Горюч-камень

Когда они вернулись, возле правления были одни ребятишки, достукавшиеся, что их все же выставили. Валерка подбежал, сообщил сестре:

— Мамке вот такой отрезище премировали! Где ты была?

Тимша поднялся на крыльцо, прислушался.

— Мы, шефы, обещаем вам, товарищи колхозники, постоянно крепить дружбу и в подарок безвозмездно отремонтировали грузовую машину, — уверял Буданский.

Валерка нетерпеливо шмыгнул носом.

— После обеда нас на ней катать повезут!

Торжественная часть вскоре окончилась. Анфиса Матвевна, возбужденная, разгоревшаяся, выскочила из правления, прижимая к груди сверток с отрезом, и, найдя глазами Русёню, счастливо бросилась к ней:

— Теперь ты у меня с обновкой, дочка! В ателье отдадим, сошьют по-модному…

— Да это же твоя премия, мама, — возразила та. — Тебе и шить будем.

— Куда мне? Моя пора прошла, а ты вон скоро заневестишься, — и, спохватившись, предложила: — Пойдемте! Пока тут что — отобедаем…

Войдя в избу и поздоровавшись с бабушкой, Тимша удивленно огляделся. Сложенная печь и лежанка были побелены. В углу, за ситцевым пологом, виднелись две кровати. Герань жарким пламенем полыхала на подоконниках. В простенке, над семейными фотографиями, голубело зеркало и то отражало проплывавшие облака, то разбрызгивало таких непоседливых зайчиков, что хотелось гоняться за ними по всей горнице.

— Ну, садитесь, садитесь! — пригласила Анфиса Матвевна. — Мама, ты сюда, гостюшка сюда, Лида и Валерка — со мной…

На закуску были маринованные грибы, праздничный холодец, огурцы, помидоры, капуста и свойская колбаса.

— Давайте выпьем за то, чтоб так всегда! — растроганно предложила Анфиса Матвевна. — Всегда я спасибо говорила, Тима, а сегодня особенно. В самотрудную минуту ты нам помог. И я собрала пока шестьдесят рублей. Остальные отдам, как барана зарежу.

Смутившись донельзя, Тимша стал отказываться от денег. Но она сунула их ему в карман.

— И слушать не хочу. Ешьте, ешьте! Валера, ты бы не захмелел с бражки. Она крепкая!

— Ох, времечко пошло, — ничего не понимая, дивилась бабушка. — От заработанного люди отказываются!

Русёня перебила ее:

— Молчала бы лучше…

Понимая, что возражать бесполезно, Тимша пил и ел, как дома. После закуски хозяйка подала лапшу с куриными потрохами, а на второе — грибной пирог.

— А теперь — за колхоз наш! Я тогда еще девчонкой, меньше тебя, дочка, была, когда люди в него сошлись. — И вдруг спохватилась. — Ой, заговорилась я с вами! Ну, дообедывайте, а мне в правление надо…

Схватив платок, она заторопилась туда. Валерка увязался следом.

— И я с тобой, мам! Сейчас на машине катать будут.

Пока Русёня убирала со стола, Тимша разглядывал семейные фотографии. На одной из них была бабушка с лихим солдатом в бескозырке; на другой — Анфиса Матвевна, а на третьей — партизан с автоматом, в перепоясанной лентой папахе. Русёня была похожа на него — светловолосая, с таким же решительным разрезом губ, глаза — в густой опушке ресниц.

— Это отец твой? — осторожно спросил Тимша.

Она вполголоса отозвалась:

— В партизанах еще…

— Он умер?

Словно бы темное облачко набежало, приглушило радость окружающего. Тимша пожалел ее.

— Будь бы у вас отец — без избы не были бы.

Но Русёня не поддалась, оборвала по-будничному:

— Еще пирожка дать? С грибами?

А возле правления играли два баяниста, кружились танцующие. И дед Горыня, знаменитый в округе печник и чудодей, залихватски вертел подвыпившую старуху Макарьевну в залежавшемся, нафталинном сарафане с подбитым красной бейкой подолом.

— Ходи, вороная! Не взбрыкивай…