Утренняя звезда

1

К Нанашу из «Центра» явился посыльный с письмом от Тембота. В письме сообщалось, что рабочие и крестьяне Армавира, Ставрополя и Баталпашинска создают сейчас вооруженные отряды для борьбы с контрой, мешающей установлению Советской власти на Кавказе. В Верхнем селении уже создан такой конный отряд, некоторые горцы вошли в него даже целыми семьями. «Нужно, чтобы и в вашем ауле, — писал Тембот, — создали такой отряд из тех, кто может держать в руках оружие!»

Нанаш немедленно собрал в глухом лесу своих людей.

— Вы знаете, дорогие друзья, сказал Нанаш, — что на Северном Кавказе во многих городах и селениях уже установлена Советская власть. У нас же одни за Советскую власть, другие — ярые ее противники. Мы должны срочно организовать конные отряды и вступить в решительную борьбу с врагом. Пора и нам действовать!..

А через день вездесущая Джакджак заметила, как сын ее, Джашарбек залез на чердак и выволок оттуда старую уздечку. Она с удивлением посмотрела на него и подумала: «Что же он будет делать с нею, ведь коня-то нет, его давно у нас забрали!» Но спрашивать сына об уздечке она не стала Джакджак так ослабла, что у нее даже не было охоты разговаривать. Она продолжала молча латать брюки мужа. А сын с уздечкой куда-то исчез. Джакджак не обратила на это никакого внимании. Ей не до того: вот уже год, как ее муж лежит больной. Больному нужна еда, а где ее взять? Время было голодное, питаться приходилось одной картошкой, да и то не досыта.

В дверь постучали. Вошел друг Джашарбека, Юнус.

— Нет ли у вас кусочка кожи, чтобы добавить к уздечке, у нас и не нашел…

Джакджак удивилась:

— Что ты, разве у нас может быть кожа, когда мы не режем скот! Ведь его у нас давно уже нет и в помине, — сказала она, вздыхая.

Юнус ушел, а Джакджак подумала: «И этому нужна уздечка, как и нашему. Что бы это значило?» Но в это время муж попросил пить, и Джакджак забыла об уздечке.

Но когда через некоторое время во дворе появился средний сын Джамая, тоже с уздечкой в руках, и спросил, где Джашарбек, Джакджак уже не могла усидеть дома и вышла на улицу, чтобы узнать наконец, что же происходит в ауле?..

Она заметила только, что мужчины толкались у кузницы Алаугана. Все шли туда с каким-нибудь делом: кому нужно было запаять дырку в кувшине, кому сделать ручку к косе, кому — починить стремена… И целый день как-то особенно четко раздавался удар молотка в кузнице Алаугана.

Когда полицейский угнал единственную лошаденку Джамая, Сыйлыхан села на крыльце и горько заплакала.

— Бедные мы, несчастные, стольких сыновей вырастили, а некому за нас заступиться, защитить нас! Последнюю твою лошаденку увели, отец Сослана, и как же теперь будем жить?! Все отобрали до последней курицы!..

— Перестань плакать, мать, побойся аллаха! Разве у тебя одной они отобрали все?! Ты же видишь, они грабят каждый дом. Им осталось отобрать наши души, тогда и они и мы найдем покой! — говорил Джамай, стараясь успокоить жену.

— Этот проклятый Бийсолтан как появится в ауле, так и жди несчастья!.. — причитала Сыйлыхан.

— Появится… появится… Он может обобрать народ, и не появляясь здесь.

В это время мимо дома проехал Добай на коне и с ним несколько вооруженных всадников.

— О-о, аллах мой!.. Что это за войска, отец? — забеспокоилась Сыйлыхан.

— Вот для них-то и отнимают коней у народа! — ответил Джамай.

— A на что им кони?

— Эх ты, никак не можешь понять… Ведь тебе же говорил зять: русские рабочие устанавливают в стране народную Советскую власть, безземельным крестьянам дают землю, а у нас власть еще прежняя. Добай и его прислужники стараются не пустить к нам эту Советскую власть. Ты же видишь, они глаз не спускают с нашего дома, потому что твой сын Сослан где-то устанавливает новую власть вот для таких же бедняков, как мы с тобой. Теперь тебе понятно, почему меня, старика, в тюрьму сажали! О-о! Если б у меня были прежние силы, я показал бы им!.. — Джамай даже кулаки сжал…

Во двор с плачем вбежала Джакджак.

— Угнали!.. Угнали… двух наших коз! Это — последнее!.. А у Калагерия увели коня.

Джамай и Сыйлыхан молчали. Их ничто уже не могло удивить.

Холодный ветер пронизывал их до костей, старики озябли и пошли в дом. Вдруг Сыйлыхан услышала, что в опарнице, где она давно уже не мешала тесто, скребется мышь. Сыйлыхан стало почему-то так горько и больно, будто по сердцу полоснули ножом… Она уговорила Джамая лечь в постель и укутала ему ноги шубой.