Гавана, год нуля

Сразу скажу, история итальянки ошеломила меня изрядно. В общем, году этак в девяностом, то есть где-то год спустя после отъезда Маргариты, Леонардо познакомился с одним итальянским журналистом, который работал для нескольких СМИ и живо интересовался происходившими на Острове свободы переменами. Они с Лео довольно плотно сошлись, стали близкими приятелями, и в конце концов писатель сделался его персональным гидом по Гаване. В одну из загульных ночей Лео упомянул о том, что работает над романом о жизни Меуччи, и у журналиста загорелись глаза. Он сказал, что тема его живо интересует, что в Италии недавно вышла книжка о жизни изобретателя, и как раз в этом году одному довольно известному ученому было поручено всерьез заняться изучением творчества Меуччи, включая обращения к архивам, а также посещение мест, где жил изобретатель. Так оно и случилось: незадолго до этого разговора исследователь посетил Гавану. Леонардо тогда подумал: какая жалость, что он с ним не встретился, ведь он, конечно, мог бы снабдить его немалым количеством сведений. Но это не так страшно, потому что он сам собирался обскакать всех, доказав то, что до сих пор никто доказать не мог. Так и сказал после очередной порции рома: мол, в Гаване существует неоспоримое доказательство, что телефон — изобретение Меуччи. Тогда-то он и рассказал приятелю о документе. Глаза журналиста загорелись так ярко, что ночь едва не превратилась в ясный день. Эти двое и так уже были друзьями, но с той ночи стали братьями и партнерами совместного проекта: создания книги. Журналист обещал непременно приехать еще раз, а вернувшись домой, в Италию, отправил Лео всю информацию, какую только нашел по данной теме. И вот однажды, уже в 1993 году, писателю позвонила некая итальянка, которая только что прибыла на Кубу и привезла ему весточку от друга. Она сообщила, что журналисту, который занимал довольно критичную позицию по отношению к кубинскому руководству, было отказано в визе, так что она приехала вместо него. Привезла ему статьи Базилио Катания, того самого ученого, который занимался исследованием творчества Меуччи, письмо от его друга-журналиста, деньги и твердое намерение приобрести документ. Лео все это пришлось более чем по сердцу, причем по разным соображениям.

Во-первых, ужасное экономическое положение давало надежду на то, что Анхеля не придется слишком долго уламывать. В-вторых, появились деньги для покупки, которых в карманах писателя водилось негусто. Ну и вишенкой на торте явился женский фактор, который всегда помогает смягчить мужское сердце. Барбара и Лео заключили сделку: она займется умасливанием Анхеля, чтобы купить у него документ, а Леонардо напишет книгу, однако же и она сама, и журналист получат эксклюзивные права на эту находку и некий процент от роялти при публикации книги. «Ты помнишь вечеринку в доме моего приятеля-кустаря?» — спросил он. Конечно, ведь именно там я и познакомилась с итальянкой. Леонардо продолжил, и я узнала, на что именно он пригласил тогда Анхеля, причем ровно с той целью, чтобы Барбара смогла с ним познакомиться и приступить к своей части миссии. Так возник и ужин в ресторане, на котором она и Лео заговорили о Меуччи, пока Анхель не перевел разговор на другую тему: как считал Лео — именно потому, что не хотел трепаться о таком на публике, и потому, что тогда еще не знал о заинтересованности Барбары в этом документе.

Прикинь только: я в тот раз впервые услышала имя Меуччи, когда остальные уже давно шли по его следу. Лео прервал свой рассказ и заявил, что я должна его извинить, но в самом начале они понятия не имели о наших с Анхелем отношениях, а это важно, потому что Барбара намеревалась опробовать на нем свои чары. И раз уж он все равно вынужден мне об этом рассказывать, то воспользуется случаем и пояснит, что на свои литературные посиделки он пригласил меня по двум причинам: я ему нравилась, а Барбара уже пригласила туда Анхеля. Он вообще-то думал, что это ошибка, но тут его осенило: ведь это шанс понять, пара мы или нет. И пришел к выводу, что, конечно же, нет, потому что я весь вечер резалась с ним в домино, в то время как Анхель болтал с итальянкой. Могу поклясться: пока Лео говорил, я все тверже убеждалась в своей непроходимой тупости. Понимаешь? Как шахматный конь, который думает, что он сам прыгает по клеткам, не подозревая, что его передвижения подчинены чужой воле, так и я оказалась марионеткой, вообразившей себя кукловодом.

Барбара поговорила с Анхелем о документе. Она и Лео полагали, что Анхель отфутболит ее, стремясь набить цену. Это они в свои планы включили, а вот чего не включили, так это того, что она с Анхелем переспит и даже не посчитает нужным сообщить об этом Лео.

«Это говорит о том, что Барбара что-то затевает за моей спиной», — сказал он с явной тревогой и поднялся.

Я воспользовалась паузой и сообщила, что спутались они в Сьенфуэгосе, а он улыбнулся, потому что знал про легковушку, которую Барбара взяла напрокат, чтобы отвезти туда Анхеля с сестрой. Но после поездки эта сукина дочь ни словом не обмолвилась ему об их шашнях. Она точно что-то затевает, или, еще хуже, они затеяли что-то на пару; возможно, уже сговорились, чтобы оставить его с носом. Леонардо снова выжал тряпку, и, глядя на движение его рук, я чуть не засмеялась, представив вместо тряпки в его руках — шею итальянки. Мне тоже очень хотелось свернуть шею Анхелю. Хотя известие о том, что поездка в Сьенфуэгос все же и впрямь оказалась поездкой брата и сестры, пусть и при весьма специфическом участии Барбары, принесло мне некоторое облегчение, но всего лишь некоторое, потому что в целом этот вояж продолжал меня беспокоить. Сильно беспокоить.

Лео снова сел, взял меня за руки и объявил, что нам надо действовать как можно скорее. Он займется отшиванием итальянки. Если при этом придется нарушить их договор, то и хрен с ним. Мы будем действовать сообща. Получив документ, он закончит роман, и вся слава достанется только ему; но он обещает упомянуть меня в благодарностях и выделить толику денег от продажи авторских прав. «Это все, что я могу сделать», — добавил он, но перед этим мне предстоит выманить у Анхеля документ, а это уже — мое дело.

Единственная проблема: Лео так и не удалось убедить меня в том, что документ находится именно у него. По его словам, Маргарита оставила реликвию у Анхеля, однако Анхель уверял, что она сама сказала ему, что реликвия находится у кого-то еще. И этот кто-то — тот, кто рассказал мне о манускрипте; значит, кто-то врет. Лео огорчился, услышав от меня эти соображения. С какой стати Маргарита стала бы его обманывать? И кто бы мог выкрасть документ из квартиры ее мужа? «Ее отец», — поразмыслив, сказала я. На лице писателя проступило выражение крайнего удивления. «Это профессор, что ли?» — поинтересовался он, а потом заявил, что, с его точки зрения, тот никак не мог этого сделать. Лео с ним не был лично знаком, но знал, что Маргарита не разговаривала с отцом довольно давно, это случилось задолго до ее отъезда.

— Анхель умеет рассказывать сказки, что верно, то верно, — заключил он.

Я улыбнулась. Может, оно и так, вот только я все еще не могла поверить, что Анхель на ходу сочинил, что документ находится у Эвклида.

— Зачем? — спросила я.

Лео, поправив очки, предложил возможное объяснение — простое, но вместе с тем очень разумное.

— Чтобы защититься, — сказал он. — Он соврал, просто чтобы защититься.

По его мнению, Анхель нырнул в постель с Барбарой из-за документа, а еще потому, что она — иностранка. Ну, ты понимаешь: ром, обеды-ужины, дорогие сигареты. У него к ней чисто утилитарный интерес, а вот я, Лео уверен, ему по-настоящему нравлюсь, и меня он терять не захочет. А что произойдет, если я об этой интрижке узнаю? Первый вариант: я захочу бросить Анхеля, и в этом случае он приложит все силы, чтоб меня вернуть. Второй вариант: я захочу как-то ему отомстить, нанести некий ущерб, а наибольшим ущербом была бы утрата им документа, потому что эта бумага — самое ценное, что у него есть. Вот поэтому он и решил подстраховаться, придумав, что документ не у него, а у кого-то другого.

— Я тоже мужчина и писатель, Хулия, поверь мне, я разбираюсь в психологии некоторых персонажей, — завершил свою речь Леонардо.

Внезапно все встало на свои места. С одной стороны, версия о подстраховке прекрасно объясняла, почему Анхель поведал мне историю фамильной реликвии сразу же после своего возвращения из Сьенфуэгоса, то есть в тот момент, когда у него завязались отношения с Барбарой. Я не должна была упускать из виду, что у моего ангела богатое воображение. С другой стороны, факты просто вопили о невиновности Эвклида. Ведь он первым заговорил со мной о Меуччи, он сам показал мне все, что у него было, он сообщил, что Маргарита отдала документ писателю, и он буквально только что дал мне адрес Музея Гарибальди — Меуччи, планируя наши совместные действия. Нет, Эвклид определенно не владел манускриптом. Да, он украл мою дипломную работу, это верно, но абсолютным, полным сукиным сыном он не был. Сукиным сыном сейчас был потерявший последнюю совесть Анхель, который спит с иностранкой и сочиняет затейливые сказки, чтобы запудрить мне мозги. И это мужчина, которого я люблю. Понимаешь? Почему любовь настолько неразумна?

Леонардо не сводил с меня глаз, ожидая хоть какой-то реакции с моей стороны. Я сказала, что если все так, как он предположил, тогда, вероятно, «Анхелито» прав и есть два варианта. Бросить его — но этого я делать не собираюсь. Или отомстить за себя, что гораздо более справедливо: отомстить, выкрав документ из его дома, и отдать достойному. Писатель заулыбался, сжимая мои руки. Я посмотрела в его глаза за стеклами очков и спросила себя: неужто и вправду Анхель переспал с Барбарой только из-за документа и нескольких банок пива?

— Определенно, я влюбилась в говнюка, — сказала я, после чего Лео опустился передо мной на колени.

— Анхель не так уж плох, — сказал он. — Маргарита говорила, что любострастие является самым распространенным грехом кубинцев, и Анхелю слишком нравятся женщины. Но в остальном он парень хороший.

Маргариту Анхель очень любил, но не был ей верен, провозгласил Лео и добавил, что я не должна принимать это слишком близко к сердцу, потому что как ни крути, а это такой общенациональный порок. Разве нет? Ему удалось меня насмешить. Я приблизила губы к его лицу и прошептала, что его роман станет совершенным. А он пообещал, что Анхель достанется мне, и провел по моей щеке тыльной стороной ладони. Улыбаясь, я закрыла глаза и вспомнила своего ангела и его обнаженное тело, лицо Барбары, когда она произносила «Сьенфуэгос», и день, когда я в первый раз увидела Леонардо.

— Какой, говоришь, наш общенациональный грех? — перепросила я.

Ответом был его язык у меня во рту. Дождь лил всю ночь.