Деревня на перепутье

— Теперь Года командует…

— Ладно, ладно, Страздене. Помни, чем хлеб зарабатываешь, лапонька…

— Пятрялис, проводи меня до хутора Григаса, будь добр, дорогуша. Хочу потанцевать.

Вингела огляделся. Глаза встретили ничего не выражающий взгляд Лапинаса. Неохотно встал, словно придерживали за полы, и побрел из дома, так и не получив ни капли.

Уже глубокая ночь, а на хуторе Григаса не смолкают песни и музыка. Гости не умещаются в четырех стенах, танцорам уже тесно на одном конце сенного сарая. Пара за парой выкатываются в дверь, летят через двор и, сделав круг, мчатся обратно в сарай, словно мотыльки на ослепительный свет примусной лампы, который бьет из дверей, вырывая из ночного мрака весь двор до избы и вишневого садика. А дальше уже светло от окон избы. Земля дрожит от бешеного топота, уханья, грохота музыки. Кажется, все собрались сюда излить избыток сил.

Ну и свадьба, ну и свадьба,
Вот идет гулянье! —

тянет Пятрас Интеллигент, изо всей мочи растягивая мехи аккордеона.

Даже колча пляшет молча,
Всем на осмеянье, —

подпевает Кашетас, устроившись рядком с гармонью.

Нынче пьем и веселимся,
Завтра окосеем, —

подхватывает Бурба, без жалости избивая барабан, и сам себе отвечает:

Послезавтра выйдем сеять,
И заснем, не сеяв…

Сметановоз с Габрисом охотно бы подпевали, да у них рот занят. Поэтому изо всей силы дуют в свои инструменты и ногами отбивают такт.

А пары все мчатся и мчатся мимо; подружки с дружками, сват со свахой, жених с невестой, молодые и старики, прошеные и непрошеные. Бешеная полька, фокстрот, полька молодоженов, «суктинис»… Танец идет за танцем, пара за парой. В сарае прохладно, но музыканты уже сбросили пиджаки, красноречиво поглядывают на столы, да, увы, некогда прополоскать пересохшую глотку. Заказы сыплются как из рога изобилия. В шапку Бурбы, положенную на скамеечку рядом, падают рубли, трешки, пятерки, а иной и целую десятку швыряет. Хороший урожай… Неужто оставлять его не сжатым?

Арвидас заказывает «права свата». Танцует с молодой, подружками, свахой, потом со всеми женщинами и девушками подряд. Пышная шапка свата будто петушиный гребень мелькает то тут, то там. Вот он пронесся мимо окон избы с Годой, среди вишен в его объятиях уже другая, перед музыкантами кружится с третьей, а из сарая вылетает, обняв четвертую. Так разделяет он пару за парой, отнимая у танцоров партнерш. Те в свою очередь отнимают у других; но не один уже выходит из круга танцующих, запыхавшись, — мало кому под силу такой бешеный темп. Кольцо зрителей, опоясавшее двор, становится плотнее, сжимается. Все новые пары выходят из строя, а сват свеж как огурчик — казалось бы, только что начал.

— Не дьявол ли?

— Хочет последнюю пару разделить…

— Гляди-ка, дуду не слышно!

— Кишки у старика скрутило…

— Любо смотреть, как танцует. Мощный мужик!

— Ну и председатель у нас, чтоб его туда! — выражает свое восхищение и Григас, переминаясь в толпе гостей.

Смолкла скрипка, вслед за ней — флейта. Только аккордеон, гармонь и барабан не сдаются. Кружатся лишь две пары: сват с первой подружкой и молодые. Мартинас утирает пот, не в силах сдержать ревность. Наконец Арвидас, бросив Году, разделяет молодых и, сделав несколько кругов с Бируте, возвращает ее Тадасу. Музыка смолкает. Раздаются аплодисменты, со всех сторон слышны одобрительные возгласы. Ай да сват! Всех с ног свалил! Ну, такой свадьбы в Лепгиряй уж точно не видали!

Страздене отпускает локоть Вингелы. Жадным взглядом, как лиса на охоте, следит она за Арвидасом.

— Просим, гости дорогие, за стол. Закусить, пот смыть. Просим… — приглашает Григас. Язык у него заплетается, ноги разбегаются. Весело, чтоб его, как никогда! — Давай споем, Гайгалас. Ты человек хороший, только не ругайся. Не ругайся, не ругайся, Клямас, и все будет хорошо. Люби людей, и они тебя любить будут. Не теряй голову, не волнуйся. Твою лачугу давно пора было спалить, чтоб ее туда. Выстроим дом, в поселке. Колхоз никого в беде не оставит. Но и ты от него не отворачивайся, Клямутис. Не отворачивайся, не отворачивайся.

— От хорошего человека не отворачиваюсь. Дай руку, черт возьми!

Обнялись, целуются. Потом заходят за угол сарая. Возвращаются, облегчившись, негромко напевая Григасову песню:

Хмель зеленый захмелел да на ветру качался,
Обвил липу стройную, ласкал да целовался…

Арвидас стоит, привалившись к срубу колодце, В одной руке шапка, в другой — платок. Тяжело дышит, вытирает потное лицо, шею, грудь.

— Развеселился, старик?

— Чего грустить, Арвидас, Сын женился! — Григас растрогался. — Не повезло вот, своей дочери нет. Вернется Круминис, Настуте к отцу уйдет. Она мне за родную дочь была, расставаться жалко. Но слезами горю не поможешь.

— Сноха останется.

— Оттого-то и радуюсь, потому чуток и перебрал, чтоб его туда! Одна из дому, другая в дом. Душа легче перенесет. Пошли в избу, Арвидас.

— Нет, старик, не пойду больше. В самый раз.

— Не ломайся, Арвидас, свату рано еще домой. Будем кутить до утра. Пошли в дом, говорю. — Григас схватил свата за плечо, но Арвидас мягко оттолкнул хозяина.

— Хватит, Антанас, довольно. Наплясались, напились. На сегодня хватит. Довольно, довольно, довольно.

Григас понимает, что Толейкиса не переубедить. Уныло опускает руки.

— Может, хоть на дорогу выпьешь. Как это так, не попрощавшись, будто поссорились…

— Нет, нет, Антанас. Завтра весь день впереди. Вот на виселицу поведут, тогда попрощаюсь. Дай последнюю ночку с женой поспать, — пошутил Арвидас и уже всерьез добавил: — Будь добр, пойми. Веселье весельем, а дело делом.

— Понимаю, понимаю, чтоб тебя туда, — уступает секретарь председателю. — Сам, чтоб не хвастаться, редко лишку беру. Но в такой день… Свадьба, Первомай… Наш праздник…

— Наш, — говорит Арвидас, надевая шапку. — До завтра, Антанас. Пока, Клямас.

— Да завтра, гадю…

Григас вдруг вспомнил, что Вардянис еще не уехал, хочет бежать за шофером, но Арвидас останавливает его. Не стоит. Дойдет пешком. Коли праздник, то пускай для всех будет праздник.

Проселок извивается в темноте будто серая, ползущая к большаку змея. Твердая глина, накатанная шинами автомобилей и трактором. За канавой вытоптаны следы — человеческие и скотины. Затвердели, как в гипсе. Это еще с той поры, когда была мокрядь. Теперь человек проходит, не оставляя никакого знака. Вот только что пронеслась Страздене — ни следа. Запыхавшись, стучится в окно избы Лапинаса.

Арвидас ступает по ее следам. Может быть, ставит ногу на то место, которого минуту назад касалась ее туфля. Ему весело. Весело, что земля пахнет по-весеннему зеленью, что такое высокое чистое небо, полное звезд, что вокруг уйма хороших людей, и простор, простор, всюду бескрайний простор… Расправь крылья, лети ввысь, стремись к головокружительным далям.

Шум свадьбы гудит в ушах. Счастливое лицо охмелевшего Григаса.

Хмель зеленый захмелел да на ветру качался,
Обвил липу стройную, ласкал да целовался… —

напевает Арвидас, вторя звенящему в ушах голосу Григаса. «Хороший старик… Все хорошие, все…»