Верховья

17

Настасья была рада этой весновке. У нее тоже выходило что-то вроде отпуска. Пусть и нелегко было прокормить эти два десятка здоровых мужиков, но она знала, что красива, и еще не теряла надежды устроить свою жизнь. В поселке подходящего человека не было, а Чекушин, хоть и не был ей противен, но она понимала, что́ ему от нее нужно, и не торопилась, не давала никакого повода. Но и наотрез не отказывала. Все-таки он был мастер, и ей, с хозяйством без мужика, не миновать было его, поэтому резко портить отношения с ним не хотела. Она вела затяжную игру: то была с ним ласкова и приветлива, то гордо уходила в себя, когда чувствовала, что он переступает дозволенную границу.

А Чекушин воспринимал это по-своему: он думал, что она ему всегда рада, но боится людской молвы в поселке. Он и назначил ее сюда в повара, надеясь, что этой весной отношения между ними определятся.

Хозяйство свое Настасья оставила на мать, да и у дочери-школьницы были как раз каникулы. Поэтому за дом она была спокойна.

Всех весновщиков она оглядела в первый же день, а заодно убедилась и в том, что она мужикам по-прежнему нравится. И поэтому работала с охотой. Пожалуй, пристальнее всего она следила за русым «моряком», тем самым, который сразу не понравился Мишке.

В отличие от других сплавщиков Степан был молчалив и загадочен, особенно поначалу. Пришел он не из Веселого Мыса, и Мишка иногда думал, почему его Княжев взял в бригаду.

А у Степана была своя история. Этой зимой, почти в то же время, как и Мишка, Степан вернулся в свою деревню из заключения. После армии жил он в городе у жены, работал на заводе, но однажды ввязался в драку (вступился за женщину) и нанес одному «алкану», как он выразился, увечье. История затянулась и кончилась тем, что Степан отсидел два года. После этого жена его не приняла (детей у них не было), и он вернулся к матери в деревню.

Теперь, работая на весновке, Степан, как и Мишка, решал для себя вопрос, как жить дальше. Ехать в город он больше не собирался, но и в деревне оставаться на всю жизнь тоже не хотел. Самым подходящим было уйти в один из ближайших поселков, устроиться шофером или слесарем. Пожить, оглядеться... А потом или жениться, или забрать к себе из деревни мать. Но сначала нужны были деньги, поэтому и собрался весновать.

Княжев понаслышке знал о его «городской» жизни, значит, надо было помогать.

Степан, втягиваясь в работу, постепенно отходил душой. Кругом был свой народ, местный, никто его о прежней жизни не расспрашивал, и не было никаких забот, кроме одной — работы.

Он сразу приметил Настасью; почему-то стеснялся ее и считал, что она замужем. А она к нему приглядывалась, как будто ждала чего от него, и Степан не понимал, зачем это ей, замужней молодой женщине. «Если поиграть в кошки-мышки хочет, то пусть ищет другого: я пару лет «отыграл» — хватит...» — думал он и следил, как она относится к другим мужикам. Но с другими Настасья была не такая, строже. Она будто выделяла Степана изо всех. Однако Степан выжидал.

А Настасья нервничала, торопилась. Она ждала, что со дня на день заявится Чекушин, начнет опять приставать к ней, и Степан подумает, что он лишний. Поэтому ей хотелось, чтобы до прихода Чекушина Степан заговорил с ней. Она давала ему намеки, но он по-прежнему осторожничал, и ей уже начинало казаться, что она недостаточно красива для него, или же он безнадежно занят другой... Если б в бригаде были женщины, она бы все узнала о Степане, выпытала, но из мужиков как из камня ничего не выбьешь. Да и неудобно...

А в последнее время мужики так ушли в свою работу, осунулись от усталости и недосыпаний, что ей ничего не оставалось, как положиться на время и ждать, что будет... В нетерпении она ждала хоть какой-нибудь перемены: в работе у них или в погоде, и иногда спрашивала у Княжева:

— Когда закончите, мужики?

Спрашивала и боялась, вдруг скажет: «На днях или — через два дня...» И дивилась себе, что боится этого.