Горюч-камень

2

«Всё бы ничего, — думалось и Журову. — Но с электровозами у нас из рук вон! И надо не тянуть день за днем, а требовать отправки в ремонт, как оно положено».

Неподалеку от вспомогательного ствола стоял поднятый на-гора «карлик». Возле него возился машинист Янков — в замасленной брезентовой спецовке и помятой, сбившейся набок каске.

«Опять разладился, — колюче подумал Журов, на минуту забыв о своем. — А ремонтировать некому… воскресенье!»

Янков — угрюмый, нелюдим. Журов откровенно недолюбливал его и не скрывал этого. По привычке он хотел было узнать, в чем дело, но вспомнил, что впервые за три недели идет к детям, и, скрепя сердце, промолчал.

Дежуривший по шахте маркшейдер Никольчик окликнул его из окна:

— Ларионыч! Зайди-ка…

— Ну, чего еще? — точно не догадываясь, зачем понадобился, Журов неохотно отдал Алевтине сумку с гостинцами. — Подожди меня… вон хоть на лавочке. Я сейчас!

В дежурке, как обычно, накурено, сумрачно и после раскаленного солнцем полудня — прохладно. Оглаживая тяжелую, угловато-квадратную голову, Никольчик обещал кому-то по селектору:

— Через час, самое большее. Говорю — подошлю, значит подошлю. А ты не зашивайся! Всё.

Увидав Журова, он кивнул ему на стул, пододвинул наполовину раскуренную пачку папирос, бросил кому-то снова:

— Воротынцев, докладывай: что у тебя! Сколько-сколько? А ты что думал? Авралить — не у тещи блины есть!

Журов закурил, выдохнул сквозь ноздри линялый, бесцветный дым.

«Опять, похоже, спускаться заставит, — подумал он и, чувствуя, что не сможет отказаться, пожалел потерянное воскресенье. — Ну, беда! Хоть совсем из шахты не вылазь…»

Сняв наушники, Никольчик тоже взял папиросу, закурил и, махая горящей спичкой, сощурился. Румянец на щеках — прямо девичий, словно маркшейдеру и не под сорок.

— Ну? Куда собрался?

— Да в детский лагерь. Жинка близнят проведать надумала, гостинчика им собрала.

Раздался звонок телефона, но Никольчик будто не расслышал. В цыгановатых его глазах — самый неподдельный интерес к тому, о чем говорилось.

— Удачно это у вас! Сразу сын и дочка. Мне бы с моей Аглаей Сергевной хоть одного кого-нибудь.

— Дети — ягоды, — Журов сунул окурок в набитую доверху пепельницу, покосился на окно. Алевтина нетерпеливо вертелась на лавочке — нарядная, как сизоворонка. — Не на сезон, на годы!

— Верно, — отдуваясь, Никольчик снова взялся за наушники. — Опять, брат, беда у нас: АК-2 разладился. Видал? Возле вспомогательного ствола стоит.

— Вида-ал.

— Проверь-ка: что с ним?

— Я же выходной, Петро Григорьич, — напомнил Журов. — Первое воскресенье… за весь месяц.

— Знаю, знаю.

— И жинка…

Никольчик щелкнул переговорным рычажком.

— Жинка пускай одна к ребятам. А мы же за званье шахты коммунистического труда боремся.

Журов поднялся. Он и без этого понимал: лишних электровозов нет, породу вывозить нечем.

Алевтина и в самом деле заждалась его, сидя на лавочке возле дежурки. Цветное, праздничное ее платье успело запылиться, измялось.

«Вот говорильщики! — сердилась она. — Ка-ак сойдутся, хуже баб…»

К ребятам необходимо попасть до обеда. После не пустят. А оставаться, ждать до полдника нельзя: ее тоже будут ждать.

Она поднимается, чтобы поторопить Журова, но в дежурке его нет. Немного погодя он выходит к ней — в рабочей своей робе, с чьим-то инструментальным ящиком в руках.

— Ты чё… сдуре-ел? — возмутилась Алевтина и не сразу сообразила, что он остается. — А к ребятам?

— К ребятам придется тебе одной, Аля, — виновато пытается задобрить ее Журов. — «Карлик» стал, работать нечем!

— Так я и знала, — сама не в себе, вспыхивает она. — Не морочил бы голову…

И, подхватив сумку с гостинцами, исчезает за терриконом. Чувство гнева постепенно уступает место облегчению. Так даже лучше — не нужно придумывать, как отправить мужа домой, а самой задержаться в заказнике.

«Пускай остается, — не скрывая, что рада этому, твердит Алевтина. — По крайней мере не будет каждый шаг караулить!»

А Журов невесело встряхивает ящик с инструментом и направляется к электровозу. Самое неприятное обошлось более или менее благополучно, можно приступать к работе.

«Ничего не поделаешь, — думает он, охваченный уже другими заботами и тревогами. — И чего, скажи, уговаривал? Будто я сам не понимаю: авралить — не блины есть!»

Электровоз стоит за стрелкой, метрах в двенадцати от вспомогательного ствола, и вроде рад тому, что вместо сырой, промозглой шахты греется на солнышке. Если верно, что у машин, как у людей, свой характер, то у старого этого «карлика» — дурной, неуживчивый норов, подчас с ним просто нет сладу ни машинисту, ни слесарям.

Журов давно знал это и относился к нему почти как к живому. Во время ремонта он даже разговаривал с электровозом, будто тот мог понимать и понимал, что говорилось.

— Ну, что у тебя? — подойдя, спросил он. — Опять контакты в контроллере подгорели? Или еще что?

— Да ну, — с сердцем буркнул Янков. Потом, сладив с собой, неохотно объяснил: — Задним ходом идет, вперед — ни с места!

Открыв ящик, Журов разыскал отвертку, надфиль, сунул в нагрудный карман. Инструмент он всегда любил иметь под руками, чтобы, работая, не отвлекаться, не терять время попусту.

Грязный, побитый «карлик» играл на солнце всеми своими ссадинами и вмятинами, точно требовал отправки в капитальный ремонт. Журову сделалось даже жаль его: сколько ни возись — толку не будет.

«Погоди, — мысленно пообещал он. — Пойдешь ты у нас, как почетный горняк, на лечение!»

Рукоятка контроллера сидела на своем месте, как положено. Раздумывая все о том же, Журов попробовал поставить вал реверса в нейтральное положение, но тот не проворачивался, а ключ без труда удалось вынуть и так. Решив снять крышку, Журов принялся отвинчивать болты. Головки их потеряли первоначальную форму: торцовый ключ часто не брал, проворачивался.

«Хорошо, что Аля пошла одна. Заждалась бы, пока я тут… А электровоз давно в капиталку пора! Иначе все равно работать не будет!»

Поплевывая, Янков молча следил за каждым его движением, ничем не выдавая своего отношения к тому, что происходило. К электровозу у него давняя неприязнь.

— «Карлик», он и есть «карлик»! Хуже не скажешь…

— При чем тут «карлик»? С машиной надо по-человечески обращаться, — исподлобья метнул в него сердитый взгляд Журов. — А ты все рывком да торчком… вот и добил!

— Не так-то оно просто из забоя в забой. А на нем разве работа?

Выбить шплинт оказалось нелегко. Концы его были расплющены, не проходили в отверстие. Ключ реверса давно утерян; вместо него — самоделка, которую можно вынимать и вставлять при любом положении вала.

Сняв крышку, Журов положил рукоятку контроллера, ключ и болты перед собой на аккумуляторный ящик и стал осматривать контакты. Они, как обычно, сильно подгорели, были покрыты белой, ползучей накипью.

Счищая ее, он поранил палец. Подув на ссадину, перехватил отвертку левой рукой, действовавшей, как у всякого мастера, так же уверенно и ловко.

Проверив контроллер, попробовал доискаться, в чем неисправность. Пустить электровоз вперед не удалось; тот по-прежнему двигался только задним ходом.

— Ночью слесаря в шахте ремонтировали, — хмыкнул Янков. — Два часа, не больше, после этого проработал. Теперь опять…

Журов знал: дежурные слесари не любили обременять себя лишними хлопотами. Не поэтому ли и выдали электровоз на поверхность.

Выругавшись с досады, он вытер концами руки и огляделся. Несмотря на воскресенье, шахта работала; начальство авралило, старалось выполнить план полугодия любой ценой.

«Где же дурит? — перебирая все, что могло быть в неисправности, думал Журов. — Если контакты срабатывают назад, значит и вперед включаются. А вал заело: не провернешь. Может, перекосило? Или лопнула пружинка фиксатора?..»

Никольчик громко препирался с кем-то по телефону. Вагонетка, натруженно гудя и постанывая, выползала из тоннеля, поднималась на террикон. С тяжким шорохом сыпалась в отвал порода, дымил серный колчедан.

Привычное рабочее состояние снова подчинило себе Журова. Надо было делать свое дело, пока не справишься. Вот только дома у него нехорошо, так что порой не хочется и думать об этом.

«Ничего, — старался успокоить он себя, с радостью вспоминая, как Алевтина неожиданно и словно бы виновато обняла его во время бритья. — Подурит-подурит и такая ж будет!»

Выглянув в окно, Никольчик знаком подозвал его:

— Ну, как там у тебя? Скоро исправишь?

Журов не без досады отозвался:

— Вал заело! А отчего — не разберусь…

Словно вспомнив о чем-то, Никольчик сказал:

— Может, лучше отогнать в тупик и там разобраться?

— Боюсь, не влезет. В ремонтном вагонетка скаты меняет.

— Дергасов грозится простой на наш счет отнести, — Никольчик не собирался подгонять Журова, а просто поделился разносом, который только что по телефону устроил ему замещавший начальника шахты главный инженер. — Сейчас из дому звонил…

Он хотел рассказать что-то еще, но в селекторе послышался грубовато-требовательный оклик:

— Дежурный! Где же порожняк? Что нам — конвейер останавливать?

Послышался щелчок переключателя. Журов не расслышал, что ответил маркшейдер на требование порожняка.

Мотор в порядке. Терять время не приходится. Решив осмотреть еще раз контакты, Журов, насвистывая, снова наклонился над раскрытым нутром контроллера. С виду вроде все ничего, а беда где-то в нем, не иначе.

Контроллер переключал сразу четыре контакта в одну сторону и четыре — в другую. Выходит, повреждение не здесь. Журов попробовал включить их еще раз и должен был признать, что дело не в контактах.

«Тогда, видно, с реверсом что-то, — предположил он. — Не зря же вал вперед не проворачивается. Скорее всего пружинка лопнула. Шарик выскочил, а ее — расперло. Но туда не доберешься. Придется снимать. Снимать и перебирать…»

Журов снова включил реверс, но электровоз по-прежнему не двигался. Конечно, этого нельзя было делать, тем более в непосредственной близости от ствола. Беда могла случиться в любую минуту.

«Добил до ручки! — мысленно ругал он машиниста. — Раньше срока в утиль пойдет…»

Должно быть, Янков почувствовал это, виновато подошел, привалился плечом к аккумуляторному ящику. Заросшее его лицо казалось по-прежнему мрачно.

— Заедает? Слесаря говорят: в капиталку надо, а ты все мусолишь!

— По-человечески работать надо, — сердито оборвал его Журов. — А то и после ремонта такой же будет.

Похоже, согласившись с этим, Янков передвинул каску на лоб. Захватанная, помятая, она напоминала заржавевшую консервную банку, и, подметив это сходство, Журов почему-то понял, что вряд ли добьется от него, чего хочет.

Янков пожаловался:

— Стоять… хуже матерного!

— Соображаешь? — ожесточенно мотнул головой Журов. — Что матерно, что нематерно.

— Еще бы! — невесело подтвердил тот. — За простой премировку отымут…

Журов даже злиться на него перестал.

«Ну, что с такого возьмешь? Хуже крота!»

Ничего поделать было нельзя: придется снимать вал, перебирать барабан. Слесари, наверно, поняли это еще в шахте и не стали приниматься за ремонт там.