Горюч-камень

— Вроде нет.

— Ну, добро, — он что-то вполголоса сказал, видимо, вошедшему в кабинет, тяжело скрипнул креслом. — Да… а что у вас там за катастрофа? С жертвами?

Суродеев почувствовал себя словно бы застигнутым врасплох.

— Разрешите, я о ней письменно.

— Раньше надо было письменно, — рокотнул вдруг Шаронин. — Почему секретарь обкома должен узнавать об этом по бумажке?

Суродеев молчал.

— Что ж ты? Язык проглотил?

— Сорвался электровоз, — кляня себя за то, что поддался Дергасову, стал рассказывать Суродеев. — Погибло трое спускавшихся в шахту проходчиков. Четвертый — электромеханик, по вине которого произошла катастрофа.

Шаронин выслушал его, не перебивая. Молва, как он и предполагал, разукрасила все это небывалыми подробностями и страхами.

— Та-ак. А тут уж невесть что плести стали…

— Комиссия заканчивает расследование, — добавил Суродеев. — Придется кое-кого привлечь к ответственности.

— Кто там начальник шахты?

— Костяника. Но замещал его главный инженер Дергасов.

— Не тот ли, что в новаторах у тебя ходит?

Чувствуя себя словно бы виноватым, Суродеев подтвердил:

— Он самый.

— М-да, — озадаченно протянул Шаронин, — положеньице! — и неожиданно зевнул. — Ну ладно. Пускай Меренков захватит акт расследования, поглядим.

— Хорошо, Павел Иваныч, — с облегчением пообещал Суродеев. — Комиссия должна завтра представить.

Все вроде обошлось. Конечно, в обком о катастрофе нужно было сообщить в первую очередь, — он знал это.

«Попутал меня, черт, — разозлился Суродеев не то на себя, не то на Дергасова и сразу же сделал из разговора свои выводы. — Надо после пленума собрать руководителей шахт, обсудить заключение комиссии. Пока там что, а у нас все как должно…»

Алгебра партийного руководства не исключала самых простых, подчас набивших оскомину действий. Заперев в стол доклад, он встал, погасил лампу и с удовольствием размялся.

Новое здание, в котором недавно разместился горком, выходило фасадом на городскую площадь. Из окон кабинета открывался вид на застраивающийся центр Углеграда. Тянуло ночной свежестью, сырью, угольной пылью.

— Попутал, — сердясь на самого себя, выругался вслух Суродеев. — Сам не путайся, так никто не попутает!

И, обрадовавшись, что, кажется, развязался со всем этим, почувствовал внезапную легкость и душевную освобожденность.