Горюч-камень
- Автор: Дмитрий Осин
- Жанр: Советская проза
- Дата выхода: 1965
Читать книгу "Горюч-камень"
28
Чего-чего, а соображений — о чем бы то ни было — у Косаря всегда хоть отбавляй. Работать на стройке ему казалось глупо, бессмысленно. Без сожаления расставшись с Волощуком, он стал лесогоном.
«Пускай стараются, — думалось ему о проходчиках. — А я за здорово живешь горб ломать не любитель…»
Но недели через две, когда скотный двор был закончен, дежурная как-то вызвала его:
— Выдь-ка! Тебя спрашивают…
Косарь только что пришел с работы, нехотя отозвался:
— Кому я там запонадобился?
Возле дежурки ждала какая-то женщина — немолодая, в откинутом с головы на плечи платке. Разыскивала кого-нибудь из плотников.
— Изба у меня недостроена, — робко поздоровавшись, стала объяснять она. — Всего и дела — оконные обсады поставить да двери навесить…
— Погоди, не мокропогодь, — утихомирил ее Косарь. И, хотя дал зарок не связываться с халтурой, не утерпел, осведомился: — А сколько заплатишь?
— Ох, ничегошеньки у меня сейчас нету, — всхлипнув, горестно призналась та. — Калужские работали… до позавчерашнего. Забрали деньги вперед, бросили и ушли.
Он насмешливо перебил:
— Э, так не пойдет! Тебя калужские нагрели, так ты теперь дурней себя ищешь. А у меня закон: рублю в угол, деньги — в лапу. Понимаешь?
— Сколько ж мне собрать-то надо? Ох, не смогу я, головонька горькая!
Притворно посочувствовав, Косарь удивился:
— Как же я твою стройку прозевал? Нову избу ставишь?
— Новую, новую. Возле балочки, за магистралью.
— А-а, помню. Трое работали.
— Калужские, втроем… чтоб им ни дна, ни покрышки!
Сам не зная зачем, он по привычке стал прикидывать:
— Четыре обсады, пята — дверь. Две сотни, — и, как нечто само собой разумеющееся, предупредил: — Задаток вперед!
— Это, значит, две тысячи? — ужаснулась она. — Да откуда ж у меня таки деньги?
— Две, две, — не сбавляя, повторил Косарь. — Как хочешь считай: по-старому, по-новому. Четвертной в задаток!
Проходя мимо, Тимша остановился, прислушался.
— Да где она найдет тебе такие деньги?
— Найдет, найдет, — уверил его Косарь. — Без дверей, без окон зимовать не станет.
И, сделав вид, что ему некогда, ушел в комнату. Растерянно успокаивая женщину, Тимша пообещал:
— Я уговорю его сбавить. Наполовину…
— Спасибо, — признательно поблагодарила та, не очень, впрочем, веря, что так будет, и с тревогой думая, где взять деньги. — Вполовину бы — лучше лучшего.
— Откуда вы? — спросил он. — Косарь знает?
— Из «России», — впервые улыбнулась женщина. — Вы ж у нас скотный двор рубили. Потому и пришла…
В комнате во всю силу играло радио и было накурено. Косарь, посвистывая, сидел за столом и трудно думал о чем-то таком же трудном и нескладном.
— Надо помочь ей, — почти не веря, что убедит его, сказал Тимша. — Давай пойдем в субботу, после смены; за воскресенье сделаем?
Точно очнувшись, тот невесело отозвался:
— Иди сам, если такой сердобольный. А мне не с руки…
Тимша плюнул:
— Хапуга ты! Только бы сорвать, а с кого — все равно.
В дверях показался Волощук.
— Что за шум? — сразу почувствовав неладное, он бросил на стол сверток, шутливо подтолкнул Тимшу: — Гляди-ка, какой я костюм отхватил!
Критически сощурившись, Косарь глядел, как он переодевался, примерял потрескивавший по швам пиджак. Старался ничем не выказывать обиду за то, что произошло в «России».
— Жениться надумал, что ли?
Пиджак был с разрезом сзади, брюки — узкие. Не хватало только белой рубашки с галстуком.
Тимша глядел на Волощука, не скрывая восхищения.
— Красивый ты, бригадир! Не хуже модёны какой…
— Это не я, а премия, — удовлетворенно оглядел себя тот. — За досрочную сдачу Большого Матвея!
Косарь охнул.
— По сколько ж отвалили? А мне?
— Ты свое у лесогонов ищи.
— И найду! Деньги заботливых любят…
Проснувшись ночью, Тимша надумал идти ставить обсадку один. Конечно, плотник он не ахти какой, но с этим справится. Вот только инструмента нет, а Косарь не даст, об этом нечего и думать.
Перебрав знакомых, решил наведаться к Ненаглядову.
«Не может быть, чтобы у него не нашлось плотничьего инструмента? Даст…»
Еще с улицы было заметно, что форточка в горнице распахнута настежь. Желто-зеленые чижи и щеголеватые щеглы вспархивали на нее, чуть помедлив, бросались вглубь, — наверно, под кровать, к мешку с конопляным семенем. Растроганно думая, что человек, приручивший птиц, поможет и ему, Тимша постучался.
«Только так и должно быть на земле, — твердил он. — Ни птицы, ни звери не должны бояться человека. И он пускай будет им другом-покровителем…»
Ненаглядов казался усталым. Морщины резко обозначились вокруг рта, под глазами. Прогнав соривших на полу щеглов, он пытливо взглянул на Тимшу.
— Ну? За чем хорошим явился?
Тот не сразу нашелся.
— Давно вроде не бывал.
— Давно-то давно. Да уж я понимаю…
Тимша решил объясниться напрямик:
— Артем Захарыч, у тебя инструмент найдется? Топор, долото, рубанок?
— Рубанок есть, долото найду. А ты что? В отходники?
Шутка, казалось, вернула Тимше решимость.
— Да почти. Вчера пришла из «России» вдовка одна. Изба у нее без окон, без дверей. Косари калужские забрали деньги вперед и скрылись…
Ненаглядов задумчиво поскреб поврежденную переносицу.
— Оконная да дверная обсадка точность любит. Угольник тебе понадобится.
— У нас плотники говорили: «Свой глаз — ватерпас!»
— Угольник я раздобуду, — не позволяя себе любоваться подкупавшей его хваткой, пообещал Ненаглядов. — А ватерпас не обещаю.
— Ничего, и без него справлюсь! Глаз у меня при-ученый…
Доработав неделю, Тимша отправился в «Россию». По правде говоря, его вело туда не только желание помочь вдове, а и стремление увидеть снова тех самых девчонок, что зазывали на вечеринку. Особенно одну из них: не ту, которая спрашивала, как его зовут, а другую — молча прошедшую мимо.
Хозяйки не оказалось. Возле избы, в затишке, босая по-домашнему, девчушка стирала белье. Не туго заплетенная коса перевешивалась на грудь и, наверно, мешала, потому что она то и дело отбрасывала ее за спину.
«Русёня, — удивленно остановился Тимша. — Вот она где! И правда, иначе не назовешь!»
Девчушка обернулась, свела золотистые, тщетно старавшиеся казаться хмурыми брови. Где-то она видела его, но не могла сразу вспомнить, и строже, чем следовало, спросила:
— Тебе чего?
— А где хозяйка?
— Какая еще хозяйка? Чего надо?
— Мне бы хозяйку постарше, — улыбнулся над напускной ее суровостью Тимша. — Пришел избу вам достраивать…
— Избу-у? А я думала: шатун какой, с магистрали, — и, оставив стирку, она торопливо вытерла руки. — Ты разве один?
— Другие после подойдут, — соврал он. — Ну, где материал? Чего ты так глядишь?
— Халтурщики калужские его разделывать начали да бросили. А гляжу потому, что думаю: «Неужели и ты такой же?»
Тимше было немного не по себе под строгим, испытующим ее взглядом.
— Шахтеры, к твоему сведению, не халтурщики.
Коса перевесилась на грудь тяжелым жгутом. Девчушка недоверчиво оглядела его снова.
— Схватишь деньги — и поминай как звали.
Сердясь по-прежнему, Тимша слушал ее и любовался.
— Тебя как зовут?
— Лида.
— А хозяйку?
— Анфиса Матвевна.
— Можно я тебя буду Русёней звать? — спросил он. — Хорошо?
— Зови хоть Зовуткой.
Материал лежал в избе. Дверные косяки были отрезаны по размеру, а для окон оказались только размечены. Пол был уже настлан, для печи оставлен квадратный проем. В переднем углу лежали пожитки, на них ютились дети, хозяйка и бабушка.
Тимша пришил к стене подкосы, оборудовал верстак. После этого можно было приниматься за работу.
Косяк для первого окна вязал на полу. Все время, пока он пилил, строгал, Русёня была занята стиркой и в избу не заглядывала.
Вскоре из лесу вернулась бабушка с внучонком, принесла чуть не полную корзинку грибов. Рыжеватенький Валерка сразу же принялся помогать Тимше — подавал инструмент, придерживал что разрешали.
— Шоферы на магистрали баяли: кто курит, тому в ракетчиках не служить! — хвастался он осведомленностью. — Одной самокруткой можно термоатомную войну вызвать…
— А может, термоядерную? — усмехнулся Тимша. — Ты лично куда метишь? В космонавты?
— В космонавтах много занятиев. Арифметика, физкультура, сурда какая-то. Я лучше на Кубу. Выучусь по-ихнему: фидель-мидель, — опасливо оглянувшись, Валерка попросил: — Только ты Лидке с мамкой не говори, а то не пустят.
Связав первую обсадку, Тимша принялся вставлять ее в проем. Сделано было по размеру, но как он ни бился — не входило. Измучившись, плюнул с досады, развязал и решил подгонять на месте.
«Ненаглядыч был прав насчет точности. Теперь самое главное — рамы. Войдут или не войдут?..»
Развесив белье, Русёня стала чистить грибы к ужину. Длинные языки пламени лизали сковороду, щепы хватало.
Почти в сумерках пришла с фермы Анфиса Матвевна. Увидев Тимшу, обрадовалась.
— Один? — осветив лицо набежавшей через силу улыбкой, спросила она. — А что ж другие?
— Я и без них одну обсадку связал!
Анфиса Матвевна осмотрела работу и осталась довольна. Нужно было только законопатить щели да подогнать раму. Тимше очень хотелось, чтобы хозяйка похвалила его работу, но она не похвалила: то ли не догадалась, то ли посчитала ненужным.
В избе на двух обрезках была положена застланная полотенцем доска. На ней стояла сковорода, лежал хлеб, огурцы, лук. На стене горела пятилинейная лампа, вокруг огня хороводилась мошкара.
— Ну как грибы? — вздыхая, спросила бабушка. — Не много их ноне, дождей не перепадало.
— Грибы хороши! — похвалила Анфиса Матвевна и, видя, что Тимша не ест, с сожалением вспомнила: — Была у меня четвертинка да калужские выпили.
— Спасибо, не, надо, — отказался он. — Мы в смене по пьянству заповедь приняли.
Русёня смешливо фыркнула.
— Одиннадцатую?
— Замолчи ты! — одернула ее Анфиса Матвевна. — Ничего не понимаешь, а насмешничаешь…
Вместо чаю было молоко. Парное, душистое, оно напомнило Тимше дом, детство.
Спать ему постлали возле верстака. Наработавшись, он заснул, едва лег, — без дум, без сновидений, как спится только в юности после долгого дня.
Анфиса Матвевна убралась в избе, задула лампу и легла тоже — рядом с детьми. Трудно было растить их, строиться, рассчитывать каждую копейку и не падать духом при незадаче, как с халтурщиками-плотниками.
«Работящий парнишка, — признательно думала она о Тимше. — Пришел, как обещался, и о плате не заговаривает. А вторые рамы не миновать доставать! В одинарных не перезимуешь…»
Бродячий ветерок шатался вокруг избы, забирался под дерюжку, завешивавшую оконные проемы, и, притихнув где-нибудь, через минуту принимался шебуршиться снова. А по черной асфальтовой реке, лившейся с востока на запад, шли и шли машины, разя друг дружку ослепительными копьями, света.
Утром Анфиса Матвевна едва добудилась его:
— Вставай! Развиднело уже…
Тимша вскочил, чувствуя ломоту во всем теле, не понимая, где он и что с ним. Сдавалось, только лег, а за дверью было багряно и по-рассветному знобко.