсфилда, который при этих словах сморщился так, будто вместо виски хватил уксусной эссенции.

Шеф продолжал как ни в чем не бывало:

— Мы с вами разведчики, и наше место там, где этого требуют общественные интересы.

— Что, меня уже... — Новаков не в силах был закончить вопрос.

— Да, дорогой Павел Ильич. Вы правильно поняли. У нас много дел и все срочные.

— Я, конечно, готов. Но, простите, почему вы называли меня Павлом Ильичем? Ведь я Петрович.

— Ах, вон вы о чем, — шеф улыбнулся. — Ну, раз уж коснулись этого вопроса, скажу. С этой минуты вы не Новаков Павел Петрович, а Орешкин Павел Ильич. Того же года рождения, только уроженец не Омска, а Ленинграда. Документы получите завтра. Они подлинные, и поэтому вас не подведут. У Орешкина, как установлено, близких родственников в России нет. Но в Якутии живет его дядя. Вот вам и поручается войти к нему в доверие. Сделать это будет нетрудно, так как они никогда не виделись. Там же, в Якутии, у Орешкина есть знакомая девушка. Вам обязательно придется побывать у нее и использовать хотя бы как ширму. В России держитесь спокойно, главное, старайтесь ничем не выделяться. Подробный инструктаж получите у майора.

— Все это хорошо. Но при встрече с девушкой... она-то сразу поймет, что я не Орешкин...

— Этого не опасайтесь, — твердо заверил шеф. — Мы не дураки, чтобы рисковать вами. Как это у русских говорят, — шеф улыбнулся, — мы тоже не лыком шиты. Во-первых, Орешкин познакомился с ней перед самым уходом в армию. Виделись они всего четыре раза. Встречи были короткими. Во-вторых, прошло порядочно времени, и она, естественно, немного подзабыла его. И, наконец, в-третьих... — шеф достал из кармана фотокарточку и положил перед Новаковым. — Посмотрите на этот снимок и скажите, кто на нем изображен?

Новаков взглянул на глянцевитый листок и слегка улыбнулся:

— Это я, конечно. Только не понятно, зачем вы мне это показываете?

Теперь настала очередь улыбаться шефу:

— Разведчику нельзя так ошибаться. Это, дорогой мой, Орешкин.

— Орешкин?!

— Он самый.

Новаков еще раз взял фотокарточку и стал внимательно рассматривать ее. Снимок был четким, и Павел без труда заметил шрам над правой бровью. Только теперь понял, зачем несколько дней назад хирург сделал ему такой же шрам.

— Надеюсь, вы теперь поняли, как много мы поработали и обеспечили, можно сказать, классический ввод вас к «дяде». От вашего имени мы уже послали фотокарточку девушке. Несколько писем — дяде. Основа, так сказать, заложена. Подробнейший инструктаж, как я уже сказал, получите у майора. Кстати, обратите особое внимание на отработку почерка.

Во время этого разговора майор Мэнсфилд сидел молча. Он был занят своими мыслями. Что будет с ним, если провалится и этот агент?

Стоявшие в углу большие кабинетные часы пробили три раза. Шеф, как бы не поверив им, достал из жилетного кармана свои, на золотой цепочке. Затем вышел из-за стола и, заложив за спину руки, прошелся по комнате, разминая онемевшие ноги. Наступила тишина, и только часы монотонным постукиванием нарушали ее. Так прошло несколько минут. Затем шеф подошел к Мэнсфилду, положил ему на плечи короткие, но тяжелые руки, заглянул майору в глаза.

— Я надеюсь, что наш Павел сделает все, что ему будет поручено. А если... — он еще пристальнее посмотрел на Мэнсфилда и после небольшой паузы закончил: — Если сделает, его жизнь навсегда обеспечена.

Мэнсфилд это «а если» понял правильно.

— Я уверен, он справится, — поспешно проговорил он.

— Вот и хорошо. А теперь отдыхать. Эти дни, — сказал шеф Новакову, — будете знакомиться с тем, что получите завтра. Из дому не выходить. Здесь вы найдете все. До отправки в Россию мы еще увидимся. А сейчас располагайтесь.

— У меня, — встал Новаков, — есть вопрос. Каким образом будет организована переправа?

— Вопрос резонный, — согласился шеф. — Вас поместят в один из лагерей военнопленных. Потом этот лагерь займут красные, вызволят, так сказать, вас из неволи. Пройдете фильтрацию, это не так уж страшно. Надо полагать, вас направят снова в армию, а уж после увольнения поедете к «дяде».

— Но я могу попасть в ту часть, где служил Орешкин, а там-то его знают...

— Пусть это вас не волнует. Все продумано до мелочей. Вы в этом скоро убедитесь. Ну, а теперь отдыхайте. Мы с майором уходим. — Шеф пожал агенту руку и направился к выходу. За ним последовал Мэнсфилд.

Через минуту Павел услышал, как несколько раз повернулся в дверном замке ключ, затем донеслись удаляющиеся шаги. Оставшись один, Новаков стал обдумывать свое положение. Он во всех подробностях вспомнил разговор с шефом. Значит, «непобедимая» военная машина Германии трещит по всем швам. Интересно, на что рассчитывают Мэнсфилд и этот толстяк? Он, конечно, не подал виду, что удивлен тем, что майор Штейн называет себя Мэнсфилдом. Немецкая ли это фамилия? Не похоже. А что, если они уже начинают работать на другую разведку? И он вместе с ними? Ну и черт с ним, хуже не будет.

В назначенный день Новакова снова посетил шеф. Усевшись напротив, он давал последние наставления. Внимательно всматриваясь в черты лица шефа, Новаков понял, что уже где-то встречался с этим человеком. Его холеное лицо, с глубоко сидящими серыми глазами и густыми пепельными бровями, никак не гармонировало с безобразно толстым туловищем. Плотно сжатые губы, далеко выступающий тонкий нос, раздвоенный подбородок, светлые волосы — все было знакомо Новакову, но, как он ни напрягал память, вспомнить ничего не мог. Между тем шеф говорил:

— Вы многое повидали. Вы были в боях в Сталинграде и правильно сделали, что ушли от русских. Я не знаю, известно ли вам, что из участников сталинградской операции никто в живых не остался. Да и трудно было уцелеть, — продолжал шеф. — Я был там, видел, что творилось...

Теперь Новаков вспомнил, что именно там он его и встречал. Однажды, когда он стоял на посту у штаба дивизии, провели на допрос пленного немецкого подполковника. Новаков еще внимательнее посмотрел на шефа и убедился: это тот самый немец. Как он оказался на свободе, Новаков не знал. Он сейчас понял другое. Судя по всему, кадровые разведчики гитлеровской армии уже переходят на службу к другим иностранным государствам и занимают там порой руководящие посты.