Бегство со Светлого берега

— Клавдия Михайловна, — сказала она, — вы ничего не должны Вере Ивановне. Ей было очень приятно достать для вас «Братьев Карамазовых».

— Она потратила на это время, — неумолимо отвечала Клавдия Михайловна. Потом она взглянула на тапочки своей жилицы. — Вы выходите в домашних туфлях?

— Я хотела только выйти взглянуть на море, — извиняющимся тоном произнесла Дарья Львовна. Выходить из дома в домашних туфлях было не принято. Стоя на тропе, она по некоторым звукам догадалась, что Клавдия Михайловна прошла за ней через двор и сейчас, вероятно, стоит у калитки и следит за ней.

Пройдя несколько шагов, она оказалась перед забором, который, как она теперь поняла, был одной из сторон того ограждения, что помешало ей пройти к дому по краю скалы. Она знала, что под деревянной радугой, которую она описала в письме к Вере Ивановне, должен быть проход, и кончиками пальцев нащупала более широкую щель между соседними кольями, что должно было означать присутствие между ними петель. Но дверь или калитка была заперта на засов с другой стороны. Дарья Львовна нетерпеливо обернулась. Да, она была права, хозяйка стояла у калитки и смотрела ей вслед. Ее готические черты были смягчены тенями от свисающих ветвей, но те же тени четко обозначили ее мощную фигуру. В гибкой линии ее довольно полной талии, в маленькой высокой груди и удлиненных бедрах совсем не было угловатости. Дарья вспомнила, с какой легкостью она несла наверх тяжелый чемодан и как легко сгибала и разгибала спину при стирке. Мужчина может найти очарование в крепкой женской фигуре, подумала она, и простить мрачность лица, возвышающегося на царственной шее. Оказавшись в пределах слышимости, Дарья тут же спросила: «А что, проход откроют утром?» Клавдия Михайловна отвечала, что пляж закрыт на зиму и ей придется пройти по дороге до более дальнего спуска к морю. Забыв, что во времена Веры Ивановны здесь не было ограждения, Дарья Львовна сказала:

— Но ведь Вера Ивановна выходила загорать на скале прямо по тропе?

— Это все знают, — отвечала Клавдия Михайловна с безобразной усмешкой.

Вера Ивановна предупредила подругу, что Клавдия Михайловна непривлекательная особа, но Дарья не предполагала, что до такой степени. Она быстро вышла к началу тропы и на дорогу. Там она замедлила шаг, пока наконец не нашла изрезанную колеями дорожку, проложенную через пустырь, прошла по ней до края скалы и дальше по крутому спуску, держа путь к морю. Волны разбивались о камни и отступали прочь медленнее, чем набегали, с отчаянием цепляясь за мелкие камешки, которыми за мгновение до этого так небрежно швырялись. Сюда, сказала себе Дарья, я буду приходить каждое утро купаться и лежать на солнце.

Когда она вернулась, в доме уже было темно, и только над дверью ее комнаты светилась узенькая полоска. Во дворах других домов по обеим сторонам улицы горел яркий свет, но Дарья Львовна не удивилась, понимая, что Клавдия Михайловна экономит электричество. Шахматный столик стоял не на прежнем месте, а ближе к ее двери, очевидно, из-за света крошечной лампочки, ввинченной в стену. За столиком спиной к ней сидел мужчина. При звуке ее шагов он встал, отодвинул столик и исчез. Теперь столик и стул стояли на своих прежних местах, в глубине веранды.

Когда следующим утром, собираясь позавтракать, Дарья прошла мимо закрытых ставнями окон и запертых дверей, на веранде уже не было ни шахматного столика, ни цветного стула. Она выпила кофе, съела пресный армянский хлеб с острым козьим сыром, положила большой плод хурмы в пляжную сумку и отправилась искать тропку через пустырь, обнаруженный ею вечером. Тропка оказалась ближе, чем ей представилось в лунном свете, и Дарья прошла по ней вдоль края скалы на пляж. Там она сняла сандалии и пошлепала по прозрачным курчавым волночкам назад к Медицинскому пляжу, до изгороди, спускавшейся в море и становившейся все ниже, так что ее столбики уже едва выходили из воды; здесь их уже нетрудно было переступить. Теперь она могла видеть, что люди получают за свои десять копеек. На вершине скалы было небольшое просмоленное строение с окошечком кассы в одной из стен, а чуть дальше вниз открытый павильон, набитый шезлонгами и лежаками. На мгновение Дарье захотелось вытащить наружу лежак и вволю позагорать на нем, хотя бы ради удовольствия немного смошенничать, но полоска травы у подножия изгороди казалась такой привлекательной и тенистой, что она решила расположиться именно там после купания. «Клянусь, что как раз там они сидели и болтали», — подумала она. Дарья долго качалась в ленивом прибое, пока легкое изменение его ритма не побудило ее поплыть к берегу. С трудом ступая по гальке, она забралась на вершину скалы, стянула там с себя купальник, расстелила на траве халат и улеглась под прикрытием изгороди. На горизонте вырисовывался контур большого парохода, его нос то погружался в воду, то выныривал. Дарья лениво прикинула, сколько пройдет времени, прежде чем он исчезнет за горизонтом. Ее глаза сами собой закрылись от золотого мерцания неба и моря. Под сморщенными складками капюшона ее халата что-то билось, словно сердце; легкий ветерок, едва уловимый зефир, забрался в широкий рукав, словно чья-то ищущая рука; земля подымалась и опускалась, как море. Она уже лежала не на траве под изгородью, а на содрогающейся палубе и слышала толчки поршней в машинном отделении, их мягкий, но неотвратимый ход взад и вперед в царстве, где возможно все. Толчки поршней становились все реже и медленней, потом они прекратились. Дарья открыла глаза и притянула халат. Из чашечки цветка вылетела пчела. Дарья посмотрела на мерцающую поверхность моря. Корабль уже исчез, только столб дыма на горизонте указывал на то место, где он находился. Она напрягла мышцы и села. Потом вытянулась и встала. «Это было чудесно», — сказала она.

Дарья покачнулась и тяжело наступила на что-то невообразимо мягкое. Нагнувшись, она увидела, как по белому халату растекается красное пятно. Хурма. Она подобрала ее, задумчиво поглядела, быстро высосала сочную сердцевину и выбросила шкурку в кусты.

Во дворе она остановилась на пару минут у колонки, чтобы замыть пятно и повесить сушиться халат и купальник. Когда она проходила мимо кухни, хозяйка оторвалась от белья, которое гладила, и неприятным тоном спросила: «Загорали?»

В своей комнате Дарья открыла все еще не распакованный чемодан и стала рыться в нем, пока ее пальцы не нащупали узкий несессер, который, освобожденный от карандашей и катушек с нитками, содержал теперь лишь ошейник и колоду карт. На пинцет она мельком взглянула и положила его на ночной столик. Неоконченное письмо осталось в чемодане; несессер она собиралась взять с собой на почту, где хотела купить цветную открытку с видом, чтобы послать Вере Ивановне. По пути у нее сложился текст, который она напишет на свободном месте рядом с адресом:

«Обосновалась на Крутой тропе, хотя теперь это уже не Крутая тропа, а Медицинский пляж, но все всё равно называют это место Крутой тропой, и я тоже так буду. Клавдия Михайловна была очень рада Достоевскому. Искупалась в первый раз. Все отлично. Целую. Даша».

Теперь Дарья Львовна проводила каждое утро на неогороженной части берега, не заплывая больше на Медицинский пляж и не загорая под изгородью. Почему она так делала, Дарья и сама не могла сказать. Время от времени она вынимала из чемодана неоконченное письмо и добавляла туда несколько строчек с насмешливыми намеками на английского джентльмена Веры Ивановны; письмо получалось длинным, и ей пришлось начать новую страницу. Она знала, что никогда не пошлет его.

Шахматный столик окончательно исчез с веранды. Мимолетная фигура в норфолкской куртке и башмаках также больше не появлялась на углу, когда она выходила в город. Но однажды произошла встреча, которая хоть и не тронула ее до глубины души, все же была ей крайне интересна. Она стояла у стойки кафе и собиралась взять погнутую алюминиевую столовую ложку и вилку с углового стола (ножи здесь не полагались), когда заметила, что женщина, стоявшая за ней в очереди, уставилась на нее своими печальными бусинками-глазами. Дарья села за столик у большого окна, откуда во время еды могла развлекать себя, наблюдая за прохожими. Та женщина, немного поколебавшись, с подносом в руках двинулась прямо к ней — хотя в помещении было достаточно свободных мест — и тронула стул напротив Дарьи с умоляющим взглядом, еще более выразительным, чем извиняющееся бормотание, с каким она попросила разрешения сесть рядом. Одинокая душа, недоброжелательно подумала Дарья, но потом решила, что и сама она тоже одинока, и улыбнулась в знак согласия, хотя и вынужденного. Женщина начала разговор обычным гамбитом. Впервые ли ее соседка на Светлом Берегу? Близко ли от моря она остановилась? Как ей здесь нравится? Дарья отвечала с ледяной вежливостью, и женщины принялись за еду в молчании. После нескольких движений вилкой соседка опустила ее и буквально не дала Дарье Львовне поднести ложку супа ко рту, наклонившись вперед и спросив тихим голосом:

— Вы меня не помните?

Дарья положила ложку, слабо улыбнулась и сказала:

— Боюсь, что нет. А мы знакомы?

— У нас есть общая знакомая, Смирнова. Вера Ивановна Смирнова. Вера Ивановна и я работали вместе в Библиотеке иностранной литературы. Вы приходили туда за английскими книжками. Я работала там в бухгалтерии.

Смутные образы возникли в сознании Дарьи. Вот Вера Ивановна появляется над склоненными головами в глубине библиотеки, чтобы поздороваться с ней у стойки. Вот чье-то лицо — то самое, что сейчас напротив нее? — поднимается из-за чужих голов, смотрит на нее, словно желая удостовериться, кто это, и вновь склоняется над бумагами.

— Вера Ивановна говорила мне, что вы здесь, — сказала Дарья. — Вы, кажется, живете где-то наверху? И вас будто бы (улыбаясь) тоже зовут Верой Ивановной? Но я не помню, чтобы видела вас в библиотеке.

— Вера Ивановна рассказывала вам обо мне?

Лицо Дарьи погрустнело.

— Она сказала, что вы… что вас долго не было…

Постепенно напряженность спала; как только у женщин появился подходящий предмет для разговора в лице общей подруги, им нашлось много чего сказать друг другу.

— Вы, наверное, близкая подруга Веры Ивановны?

— Да, — подтвердила Дарья. — Но у вас с ней более долгое знакомство.

— Она была совсем ребенком, когда мы познакомились. Мы называли ее Малышкой, потому что у нас было три Веры Ивановны.

Дарья улыбнулась.

— Я знаю. Она рассказала мне, как вы пришли к ней, когда она была здесь в последний раз.

— В самом деле? — Вера Ивановна была явно взволнованна. — А она рассказывала вам о своем англичанине?

— Она говорила мне, что познакомилась с англичанином, отдыхавшим в санатории, — холодным тоном ответила Дарья; но ей было так любопытно узнать побольше об английском джентльмене, что она едва ли не с нетерпением согласилась на предложение новой знакомой закончить разговор за чашкой чая. Из кармана своего обвисшего жакета Вера Ивановна извлекла пластиковый пакет, а оттуда половинку лимона и коротенький ножик с черной ручкой. Восхищенная ее предусмотрительностью, Дарья смотрела, как та отрезает тонкие ломтики лимона.