Агами

Глава 24. Мимо раю

Станислав любил дождь. В кластере «ЗФИ» дождь — это лето. Он ждал этого времени, чтобы можно было ходить по земле. Земля не скользила, как лёд и снег, на ней росли цветы и трава, которые умирали под снегом, и только дождь прозрачными нитями мог пробиться сквозь снег, растопив его, и вытащить из земли то редкое зелёное, что должно было расти на ней в короткое лето. Здесь тоже был север, пусть не тот, заполярный, но дыхание настоящего холода и в этих местах заставляло цепенеть живое, морщить кожу, прижиматься к земле, скрючивать стволы и сохранять каждую каплю тепла, какую удавалось ухватить.

С Машей они любили смотреть на дождь в окно ещё в те, дошкольные времена, и она говорила что-то, любила говорить и считала, что говорить нужно обязательно, если любимый человек рядом. Мягкое говорить, тёплое, держать руку, прижимать щёку к плечу. «Греть любовь», так она это называла. Он молчал тогда, почти всегда молчал, а теперь жалел об этом. Надо было многое ей сказать, она ждала. Привыкла, что он не говорит, но всё равно хотела слышать. Он ещё многое ей скажет…

Бежать стало легко, несмотря на многодневную усталость и недосып. Ноги несли. Циклические тренировки, такие поначалу ненавистные в школе, привели к результату, он стал сильным и быстрым, смирился с нагрузками, а затем даже полюбил их, по крайней мере стал чувствовать привязанность к ним. И теперь знал — добежит. Даже в том высоком темпе, что задал.

За спиной в рюкзаке лекарства и всё, что нужно, чтобы помочь на поле боя. В том, что бой или уже был, или идёт, или будет вот-вот, Станислав не сомневался. Ощущение нужности, настоящей, не той, в которой убеждали наставники, а именно истинной, когда нужен человеку и людям, наполняло бег смыслом.

А в беге сейчас была жизнь. В каждом широком, летящем шаге, когда подошва ботинка стелется над землей, словно не замечая неровностей рельефа, всех этих кочек и корней. В каждом вдохе, забирающем из атмосферы ровно столько кислорода, чтобы хватило на шесть шагов — три на вдох и три на выдох, — и в каждом выдохе, глубоком и сильном, очищающим лёгкие для следующего глотка.

Станислав пробежал мимо «дозорного» места, где ранним утром они быстро распланировали свою маленькую войну. Наступал вечер, становилось темно, и это был хороший день. Он выполнил свой план — донёс в Агами то, что должен был донести, и сейчас мог ждать то, ради чего сделал это. Там ждать, в кабинете с двумя учёными, которые решили помочь Паше Старому и профессору Берману поставить на ноги их мир, сто с небольшим лет перевёрнутый на голову. Но три последних недели дали ему то, чем жил его отец. И ради чего его не стало. Воздух. Чистый, незамутнённый воздух. Тот, право дышать которым не надо объяснять себе высшими целями, теми, что выше жизни и свободы. Потому сейчас Станислав бежал.

Выстрелов слышно не было. Но когда он добежал до навесного моста, пришлось перепрыгнуть через два трупа спецназовцев в полной амуниции. Станислав, почти не останавливаясь. подхватил автомат одного из них, забежал по пригорку и увидел Диму-Чуму. Бывший полицейский и бывший крадун выбрал хорошее место для лёжки. Позиция для расстрела тех, кто на мосту, идеальная. Но на мосту остались двое, а Дима лежал на выбранном им месте на спине, с открытыми глазами, по которым стекали капли холодного дождя.

Значит, кто-то добрался до тебя, подумал Станислав, кто-то быстрый и хитрый. Три пустых автоматных рожка, разряженный пистолет. Дима воевал последние минуты своей жизни по-настоящему. Но его прошли.

Станислав пригнулся, проверил автомат, выдернул, взвесил на руке рожок — почти полон — вставил обратно. И побежал к дому, принимать свой бой.

Однако не пришлось. Когда забегал, готовый ко всему, во двор дома, оттуда вышла Наталья Авдеевна.

— Живой, сынок, — она, прищурившись, подошла и быстро осмотрела Станислава, искала кровь.

— Я не ранен, — догадался он. — Где остальные? И Спиридон?

— Одного Спира ещё на дороге положил. А один в доме, раненный сильно. И сам Спира в доме. Лежит. Очень болеет. Один убёг.

И всё это без слёз и надрыва. Воздух. Вот он, чистый воздух, думал Станислав.

В избе на полу большой комнаты лежал Вадим Александров. Без сознания. Проникающая рана с повреждением правого лёгкого. Без госпиталя никаких шансов, но Станислав обработал рану, вколол то, что нужно было вколоть.

Пошёл к Спире, тот сумел дойти до своей кровати во второй, малой, комнате. Лежал, дышал тяжело. Жаркий весь, вспотел.

— Разбередил ты рану, друг мой, разбередил. Тебе сегодня лежать надо было, а ты давай по лесу бегать и коммандос всяких уничтожать. Накипь человеческую вычищать. Это дело нужное, брат, накипь счищать, но и полежать надо иногда. Вот и лежи, а я тебя вылечу, дружище. Всё принёс, чтобы вылечить.

Станислав вдруг понял, что заговаривает Спиру, как бабушка ведунья, говорит нечто малозначительное, и даже уловил какой-то ритм: речь его обрела интонации здешних мест, не те, которыми он говорил всю свою жизнь. Руки работали сами — анстисептическая обработка раны, специальные инъекции в определенном порядке. Всё для этого с собой имелось, понимали учёные, что собирать ему в путь. Молчали и собирали. Может, и пообнимали бы на дорожку, но дела у них поважнее сейчас.

— Поспит часок и встанет. Завтра полежит и будет как новенький Спиридон наш, Наталья Авдеевна, — сказал Станислав довольно, когда закончил.

Улыбался. Успел, радовался этому. Подумал, что если бы Маша видела сейчас, удивилась бы, что он умеет вот так улыбаться. А он бы ей сказал, что сам не знал.

— Пошли. Чаю заварила. Морошка хороша сушёна, — позвала его Наталья Авдеевна.

Она говорила «хорóша». Только так и можно говорить про морошку.

— Спасибо, — ответил Станислав и почувствовал, как устал.

— Стас, — вдруг услышал он полушёпот-полухрип. — Стас.

Очнулся Вадим. Станислав опустился на пол рядом с ним на колено, на второе опёрся.

— Что, Вадим?

— Игорь остался. Мы все ушли, а он остался.

— Убежал он, Вадим.

Хотел добавить что-то про то, что Вадим ещё поживёт, но не стал. Для Вадима всё заканчивалось.

— Он тебя поймать очень хотел, — прохрипел Вадим.

— Так я не бегал от него. Я дело делал. А он мешал. И ты мешал.

Вадим выстрелил взглядом недобро.

— Повезло тебе… Не меня старшим поставили…

— А тебе не повезло, — ответил Станислав.

Вадим закрыл глаза. Сознание его ушло.

— Хоронить не буду, — ровно произнесла Наталья Авдеевна, — пусть забирают.

Игорь убегал рывками. Влево, потом вправо. От такого стрелка, какой охотился сегодня за ними, уходить можно только так. Прошёл ужас, который навалился и съел сердце, лёгкие и печень там, на мосту, исчезла жуть, которая погнала через мост обратно, прыжком сразу через обоих ещё живых бойцов, от Вадима. Осталась только жизнь, которую нужно было сохранить.

Он теперь один, а значит, шансов в бою у него нет. Он один, а значит, нет свидетелей. Один — значит, верить будут только ему. И тогда можно будет взять большую группу и вернуться. Уже завтра. Смести эту погань с хутором огнём. Снова добраться до Бермана. Взять этого вора в законе и увезти в Новый центр. Допросить по-настоящему. А пока уйти, уйти от этого чёртова охотника.

И ушёл, это стало понятно у перевала, до которого он топил таким темпом, какого не держал на самых успешных тестах. У перевала укрылся, нужно было сделать паузу, хоть адреналин и гнал вперёд, заставлял выжигать последнюю глюкозу из уставших мышечных тканей. Залёг. Подготовил автомат. Восстановил дыхание. Замер.

Десять минут, которые Игорь засёк для этой паузы, завершились. Охотник не появился. Теперь можно. Ещё рывок, ещё два часа максимум. Как же хорошо бежать одному, не оглядываясь на этих ленивых тяжёлых, совершенно бесполезных, как выяснилось, уложенных за полдня двумя необученными голодными и полудохлыми зэками. Что-то внутри шепнуло, что и его могли уложить, не промахнись тот шальной стрелок на мосту первой очередью и не свали он с поля боя. Мерзко свалил, что уж говорить. Но про этот бой будет одна докладная — его. И никто уже ничего не изменит.

Игорь встал. И тут же снова лёг и замер. Сверху, с перевала, бежал человек. Хорошо бежал, правильно и красиво. Стас. Игорь схватил автомат, но выстрелить не успел, тот скрылся за поворотом. За спиной Стаса висел рюкзак.

Это был шанс. Неважно, откуда бежала эта тварь, этот предатель и подонок, такой же идиот, как отец самого Игоря Сидорова. Отследить, зафиксировать предательство на видео. После этого Соколовский никому будет не нужен. Можно и даже нужно будет его нейтрализовать. И Игорь нейтрализует.

Он побежал. Мягким, аккуратным в каждом шаге бегом. Торопиться было некуда: известно, куда направляется Соколовский. Но попасть под пулю в этом лесу можно легко. Доказательств тому за день набралось достаточно. Поразмышляв, Игорь даже остановился поесть и отдохнуть. Силы нужны.

Спира встал к ночи. Жар прошёл.

— Я было помирать собрался, — сказал матери.

— Трофимушка спас, — ответила она.

— Надо бы Чуму принести на двор, — заговорил о давящем на сердце Спира.

— Я принёс уже, — вздохнул Станислав. — А того, что здесь лежал, вынес. Лежат теперь рядом. Вместе накрыл.

Вышли, откинули рогожку с лиц. Вернули на место.

— Я знал обоих, — произнёс Станислав.

Спира с матерью синхронно подняли на него глаза и опустили.

— Господь с тобой, Трофимушка. Господь с вами, сыночки. Спать вам надо. Завтра день будет, он всё и рассудит, — с этими словами Наталья Авдеевна открыла дверь в избу и показала рукой — заходите.

Но долго не могли уснуть. Сидели, пили чай, говорили. Спира рассказывал о первом медведе, которого взял.

— Хозяин, вот кто здесь хозяин, брат, — медведь. Кабан тоже сильный, и волк сильный, но мишка — хозяин настоящий. Как встанет, так тебе лечь хочется.

Станиславу очень захотелось рассказать о самом страшном, и он рассказал, не стал загонять это в себя, как привык. Этот день взял слишком много сил, чтобы быть не собой.

— Отца на вертолёте увезли от меня и расстреляли. И мне до сих пор неизвестно, где его похоронили и что вообще сделали с телом. У меня есть только могила мамы. Только потому она есть, что умерла мама раньше, чем её забрали бы и расстреляли. Там камень на её могиле. Имя мамино выбито.

— Приходишь на могилку то? — очень серьёзно спросила Наталья Авдеевна.

— Был два раза.

— Ты ходи на могилку. Если любил кого, приходи на могилку, пусть тень твоя на неё падает. От того они там радуются. И смотреть на тебя матушка будет. Помогать. Так и ты не один по свету будешь ходить, а приберет тебя Господь, так матушка тебе мимо раю пройти не даст.

Ближе к полуночи собрались спать. Дождь прекратился, тучи разошлись, и Станислав вышел. Продышаться и посмотреть на небо, вот что требовалось. Иссиня-чёрная глубина сферы над головой и свет. Бездна и свет, что стремится из неё. Стремится, если даже источник света уже умер. Или умирает сейчас.

Раздался выстрел. В спину воткнулось горячее жало. Станислав упал. Выскочили из дома Наталья Авдеевна и Спира. С автоматом в руке он помчался со двора.