Ухожу, не прощаюсь...

— На Ключевской-то я пойду. Со Степановым договорились.

— Но это может плохо кончиться.

— Да я же неплохо себя чувствую. Это сегодня, наверное, просто с похмелья сердце-то колотится.

— И много вы вчера выпили?

— Да так, с бутылочку.

— Водки?!

— Конечно.

Семен Петрович усмехнулся, покачал головой:

— А в предыдущие дни вы не прикладывались?

— Немного прикладывался.

— Ну и в каком объеме?

— Да так, примерно по полбутылочке в день.

— По полбутылочке? У вас что, простите, не запой?

— Да какой это запой — полбутылочки в день?! Да и не больно любитель я выпить. В гробе я видел эту водку. Просто в последние дни все как-то получалось. В Ключах всегда повод найдется. То кто из «поля» вернулся, то еще что-нибудь. А как сюда, на сейсмостанцию— месяцами в рот не беру, вот… Ну, а все-таки — как мое сердце?

— Знаете что, не могли бы вы немного пробежаться вокруг домика? Я хотел бы проследить ваш пульс под нагрузкой.

— Пожалуйста. Много нужно бегать?

— Да нет. Круга три-четыре. А утром натощак возьмем кровь. На анализ.

Федорыч, не одеваясь, вышел наружу, сделал круг вокруг дома.

— Одышки нет? — встретил его на крыльце Семен Петрович. — Тогда еще круг. И поинтенсивней поработайте руками.

Федорыч пробежал еще три круга, широко размахивая руками. После этого Семен Петрович долго прослушивал его.

— Ну, как? — нетерпеливо спросил Федорыч.

— Да ничего, после двух инфарктов вы выглядите очень неплохо. Если бы все так выглядели после инфарктов!

— Значит на Ключевской вы мне разрешаете?

— На Ключевской вам идти все-таки не стоит. Тем более со Степановым, за один день. Наши ребята тренированные, спортсмены,

один даже мастер спорта, и то собираются за трое суток.

— А вы сами идете?

— Нет. Останусь внизу. Куда мне с ними тягаться.

— Зря! Побывать у Ключевского и не подняться к кратеру?! Сколько же вам лет?

— Сорок восемь.

— И вы уже записали себя в старики? Зря! Потом корить себя будете.

— Да у меня и тут работы хватит, — стал оправдываться Семен Петрович. — К тому же кому-то все равно внизу нужно оставаться.

— Ну, это совсем другое дело. А вы идете? — спросил Федорыч меня.

— Нет. Я уже был там. Покажу ребятам кратчайший путь и останусь внизу.

— По технике безопасности?

— Да.

— Это правильно.

— Ну ладно, мы пойдем, уже поздно, — неохотно поднялся от печки Семен Петрович. — Так что утром не завтракайте, пока не возьмем кровь.

— Вы все-таки утром собираетесь начать восхождение? Погода-то!

— Утром посмотрим, — сказал я. — Погоду здесь можно ждать неделями, а у нас времени в обрез. Потом бывает и так: внизу дождь, а кратер чист, солнце.

— Бывает. — Федорыч не отпускал мою руку. — Смотрю вот, вы один не медик в этой экспедиции. Как вы в нее попали?

— Захотелось снова посмотреть на вулканы, я был здесь в шестьдесят восьмом. Один сюда вряд ли соберешься. Билет только сколько стоит. А тут подвернулась возможность. Семен Петрович пригласил меня как проводника, что ли, ну, и подопытным кроликом.

Всю ночь шел дождь, на сердце было тревожно. Громыхала, не давала уснуть натянутая ребятами над дырявой палаткой полихлорвиниловая пленка. Казалось, что за палаткой ураганный ветер. В конце концов я не выдержал, выбрался, а ветер-то — так себе. К черту сорвал пленку — утром свалю на ветер: лучше мокнуть, чем слушать грохот…

Но к утру дождь утих, однако тучи были такие низкие, что, казалось, протяни руку — и достанешь. Они упирались в склон Ключевского в каком-то полукилометре от нас, а самого Ключевского словно сроду и не было.

Ребята ходили хмурые.

— Судя по низкой облачности, наверху солнце, — убеждал я их, хотя имел на это сомнительное право: сам-то остаюсь внизу. — Впрочем, — осенило меня, — скоро у Федорыча связь с Ключами. Попросим узнать, какой Ключевской оттуда. Все равно идти у него кровь брать.

И точно: из Ключей сообщили, что тучами закрыта только подошва вулкана, вверху солнце, на склонах свежий снег, видимо, ночью там прошла пурга. И часов в одиннадцать ребята неохотно потянулись наверх, в облака. Хоть и скребло на сердце, что мы их, можно сказать, погнали к кратеру в такую погоду, с Семеном Петровичем облегченно вздохнули: наконец-то приступили к работе! Прибрали в палатке, сложили под пленку оставшиеся дрова. Если экономить, на четыре дня, до прихода ребят, их должно хватить. А с водой теперь совсем просто — с неба вон сколько ее валится.

— Я думаю, что мы все-таки истопим баню, — отозвался на мое предложение вымыться около костра Семен Петрович. — Надеюсь, уломаем Владимира Федорыча.

— Что ж, попробуем.

— Спирта у нас немного есть, пожертвуем. Сегодня уж перебьемся без бани, а завтра — можно. Чтобы к приходу ребят она совсем не выстыла. Чтобы только подтопить. Жалко, без веника!

— Если будет баня, будет и веник. Схожу вниз, тут недалеко должен быть кустарник. Пусть ольха, но все-таки.

К вечеру опять пошел дождь. Надо же, а мы погнали ребят наверх. Чтобы заглушить угрызение совести, пошли на сейсмостанцию.

— Ну, как кровь? — по пути вспомнил я.

— Да ничего хорошего. Видели же утром, долго не могли взять. Большая свертываемость и вязкость. Это очень плохой признак. Типичная послеинфарктная и, к сожалению, предынфарктная кровь. А анализ лишь подтвердил это. Ни о каком Ключевском не может быть и речи. Да дело не только в Ключевском — я не представляю, как он один здесь останется. В таком состоянии необходимо находиться под постоянным медицинским контролем.

— Ну, может, вы несколько преувеличиваете? Чистый воздух, спокойствие… Может…

— Андрей! — перебил меня Семен Петрович. — Разве я отношусь к типу врачей-перестраховщиков? Вы меня, ей-богу, обижаете.

Я пристыженно замолчал.

— А, добрый вечер, — весело встретил нас Федорыч. — Опять дождь. Ваши, наверное, мокнут.

— Мокнут. Или, скорее, пурга.

— Ничего. Зато выйдут к кратеру — все окупится. Я, например, до Камчатки каждое лето в отпуск на горных лыжах в Терскол или в Безенги. Красота, вот.

— Вы разве не камчатский? — удивился Семен Петрович.

— Москвич.

— И давно из Москвы?

— Да уже больше года.

— И как сюда попали, если не секрет?

— Какой секрет! Все Степанов. Я ведь его чуть ли не с малых лет знаю. Когда он после Бауманского училища пришел к нам в институт физики Земли, на преддипломную практику— мы и познакомились. Вообще, он молодец! Работал в Антарктиде, искал Тунгусский метеорит, да где он только не побывал! Володька не из тех, кто женился, одел тапочки — и все. Пятый год здесь — и ни разу еще в отпуске не был, кажется. Все некогда. Так вот, как-то был он в командировке в Москве, а у меня как раз неурядицы всякие, он и говорит: «Приезжай в отпуск, посмотри, а понравится — может, и поработаешь немного. Мне поможешь». Дело тогда чем кончилось: я больной был — грипповал, выпили мы, он лечить взялся, поставил мне на спину вместо банок стаканы. Банок-то у меня сроду не было. Потом кое-как их смог отодрать. На другой день, чтобы он больше их не ставил, я скорее соврал, что полегчало. Ну вот, после этого он взял и прислал мне на дорогу денег. А я взял и уволился. И поехал, вот. Ну, как моя кровь?

— Да неплохо, совсем неплохо, — вовсю врал Семен Петрович. — Но на Ключевскую вам все-таки идти не советую. Да и с горными лыжами, видимо, придется, распрощаться.

— Значит, распроститься с горными лыжами? — помолчав, усмехнулся Федорыч. — Чем же мне тогда заняться? Легко сказать. Горные лыжи, можно сказать, единственное, что у меня оставалось. Правда, есть у меня еще одно дело… цветы. Но это я уж думал — потом. У меня в Москве в квартире автоматизированные полки, вроде книжных, но только с цветами. Уезжаю я на месяц на лыжах в Терскол — цветы автоматически поливаются, проветриваются, поддерживается определенная температура с точностью в полградуса, причем в разное время — от всходов до цветения — нужна разная температура и разное освещение. Приезжаю через месяц, а они не просто живы, а живут, растут… Вы знаете, они по-настоящему живые. — Федорыч увлекся, даже весь засветился как-то. — Только не говорят… Цветами стоит заниматься.

— А сейчас, когда вы не на месяц, а на год и больше уехали?

— Раз в месяц друг заходит, присматривает. Вы знаете, на Камчатку приезжают с разными целями. Кто — деньги заработать. Кто — еще зачем. И я — у меня задумка, мечта есть одна. В прошлом году ко дню Восьмого марта я вырастил цветы и подарил их женщинам вулканостанции. Вы знаете, какие тут дорогие цветы? На материке, когда идут на день рождения, цветы — самый дешевый подарок. А тут самый дорогой. Веточка розы, если вы еще ее найдете, — сорок рублей. Но дело не в деньгах, дело в том, что их здесь, на Камчатке, нет. Так вот, я всем женщинам вулканостанции на Восьмое марта подарил цветы. Правда, не сам — подарили от моего имени. Сам я в это время здесь сидел, на Апохончиче. А сажал я — в ванной в квартире у Степанова, а потом уехал сюда и каждый день по рации сообщал, что нужно делать. Ну, вырастить цветы в ванной — дело не сложное, хотя тоже… А вот чтобы они зимой зацвели, и не просто зацвели, а Восьмого марта, не пятого, не десятого, а восьмого! И мне это было очень приятно. И вот я мечтаю, чтобы на Камчатке круглый год были цветы… Ну, это, я думал, потом — на самый конец.

Он замолчал, потом вдруг засуетился:

— Извините, нужно ленту сменить. Это десять минут, не больше.

Я взял бинокль, вышел на крыльцо, сел на верхнюю ступеньку. Стал шарить по склону Ключевского. Я был счастлив: надо же, я на Апохончиче, в этой прекрасной пустыне, где так просторно и жутковато мыслям!

— А как ваш насморк? — услышал за спиной, через неплотно прикрытую дверь.

— Спасибо! Вы знаете, гораздо лучше. Отличное средство! Теперь буду знать. Правда, лук с чесноком здесь большая редкость. Но слабость в теле совсем еще не прошла. И под лопаткой продолжает покалывать, а насморка как не было.

— Вам сейчас неплохо бы погреться в баньке, — начал издалека Семен Петрович. — Только немного.

— В баньке? Банька-то есть. Но запущена. Володька, который после Кузьмы тут был, собак в ней держал.

— Отмоем.

— Да и каменка развалилась.

— Подремонтируем. Вас отогреем, сами попаримся, а то пропылились за дорогу. Да и ребятам после восхождения она будет впору. Знаете, как обрадуются. Ваших дров не тронем. Хватит наших. А варить на бензине будем.

— Я люблю баню настоящую: парок, чтобы дух захватывало. А тут что — вода только горячая. У нас душ, мы с Юрой из системы водяного отопления моемся. Каменка-то совсем никудышная.

— Андрей у нас большой специалист по части бани, он поправит.

— Я смотрю, он один у вас не медик. Спросил его, говорит — вроде проводника. Не думаю, чтобы проводника за столько верст везли. Здесь бы нашли.

— И за проводника. Он здесь уже был, у него здесь много знакомых.

— Но все равно, наверно, не только поэтому?

— Не только. Он давно мечтал снова попасть сюда. Я его четыре года назад оперировал. После этих самых вулканов.

— Ну и как?

— Довольно тяжелый случай, — неохотно ответил Семен Петрович.

— Ну, а прогноз?

— Процент удачных операций в подобных случаях вообще невысок. Но удачная операция— и это далеко еще не все. Беда в том, что в любой момент может начаться рецидив. И предсказать его невозможно.