Поцелуй мамонта

ВЕЛОСИПЕДЫ — САМОЛЁТЫ

1

— Михейша со старшей сестрой, — сказывает мамуся про своих ненаглядных, — давно превратили этот природный феномен в безразмерную качалку. Оттого чаще обычного они «алемаршировали» в лес не за грибами, а за афоней — ягодой. И приносили, надо сказать, лесного добра полные корзинки. И не только с клюквой, а с тем ещё разнообразнейшим естеством, что произрастает и окружает прилесные акватории и болотные затропки.

— Одни ходили. Без Балбеса и Хвоста. Они герои, — бахвалится за старших сродников мелочь пузатая.

Безразмерно жрущая скотина по имени Хвост — а это пёс размером с полтелёнка — он тоже герой, искатель заблудившихся детей и гроза окрестных курей. Но только это случалось в давности.

Балбес — это приёмный отец Хвоста. Балбес привёл сопротивляющегося беспризорного щенка с улицы в дом, волоча его за хвост. Отсюда взялась кличка.

Хвост, подросши, от сердца любил охранять обглоданную костищу из голени рогатого, — не чёрта, конечно, — домашнего животного женского рода, безразличного на лай Хвоста и хлёстко наречённого ещё при рождении Лягавой Говядиной.

Бабка получила тогда от юного и мокрого телёнка ощутимый удар в лоб. И имя отскоком нарисовалось само собой.

Хвост дружил с доброй и живой тогда ещё Говядиной, находя с ней что — то общее в нравах. Но потом корова постарела и исчезла так же тихо, как исчезали порой обитатели «подсеновалка».

На память от неё осталась только жёлтая кость, сплошь изгравированная влюблёнными собачьими зубами.

Шкуру сплавили на обшив старых валенок, которые тут же подарили бедной, папертной, черноволосой, одинокой полуцыганке, которая в благодарность нагадала Авдотье Никифоровне много перспективных семейных ужасов.

Михейша там был красивым Валетом с блестящим будущим, перемежавшимся с казёнными домами и дальними колодбинными дорогами. Нищая гадалка попала в центр мишени.

За хозяйской обителью Хвост надзирал исключительно из — под строгого приказа. Шляться по болотам и гонять куликов — ему не резон. Хвост — не охотничья собака. Хвост — пёс надменный, на пустяки не отвлекается.

А, тем паче, его уже давно пора перевести с многолетнего батрачества на возрастное повышение: заслуженный отдых в теплом помещении — будке, чем — то напоминающей Парфенон и украшенной во фронтоне вместо героев Эллады именными собачьими орденами и медалями.

Орден — за отыскание в лесу ребёнка, медали за просто так: за лоск шкуры и фамильную великолепность общей стати.

Но, взамен всего этого семейного и клубного почитания, пёс мечтал о переведении наград в съедобную разновидность: в мягкий на зуб пенсионный паек — желательно в виде куриного сиропа, заваленного доверху мясными вырезками.

2

— Журавлину с земляникой легко собирать. — Это хвалится Леночка.

Она, будучи старшей из четверых детей Полиевктовых, помогала нянчить младших, которые отстали от первой партии — а конкретно от Михейши — ровно на десять лет. Понимая ребячью жизнь изнутри, Леночка заслужила право обобщающего и требовательного слова, депутатского наверное, — слова от всей детворы.

Кроме того, подошла «та самая» пора. И теперь она — предсвадебная девица.

Вот — вот выйдет за командировочного офицера — слабоусатого: — не росла отчего — то лицевая поросль, — зато гладкощёкого, лишённого напрочь прыщей, милого, по напускному самоуверенного, ироничного, в меру серьёзного старшего поручика со слегка сжатыми по вертикали глазами — может, от южных путешествий его родителей.

Автор дрожжевой пекинской авантюры старше Леночки. Но, всего — то на три года.

Раз увидевши её в недеревенской одёжке — мещанский выходной сарафан до пят, огромный поясной бант сзади, вкруг шеи — живые калиновые бусы — и, поговорив с ней в ранеточном саду, сей муж не чает теперь в Ленке души.

Жаль, далеко обучается молодой денди военно — миссионерскому мастерству.

Михейша с удовольствием поделился бы с будущим родственником о военных и бандитско — шпионских делах. Но тот то в Питере арендуется и коншпекты пером скребёт, то в самой Москве присутствует… при допросах чужих агентов и политических интриганов: некогда ему болтать с Михейшей.

Может, и привирал Михейше, раздувая заслуги.

С его слов: то он практикует на Дальнем Востоке, проверяя выученные языки, то в Киев — мать заедет потоптать живые камни Подола, и скатиться на скользких каблуках по заледенелой Андреевке. И в Манчжурии — то он побывал, и живых — то он японцев видел, не говоря уж про настоящих джорских аборигенов, засевших как загнутые гвозди в подошве местной горы.

Михейша, будто в бане, с ног до головы охолонён пенной завистью.

Высокого будущего полёта специалист, одним словом, то был. И настоящий эталонный Жених, презирающий модные в то время зуботычины во всех смыслах, полностью вписывающийся в полиевктовские заповеди о вечности и странной дружбе добра со злом.

Михейша искренне завидует поручику.

Ленку, несмотря на совместные приключения и делённые пополам некоторые, самые важные тайны, он любит второй после бабушки.

Была бы Ленка семиюродной сестрицей, он сам женился бы на Ленке.

3

— Лежишь себе на животе, если ты на поляне, или станешь на корточки сандалиями поверх кочек, — если на болоте, — и вот оно богатство: далеко ходить не надо. Вкруг себя пошаришь — вот и плат ягоды. В узелок его и дальше гребёшь. Перенесёшься на три ползка — уже кружка — берестянка. К полудню, без напруги, полна с верхом плетушка. С братиком — две. Были дела? Да же? — Ленка хитро так подмигивает и становится похожей на знатную, седую в буклях даму, обсуждающую девичьи шкоды столетней давности.

Ленка — весьма пригожая деваха не только для поручика Александра.

Не могут на неё наглядеться ни отец с матерью, ни бабка с дедом. Да и Михейша ревниво наблюдал над превращением Ленки из азбучного, но вовсе не пропащего утёнка — как показывает по — швейцарски точное время — а в знатную красавицу.

Мужики местные, наплюя на фрукта Сашку, заглядывались на Ленку. Но их Ленка не то, чтобы особо не жаловала, а вообще презирала: как загрязнённый безостановочным по — чёрному питиём, как раскрашенный угольной пылью класс. Ишь какая буржуйка оказалась!

— А дальше на болото качаться. Было так? Можно уже повиниться? Красота же? — и сама же Ленка себе отвечает: «красота».

Леночка возбуждена давними и многочисленными совместными подвигами — вояжами по лесам и горам с братиком за ручку. Как в сказке о братце Иванушке и сестрице Алёнушке. Она может трещать про это без умолку.

Кроме того, она теперь без ума влюблена в возмужавшего брата, и готова ставить его сверстникам в пример.

— Ну, так, — бурчит повзрослевший братик, опустивши голову. Он воспитывался во всём своём невеликом детстве под излишне заботливым присмотром сестры.

Бабку и мамку он понимает как необходимость. Отца и деда — как недоступных абсолютному пониманию старших мужей. Сестру — как приличную вредину, но порой и чаще всего, как надёжную защиту.

— А велосипед помнишь мамочкин? Как ты давненько через яму перелетел и головой в сосну? Мог нос размозжить…

— Мозгов в носах, вообще — то не бывает, — глубокомысленно отмечает Михейша.

…А как молоко парное любил, а как козье пил? Помнишь вместе ходили на край деревни? А сейчас морщишься на корову и на козу плюёшься. В самом Питере такого молока нет, как у нас. А Катьку Городовую помнишь?

— Катьку помню, но смутно. (Соврал, любил он Катьку. И, как живой факт, помнил раздувающийся от малейшего ветра шаровидный сарафан.) — А Катька — то причём?

— А ты её катал… Вернее, ронял.

Вот чёрт. И это пронюхали наблюдательные родственнички.

— А велосипед — то был вовсе папкин. Взрослый и с рамой.

«Срамный» — в шутку и уважительно называл его Михейша. А у девчонок «срамной» — тут только иностранец не разглядит разницы — в пику со своим отцовским, на котором можно кататься только стоя, или переваливаться сбоку набок как хромой мерин, скобля подпруги. Но это только до поры, пока сиденье высоковато. Потому ноги, борясь с неудобством, росли быстрей бамбука.

— Я на девчачьих тихоходах не езжу. Раз всего — то было.

Кувшинкино озеро далеко, а всё равно в бору мох как зыбучий песок движется, и легко отдирается, если потянуть за пласт. Михейша гонял на велосипеде до озера и купался в нём. Клевал землянику, ворошил мох, отыскивая спрятавшихся боровиков. Тревожил палочкой муравейники, сосал кислоту, распинывал кочки, разглядывал прочих земляных жителей.

— А разогнался — так себе…

Это неправда. Михейша мчал тогда ополоумевшим рысаком; и, коли рассказал бы родичам правду, то лишился бы папкиного велосипеда как пить дать.

— …Еду по тропинке.

…Местами трава.

…Скользко.

…Колеса вихляют.

…На гору шишек наехал.

…Думал, проеду.

…А они раззявились, и я в сторону — рраз!

…А сбоку, как назло, яма.

…Яму — то я не вижу. Отвлёкся на шишки.

…Водворяюсь в ямину. На скорости. Бабах!

…Через руль перелетаю. Велосипед вверх тормашками в другую сторону.

…Ударился, конечно. Но вовсе не больно было.

…Тут же встаю.

…Голова кружится… немного. Сосны качаются.

…Звёздочки как живые перед глазами: шмыг — шмыг!

4

Девочки крайне удивлены. У них никогда звёздочки в глазах не прыгали, несмотря на то, что они, забросив трёхколёсные чудища, кренделя по двору и испытывая на сарафанах притропиночные — околооградные и дальние лесные колючки — вовсю осваивали мамкин, дырявый в середине, дрянский совсем, бабский велосипед.

— Девочкам в платьицах не положено задирать ноги, — так объясняла бабушкам странный выгрыз посередине конструкции.

…Потом всё прошло, — не останавливается Михейша.

…Заработал на колесе осьмёрку. Знаете что такое осьмёрка? Это, если сбоку посмотреть, то…

— Увидим осьмёрку! — кричат девчонки, — понимаем, знаем эту циферку…

— Правильно говорить восемь, — поправляет бабушка.

— Не объясняй. Мы знаем. А что дальше, братик Михейша?

— Надо же, сколько вежливости! — думает Михейша. — …Папа с дедом колесо чинили, а я смотрел.

— И — и–и. Что ли не помог папке? — закручинилась Авдотья Никифоровна за внучиковый грех дальний.

— …Теперь сам сумел бы, а тогда… Тогда меня не допустили. Спрячь руки за спину и не мажься почём зря — говорили.

— Масло так просто не отмыть, — говорит Даша, защищая брата. — Надо много чёрного мыла.

— Собачьего!

— ???

Про производство мыла можно было поговорить отдельно. Но некогда:

— …Героического в том падении ничего нет, — продолжает главный рассказчик.

— Ну, да? — По мнению девочек, падение с велосипеда — настоящее геройство.

— Это вам не с колокольни прыгать… — Последнее добавлено зря.

— Конечно, нет. Не с колокольни. Колокольня выше.

Малышки хихикают. Леночка посмеивается по взрослому: «Пробовал что ли с колокольни?»

Михейша с колокольни не пробовал: только с нижних веток кедра в мягкий муравейник. А зимой — кубарем с мёрзлого сеновала в сугроб. Приятно получить вдогонку по затылку невесть откуда взявшейся на сеновале половинкой кирпича!