Повести, рассказы

18

Однажды, как только Цалел вернулся с кладбища домой, раздался звонок в дверь.

Открывая, он был уверен, что это Азриель, и вдруг увидел перед собой Виталия Андреевича Свиридова, Председателя завкома лесозавода, где он, Цалел, до ухода на пенсию работал технологом. От неожиданности Цалел забыл закрыть наружную дверь, вспомнил об этом, когда поздний гость уже сказал, зачем он пришел.

Возвращаясь из прихожей, Цалел застал Свиридова за рассматриванием Дининых фотографий на стене.

— Так когда, Цалел Исаевич, вы дадите ответ? — спросил Свиридов, переходя от одной фотографии к другой.

Но Цалел снова ничего ему не ответил на это. Ему все казалось, что разговор о поездке дней на шесть-семь в Игарку для Свиридова не более чем предлог, чтобы завести с ним, Цалелом, разговор совсем другого рода. Разве Виталий Андреевич не понимает, что Цалел теперь не в силах ехать куда бы то ни было! И почему с этим предложением пришел к нему вечно занятый Свиридов? Если бы речь шла просто о командировке, его бы, Цалела, вызвали на завод, как это уже бывало не раз до смерти Дины. Видимо, что-то другое занимает Свиридова.

Виталий Андреевич догадался, о чем он, Цаля, задумался? Почему бросил на него такой странный взгляд? А как было не задуматься, если Свиридов позвонил чуть ли не в ту же минуту, когда Цалел вернулся с кладбища? Что-то не верится, чтобы это было простым совпадением. Появившись именно в эту минуту, Свиридов, видно, хотел ему показать, что знает, куда Цалел каждый день ходит и когда оттуда возвращается.

А о чем Свиридов вдруг задумался, остановившись у окна?

Высокий, худощавый Свиридов, несмотря на русую бородку, которую он недавно стал отращивать, выглядел гораздо моложе своих двадцати восьми — тридцати лет. Он это знал и старался как-то скрыть. Даже в том, как он сейчас стоял у окна, чувствовалось желание выглядеть старше своих лет, как будто моложавость была его недостатком. Может быть, то объяснялось тем, что до него председателем завкома был человек пожилой, да и в райкоме среди работников, с которыми Свиридову приходилось сталкиваться, тоже, кажется, не было людей его возраста.

То, что теперь в отличие от прежних времен, на человека двадцати с лишним лет часто смотрят не как на зрелого, вполне сложившегося мужчину, а как на неоперившегося юнца, нередко мешало Свиридову в работе. Особенно сильно он это чувствовал, когда к нему приходили за советом, а то и с просьбой разобраться в их семейных делах люди, годившиеся ему в отцы. Цалел Шлифер, во всяком случае, вполне мог по возрасту быть его отцом. По-видимому, это и удерживало Свиридова от того, чтобы сразу поговорить со Шлифером, как только он узнал, что бывший технолог завода после смерти жены весь ушел в себя и что за ним неотступно, как тень, следует кладбищенский сторож. Он ждал, пока Шлифер сам себя обретет, Свиридов в это верил. Нужно только время. Не всем дана сила выстоять в тяжелый час. Все знают, что смерть никого не минует, но не каждый может свыкнуться с этой мыслью. Смерть всегда приходит неожиданно, сколько бы нам ни было лет. А к Шлиферу в дом она ворвалась поистине внезапно и преждевременно.

Когда через несколько дней после похорон Дины Виталий Андреевич навестил Шлифера, он застал у него высокого, слегка сгорбленного старика, который сидел в углу, опершись на толстую палку. Шлифер все допытывался у старика, в чем смысл человеческой жизни, зачем человеку жить на свете, если он обречен. И старик отвечал:

— Человек — это ничто, прах земной... Все суета сует...

Того же старика Свиридов встретил у Шлифера еще раз, когда снова пришел проведать его. Как и в первый раз, старик сидел в углу, опершись на свой толстый посох, будто странник, проделавший долгий и трудный путь. У него был вид человека, коему ведомо все на свете — и то, что свершилось до него, и то, что свершится после. Странно улыбаясь, он смотрел прямо против себя на стену, сверху донизу увешанную фотографиями покойной жены Шлифера Дины, чем-то напоминавшей портрет «Незнакомки» Крамского, висевший тут же на стене, — тот же гордый взгляд, те же полные, четко очерченные губы. Только вот улыбка у Дины была другая, ласковая, нежная, немного детская.

Теперь Свиридов вспоминает: когда он в первый раз зашел к Шлиферу, тот произвел на него впечатление человека, который никак не может поверить в случившееся, как это иногда бывает с людьми в большой беде. И это, наверно, было тогда для него спасением, помогло уйти от тяжелых мыслей. Когда же Свиридов навестил его во второй раз, Шлифер показался ему каким-то другим — он словно весь ушел в себя. Он молча сидел за столом и рисовал надгробный памятник.

Когда Свиридов собирался уходить, старик обратился к нему:

— Объясните мне, зачем этот человек развесил по всем стенам портреты своей покойной жены и теперь сидит и рисует надгробный памятник... Все суета сует...

Не этот ли старик пытается увести Шлифера с широкой дороги, по которой тот шел всю жизнь?

— А где ваш философ со своей суетой сует? — спросил Свиридов.

Кажется, звонят. Нет, это не к нему, это к соседу. Может, попросить соседа передать Азриелю, когда тот позвонит, что он, Цалел, куда-то ушел и вернется поздно? Азриель ведь может зайти с минуты на минуту, и в разговор, который он наверняка заведет со Свиридовым, конечно, втянет и его, Цалела. Старик, чего доброго, и при Свиридове может сказать бог весть что.

— Ну как, нашел он уже ответ, ради чего живет человок? — обратился Свиридов, поглаживая рукой свою русую бородку, к молчавшему Шлиферу. — Вот вы, Цалел Исаевич, когда шли в бой и в любую минуту могли погибнуть, задавались вопросом, зачем живет человек?

— Тогда, Виталий Андреевич, — ответил Цалел, пряча от Свиридова свои усталые глаза, — некогда было задумываться над этим.

— Ошибаетесь, товарищ Шлифер, если так думаете. Мне не пришлось быть на войне. Я тогда ребенком был. Но убежден, что и тогда люди думали об этом. Потому мы и одержали победу в войне, что знаем, зачем живем. Нет ничего для человека страшнее и опаснее, Цалел Исаевич, чем одиночество, замкнуться в своем собственном мирке. — И точно речь до сих пор шла только о поездке в Игарку, Свиридов продолжал: — В Игарку прибывает лес для нашего завода. Он предназначен для выполнения особо важного заказа. Нужно на месте посмотреть его опытным глазом. У нас на заводе нет более подходящего человека, чем вы. Выехать надо на будущей неделе. Времени, чтобы подумать, у вас, по-моему, достаточно.

— Надолго надо ехать? — спросия Цаля, рассеянно глядя на Свиридова.

— Думаю, не больше чем на неделю. Ну и около недели, вероятно, займет дорога. Вам вообще следовало бы вернуться на завод. Подумайте и об этом, товарищ Шлифер.

Азриелю, который пришел вскоре после ухода Свиридова, Цалел ничего не сказал. Он заранее знал, что скажет Азриель и какой даст совет. Лучше всего, скажет Азриель, сидеть дома, никуда не ехать.