Белая дорога

— Да, да. Именно работа по сменам. Сами посудите, кто будет пасти оленей, когда старики наши уже не смогут? Я уверен — за сменным выпасом будущее. Вот увидите, скоро так и будет, не только в нашем совхозе — по всему Северу.

— Мечтатель! — засмеялась Кэтии.

— А что? Чем плохо, скажем, месяц в тайге жить, месяц в поселке? По-моему здорово!

…Волки уже который раз под покровом ночи незаметно подползали к дремавшим оленям, но в самый последний момент что-то отпугивало их. Теперь они подкрадывались к стаду с противоположной стороны, по подножью лесистой горы. Открытые места проползали, а по кустам и редкому лесу крались, низко пригнувшись. Кругом жуткая тишина, только между деревьями то там, то здесь мелькали, то появляясь, то исчезая, горящие огоньки волчьих глаз. Но теперь их останавливало явное присутствие человека рядом с оленями. Волки снова, голодно озираясь, поворачивали назад. Они чувствовали, что за ними зорко следит идущий сзади хромой вожак. Он, конечно, еще не стар и по-прежнему силен. Только раньше он сам вел за собой стаю и первым нападал на жертву. Теперь, после страшной встречи с железом, схватившим за лапу, он стал осторожным. В случае смертельной опасности все убегут, а он, на трех лапах, далеко не ускачет. Вот и идет позади. Вцепятся волчьи клыки в оленя — и он поспешит туда.

Недоумевали волки. Совсем недавно ничто не мешало их охоте. Сытно жилось. Частенько они просто так нападали на стадо — загрызут оленя и бросят.

Люди появлялись днем. Громко ругались, долго собирали перепуганное стадо. К вечеру, с наступлением сумерек, стихал их говор, крики и ругань… Они уезжали домой. Целая ночь, длинная зимняя ночь, оставалась волкам. Гони, хватай, убивай сколько душе угодно. А теперь, судя по всему, приходит конец их вольным набегам. С недавнего времени неожиданно появилась сила, перед которой пасуют даже они, клыкастые ненасытные волки. Острый волчий нюх каждую ночь ловит человечий запах. Значит, двуногий здесь. Он рядом. Он караулит оленей. Уже три волка из этой стаи погибли. Теперь один только дух двуногого врага невидимой властной силой гнал прочь всю стаю.

Гена только что вернулся с ночного дежурства. Скоро месяц, как он добровольно начал караулить ночью встревоженное оленье стадо. Волки вконец обнаглели. Не было ночи, чтобы они не травили оленей. Обеспокоенные, те худели день ото дня, жалко вздрагивали при малейшем шорохе.

— Давай, Кадар, объявим этих хищников вне закона, — предложил Гена.

— Что можно еще делать? Ведь и так мы не сидим сложа руки.

— Нет, мы слишком пассивны, — возразил Гена.

— Пастбища меняем без конца, чтобы сбить волков с толку, капканы ставим, охотимся…

— Э-э, — безнадежно махнул рукой Гена. — Отступаем перед ними, а надо бы, наоборот, наступать, гнать, уничтожать этих гадов.

— Ты всю зиму охотился, одного даже искалечил, а он теперь привел стаю и мстит, — ответил Кадар.

— Да, виноват я, что не догнал матерого, — Гена смутился. Его не оставляла мысль о том, что он причастен к сегодняшней беде тысячи оленей. Он каждый день то тут, то там встречал следы хромого волка.

— И все-таки пора принять решительные меры, — настаивал Гена.

— Какие именно?

— Надо преследовать стаю. Неотступно, упорно, днем и ночью, ночуя под открытым небом, меняя ездовых оленей. Тогда можно настичь и перестрелять их.

Но Кадар усмехнулся:

— Где гарантия, что мы их догоним? Не случится ли так, что пока мы будем ползти по следам, они зайдут с тыла и передавят наших оленей?

— Нам нужно нагнать на них страху, если даже и не догоним.

— А что толку?

— Волки непременно почувствуют, что за ними охотятся, и уйдут, — настаивал Гена.

— Нам с тобой волков не догнать. Только ездовых зря загоним.

— Значит, пусть и дальше бесчинствуют, так, что ли?

— Попробуй, коли ты такой смелый, — усмехнулся бригадир.

Кеша тоже сначала не поддержал Гену. Тогда он один несколько дней подряд гонялся за хищниками. С ним был его верный друг, Мойто. Возмущало какое-то странное равнодушие Кадара. Казалось, бригадир смирился со своей участью, не повезло, мол, сей год, привязались, проклятые… Кадар в последнее время вообще был подавленным, ко всему безразличным, видимо, понял, что обошел его на этот раз Оран, и все другое его просто-напросто не интересовало. Однако акты о потере оленей он составлял исправно. Акт составил — считай, отчитался перед государством, вроде бы ты и не виноват ни в чем… Но Гена не может с этим мириться, вот и мечется, ищет выход. В прошлом месяце он даже настоял, чтобы к ним вертолет прислали, попробовал с вертолета охотиться, но ничего не вышло: здесь не тундра. Волк, как услышит рокот мотора, прячется под валуном или уходит в горы, как его там найдешь?

— Что нового? — спросил Гена Кешу, когда тот вернулся из палатки бригадира, где только что состоялся сеанс связи с поселком.

— Мать Миичээна заболела.

— О, гудьэйэкее[24], — вырвалось у Гены. Он живо представил себе мать Миичээна, которую хорошо знал. Это была добрая, славная женщина. Миичээн, пастух в бригаде Орана, — ее единственный сын.

— Просили передать, чтобы сын торопился.

— А вы сообщили? Когда он выезжает?

— Нет, не сообщили, у них рация поломалась, не отвечает.

— Как же быть? — забеспокоился Гена.

— Управляющий сказал Кадару, чтобы кто-то из нас на оленях съездил и передал Миичээну.

— Это хорошо. Так и надо сделать.

— Но бригадир отказался.

— Почему?! — меняясь в лице, воскликнул Гена.

— Говорит, волки не дают покоя ни днем, ни ночью, а нас мало…

Гена пошел к Кадару. Тот готовился выехать в стадо. По тому, как быстро натягивал на ноги новые торбаза, сшитые из пестрых оленьих камусов, видно было, что он торопится. Это понравилось парню.

— Кадар, что случилось с матерью Миичээна?

— Она при смерти. Давно ведь болеет. Не знаешь разве?

— Надо срочно сообщить сыну.

— При чем тут мы? Есть руководство. Пусть оно и заботится. Пусть выделит Орану хорошую рацию. А я сказал, что никто из нас поехать не сможет. Сам знаешь, волков тут пропасть.

— У человека беда, разве так можно?!

— Адитов из поселка пошлет кого-нибудь.

— Из поселка? Но оттуда ведь далеко… А от нас рукой подать. Я съезжу.

— А волки?! А олени?!

— Об этом ты сам думай, на то и бригадир.

— Значит, поедешь?

— Какой вопрос — поеду, конечно.

— Самовольно? Я ведь не разрешаю. И управляющий тебя не просил.

— Думай как хочешь. А я поеду.

— Ну, смотри. За каждого оленя, которого волки затравят, отвечать будешь!

Незаметно, словно крадучись, сгущались сумерки. Небо темнело; еще недавно блеклые звезды загорались все ярче. Снег потускнел. Очертания деревьев расплывались в зыбком тумане. Голые скалы понуро притихли, будто прислушиваясь к дыханию наступающей ночи.

Упряжка шла по речной долине. Вдоль подножья правой горы чернел лес, который в темноте казался еще более густым и непролазным. А по левую сторону смутно белела голая скала. По берегам узкой реки, как старики в белых дохах, толпились кусты тальника со снежными шапками на макушках. Впереди, на расстоянии ружейного выстрела, темнел силуэт горбоносого мыса, за которым речка резко поворачивала направо, и дальше след нарт тянулся все время по льду. «За мысом дам оленям передохнуть, пусть поедят, похватают снегу. А там поеду быстрее», — подумал Гена. Совсем скоро место, где малая река впадает в главную реку здешнего края — Нэрилгэлкэн, что означает — река, богатая хариусом. Когда ее так назвали, Гена не знал, но предполагал, что название идет от далеких его сородичей. Река и вправду славится жирным и крупным хариусом. Оленеводы летом, проезжая мимо, обязательно тут останавливаются и ловят рыбу на ужин. Дело это несложное. Закинул удочку в том месте, где течение чуть замедленное, раза три подергал леску, а то и вовсе свободно пустил по течению, как тут же она резко натягивается, и рука чувствует приятную тяжесть клюнувшей рыбы. Двух-трех хариусов вполне достаточно для ужина. Зачем много ловить? Конечно, в поселке нашлись бы любители азартной рыбалки, но сюда не так-то просто добраться. Для этого нужно преодолеть на оленях несколько долгих, крутых перевалов с двумя ночевками. А на лошадях и вовсе не попадешь — больно круты подъемы и спуски по склонам скалистых гор. Где-то тут, говорят, кипит зимой сэйэм — незамерзающий водоем, а в нем кишмя кишат хариусы. Это рыбы-пленники. Площадь сэйэма всего несколько десятков квадратных метров. Хариусам деваться некуда — лови их сколько угодно. Эти места давно облюбовал Урэкчэнов и каждую осень, как только замерзнет река, приезжает сюда, берет рыбу, вывозит ее целыми нартами. Сам Гена ни разу тут не рыбачил.

Он посмотрел на небо и заметил, как постепенно светлеет край темного горизонта. «Луна начала опаздывать, кончается месяц. Скоро начнутся долгие полярные ночи», — подумал он, прислушиваясь к мерному перестуку легких копыт: тыс-тыс, тыс-тыс, — это музыка дороги. В сплошном морозном тумане, перемешанном с оленьим дыханием, сквозь тьму впереди белели кончики оленьих хвостов, а самих упряжных, как ни всматривайся, не видать.

Вот и мыс. Упряжка сравнялась с ним и побежала рядом, а затем начался поворот. И тут олени вдруг громко фыркнули, шарахнулись в сторону. Гена не удержался, слетел с нарты, и та перевернулась. Олени, дико хоркая, умчались в темноту, волоча по глубокому снегу опрокинутую нарту и чудом успевшего за нее ухватиться человека. «Чо-чо!» — отчаянно закричал он, выплевывая изо рта снег и пытаясь остановить оленей. «Нарту поломает!» Гена изо всех сил сжимал левой рукой негу[25], чтобы не выпустить. Но тут случилось то, чего он больше всего опасался. Рука вдруг ощутила необычайную легкость — это порвалась нега. Упряжка помчалась дальше и тут же скрылась в тумане…

Гена быстро вскочил и обернулся. Будто током ударило — он вздрогнул всем телом.

На повороте дороги, сгрудившись, стояли волки… Словно гирлянды огней, поблескивали в темноте их глаза. Сзади приближался к стае хромой, трехлапый волк…

— Мэтин Петрович, прошу прощения, мне хотелось бы задать вам несколько вопросов, — сказал сухощавый парень в модном джинсовом костюме, старательно разглаживая раскрытый пухлый блокнот. Это был корреспондент районной газеты Калистрат Сибиряков. Легким поворотом головы время от времени он откидывал назад длинные русые волосы, спадающие почти до плеч.

— Интервью? — усмехнулся Адитов, удивляясь про себя необычной спокойной голубизне его глаз.

— Да, с вашего позволения, — оживился Сибиряков.

— Насколько мне известно, интервью дают герои, победители, — управляющий раскрыл портсигар и предложил гостю закурить.

— Спасибо, Мэтин Петрович, — корреспондент тонкими пальцами вытащил папироску. — Да, в некоторой степени вы правы.

— Так что какое может быть интервью? — Мэтин Петрович еще раз усмехнулся, недоуменно пожал плечами и закурил.

— Самое обыкновенное. Я задам несколько вопросов, а вы ответите. Вот и все.

— Мы провалили план по сдаче мяса. Районная газета писала об этом.

— Мэтин Петрович, по заданию редакции я с заведующим фермой товарищем Урэкчэновым побывал в ближних стадах, где организован предубойный откорм оленей.