О любви. О жизни… с болью

Выше неба

За горизонт плавно опускалось солнце, а я сидел на забрызганной чем-то табуретке и смотрел в стену.

Обои грязные, когда-то они были наверное белыми, с какими-то жуткими алыми цветами, на полу ковер, местами прогрызенный молью, на окнах обожженные занавески. Ноги прилипают к полу от того, что этот самый пол не мыли уже лет десять.

Этот дом не всегда был таким. Я верю в это. Скорее всего сюда въезжали люди, полные сил, надежд и планов. Но жизнь всегда вносит свои коррективы. Люди слабеют, их планы рушатся, а надежда испаряется, как моча на асфальте в жаркий день.

— Петенька, горе-то какое, — вышла, шатаясь, из кухни бывшая теща, причитая, — помянем Маруську.

Она поставила на стол передо мной бутылку мутной водки под названием "Водка" и два совершено грязных стакана.

— Нет, Нина Петровна. Я за рулём, — ответил ей спокойно.

У пьяной женщины, с заплетающимся языком, грязными волосами, жуткими заскорузлыми руками и ногтями с стиле коршуна, полезли на пропитом лице на лоб брови.

— Ты что? Дочь мою не любил? — пробасила она, шатаясь и пытаясь сфокусировать взгляд на мне.

— Любил, — ответил со вздохом.

Понимал, что сейчас начнётся пьяный лепет, потом слёзы, далее по программе шел мат, она выпивала свою бутылку залпом одна и падала на диван, стоявший у стенки, что бы вырубиться и забыть о том, что я приезжал. Точнее на то, что когда-то было диваном. Сейчас это больше было похоже на клоповник.

— А почему помянуть не хочешь тогда? — не отставала эта бухая женщина.

— Потому что я не пью и Маша не любила алкоголь и пьяных людей.

— Ах ты мерзавец такой!

Трехэтажный мат полился гладкой и привычной музыкой из той, кто когда-то дал жизнь моей любимой жене.

С моей Машей мы познакомились 10 лет назад, когда попал в больницу, в которой она работала медсестрой. Ничего серьезного. Просто вскочил фурункул на одном месте и мне его вырезали. Маша работала в процедурной, так что, узнала меня со всех сторон ещё раньше, чем я узнал ее имя.

Когда выписывался, то именно она мне давала рекомендации. Только тогда заметил, какие у нее глаза. Такие синие, глубокие. Две огромные тарелки, окаймленные густыми и длинными ресницами. А ещё они были очень серьезные. Маша была худенькой и практически прозрачной. Я смотрел на ее смешные веснушки, кудряшки, выбившиеся из-под медицинской шапочки, ее ямочку на щеке. Только через несколько лет нашей совместной жизни, узнал, что это дефект прикрепления мышцы. В моей Маше даже дефекты были прекрасны.

Когда начали встречаться, то не понимал, почему она меня не приглашала к себе в дом, не знакомила с семьей. Понятно, что я городской пижон, а она деревенская простушечка. Всегда думал, что поэтому. Но однажды, когда мы встретились в городе и ей стало плохо, то повез ее домой. Когда приехал по адресу, то был в шоке от того, что увидел. Не дом, а сарай. Все вокруг запущено, бутылки от алкоголя кругом, собака полуживая, похожая на скелет.

Зашёл в дом с ней на руках и понял, что стеснялась она не условий жизни, а того, с кем жила. В доме валялась пьяная мать, бухали какие-то утырки.

Я не мог оставить мою Машу там. Развернулся и посадил ее обратно в машину, потом вернулся за псом и мы отчалили подальше от ее прошлой жизни.

Когда приехали ко мне домой, то она через слёзы всё мне и рассказала. Мать- алкашка, отца своего она не знала, да и не уверена, что мать в курсе, кто он. Бабушка когда была жива, то всё ещё более или менее держалось на плаву. Но за несколько лет до нашего знакомства бабушку прирезал пьяный собутыльник матери и начался Машкин ад.

Маша работала в больнице и брала себе максимальное количество смен не из-за денег, хотя их в семье не хватало, а потому, что не хотела бывать дома. Мать отбирала зарплату и у моей девочки не оставалось ничего на еду. Подкармливала повар тетя Валя на кухне в больнице и всё. Вот почему ей и стало плохо. Она упала в голодный обморок.

Я предложил сразу же расписаться и что бы Маша жила со мной. Она долго молчала, а потом задала один вопрос, который потряс до глубины души.

— Ты из жалости это делаешь?

Как объяснить человеку, которого никто никогда не любил, что это не из жалости, а потому, что лучше, чище и честнее Маши, я никого и никогда не встречал.

Мы поженились и у нас родилась дочка. Вылитая жена. Помню тот день, когда родилась Надя, как сегодня. Такая синеглазка, пухляшка с кучеряшками. Счастью моему не было предела. Единственное, что омрачало нашу жизнь- пьющая мать моей любимой. Маша каждый месяц приезжала к той в дом, оставляла деньги и со слезами уезжала через несколько минут.

Я до сих пор не знаю, в курсе эта женщина, что у нее была внучка? Не уверен.

Когда Наде было 3 года, их с Машей на переходе сбил пьяный водитель. Какой-то сынок чинуши. Надюшка сразу, а Маша ещё была жива.

Я примчался в больницу, как смог. В ту самую, где мы когда-то познакомились и где она работала.

Когда заходил в палату, то медсестры отворачивались. Я видел, как они потихоньку от меня смахивали слезы. Врач приемного Виталий Леонидович положил мне руку на плечо и сказал:

— Мужайся. Она уже не с нами. Ждала, видимо, тебя.

Моя Маша, всё такая же крошечная и прозрачная лежала на кушетке в крови, бинтах, с какими-то трубками ото всюду.

Когда подошёл, то ее холодные пальчики коснулись моего лица. Я смотрел на нее и казалось, что это всё не со мной. Не может такого быть. Не может.

— Петь, обещай, что ты будешь о маме заботиться, — прошептала она, улыбаясь и продолжая гладить мою щёку.

Я не мог ничего ответить, потому что душили слезы. Только кивал головой и смотрел на мою любимую, пытаясь запомнить каждую черточку ее лица, голос, запах.

— Спасибо тебе, любимый. А я позабочусь о Надюшке….

Это были последние слова, которые услышал от нее. Ее глаза, две огромные тарелки, закрылись навсегда.

Мне сложно сказать, что было дальше, потому что дни до похорон прошли в какой-то дымке. Я не помню. Помню только, что на поминках нажрался, как скотина и разнес ресторан.

Уже минуло 4 года с той поры. Девочек своих я навещаю раз в неделю, иногда раз в месяц, если уезжаю в командировку. Дома стараюсь не бывать, так как там всё напоминает о них. До сих пор в шкафу висят Машины вещи, а на полу разбросаны Надюшкины игрушки. Не могу я убрать из своей жизни это всё. И тёщу не могу.

— Нина Петровна, я вам деньги привез. Положу на холодильник. В следующем месяце привезу ещё, как всегда.

Тёща подняла на меня красные глаза и стала лезть целовать руки.

— Ой, спаситель ты мой. В старости кто ещё мне поможет? Только ты один у меня и остался. Сиротки мы с тобой. Бросила нас Маруська. Ой, дочка моя любимая, — запричитала она.

Что бы не слушать этот весь пьяный бред, быстро вышел из дома.

Свежий воздух приятно щекотал ноздри после смрада и грязи.

" Дочка моя любимая" пронеслось в голове и я ухмыльнулся. Дочку она лупила, как не в себя. У Маши после такой " любви" маминой переломы ребер, несколько сотрясений мозга было и шрамики на губе и виске остались.

Я езжу в эту помойку к алкоголичке только потому, что знаю, Маша смотрит на меня с неба и улыбается. Ей не больно, не обидно и нет злости. Они там с Надюшкой знают, что на земле у них есть якорь, который будет всегда держать их в сердце и делать добрые дела в память о них.

Пить или не пить.

Я сижу за столом на кухне и кручу в трясущихся руках пустой граненный стакан. Над столом лениво светит люстра, в которой горит всего лишь одна лампочка из трех. Надо бы поменять, но когда? Нет ни времени, ни желания, если честно.

Подшился я три года назад и за это время ни разу ни капли в рот не брал. А сейчас сижу и медитирую на стакан. В морозилке томится бутылка водки, купленная пару часов назад в магазине.

Зачем я это делаю? Для чего? Столько сил потребовалось для того, что бы избавиться от пагубной привычки. И вот снова собираюсь погрузиться в эту пучину, упасть на дно или как там ещё про таких, как я говорят? В общем, из человека превратиться в морального урода и алкаша.

Я хочу выпить, но боюсь. И правильно делаю. Знаю, что только пригублю, не смогу уже остановиться. Буду бухать и корить себя за это. Но только тогда, когда начну выходить из запоя. В процессе точно не до этого будет.

Почему я сижу здесь с пустым стаканом, вместо того, что бы читать книгу, готовиться к завтрашним занятиям в школе? Я слаб. Вот и всё. И моя слабость прорезалась вчера, когда увидел ее. Через 5 лет после расставания.

Я сидел в кабинете школы и ждал родителей на собрание. Да, надо проводить такое иногда, хоть это и не самое приятное времяпрепровождение. Ни для меня, ни тем более для родителей. Уж про детей и говорить не стоит.

Видел, как в мой класс, где преподаю физику, стали стекаться взрослые люди. Конечно же многие пришли с опозданием, поэтому всегда назначаю собрания на пол часа раньше, что бы к нужному часу все уже были на местах.

Женщины и мужчины рассаживались по местам. Когда было самое первое родительское собрание моего класса, то было интересно играть в игру под названием " угадай, кто чей" и почти всех удалось угадать. Но это собрание было уже третьим или четвертым, так что я сидел, уткнувшись носом в свои записи.

Когда часы показали, что уже прошло двадцать минут, то оторвался от своих неинтересных и ненужных дел, что бы поздороваться и увидел ее.

Серые грустные глаза смотрели на меня пристально и, как мне показалось, с укором. Всё ещё с укором. Ее, когда-то светло-русые волосы, теперь были рыжими, на губах яркая помада, нарощенные ресницы. Я застыл и смотрел на нее, пытаясь найти хоть немного от той Анютки, которую когда-то любил. В ней изменилось все, кроме взгляда.

— Добрый вечер, дорогие родители, — прокашлявшись и стряхнув с себя пелену воспоминаний, сказал я. — Кто не помнит или мало ли не знает, меня зовут Максим Леонидович. Я классный руководитель ваших детей, а по совместительству ещё и учитель физики, с которой у доброй половины класса сложности. Но обо всем по порядку.

Я стоял и рассказывал о том, что планировал, потом мне задавали вопросы и в самом конце, каждый должен был подойти и сдать по списку деньги на охрану, новые занавески(сотые наверное уже за все мои годы работы в школе) и на елку, которую планировали в этом году.

Родители подходили, называли имена и клали мне купюры, которые пересчитывал и складывал то в один конверт, то в другой.

Когда подошла Анютка, в кабинете кроме нас никого не было.

Она протянула мне деньги и сказал:

— За Григорьева Витю.

Я поднял голову и посмотрел в ее глаза.

— Привет. Как дела?

Она улыбнулась только одним уголком губ и ответила достаточно холодно.

— Все прекрасно.

Почему она подошла самая последняя? Ждала, когда все уйдут, что бы что? Сказать что-то или услышать от меня какие-то слова? Я не знал, поэтому молчал и смотрел в ее глаза.

— Дырку во мне не сделай, — довольно грубо проговорила она, нетерпеливо постукивая пальчиками с нарощенными ногтями, по парте.

— И не планировал.

Она протянула мне деньги. А я не мог оторвать от нее глаз.

— Послушай, Макс, давай без всяких там непоняток. Ты меня бросил, я пережила это и все. На этом точка. Нам с тобой всё равно придётся видеться иногда из-за Вити.