В свободном падении

— Слушай, была давка, к тому же плохое освещение, если нужно, я могу и извиниться.

— Можешь, но это вряд ли поможет, — покачал головой Вадим. — Он давно искал повод, чтобы от нас избавиться. И тут ты бьёшь ногой его девушку! Лучше не придумаешь…

— Поверить не могу, что нас выгоняют из этой дыры.

— Да… да… — Филипп по привычке потянулся, чтобы почесать бороду, но вместо этого наткнулся на пустое пространство. Почесал вместо этого глаз и вернул руку на место. Последовали, поочерёдно, мои и Вадиковы вздохи.

— Похоже, теперь у нас нет выбора, — осторожно проговорил Вадик.

Я посмотрел на него с раздражением. Вадик… эх Вадик…

Несколько дней назад Фил и Вадик, радостные, вломились на репетиционную базу. Перебивая друг друга, как зубрилы-ученики, они принялись рассказывать, что наша благодетельница, Йоко-Аня, сумела организовать для группы выступление на каком-то молодёжном фестивале — зрителей якобы ожидалось от пяти тысяч человек.

— Пять тысяч! — всё твердил Филипп зачарованно, представляя, сколько среди этих пяти тысяч найдётся отчаявшихся женщин-реалисток. — Ты хоть представляешь, как это круто для нас — группы, собирающей на своих концертах в лучшем случае три-четыре десятка человек!

— Да, всё благодаря Анечке. Нам следует сказать ей спасибо, — подсказывал нам Вадим.

— И правда! Видишь, Андрюш, эта Йоко, оказывается, не такая сумасшедшая блядь, как мы с тобой думали! — не обращая внимания на Вадима, радостно восклицал Фил.

— Но хотелось бы узнать подробности… — не спешил торжествовать вместе с друзьями я.

— Какая разница! — перебил меня беспечный Фил. — Концерт на молодёжном фестивале музыки, говорят же тебе.

— И всё же, конкретно, что это за фестиваль? — настаивал я, переключив всё своё внимание на внезапно затихшего Вадика.

Запинаясь и отводя глаза, он объяснил, что фестиваль имеет какое-то отношение к молодёжному движению «На страже стабильности» или, как они сами себя называют — к «стабилам», или, как называет их остальные, — к «нассистам». И на днях уже должна была состояться встреча с одним из их предводителей — неким Сергеевым, «старым знакомым» Йоко-Ани, которому она уже успела навязать нашу пластинку. Не задумываясь, я отверг предложение с праведным гневом, обругав и Вадика и Фила за их не соответствующее никаким панк-стандартам поведение. Не то чтобы я видел в «нассистах» каких-то идеологических врагов, скорее, они вызывали у меня лишь омерзение. Я не хотел и не собирался с ними бороться, мне всего лишь не хотелось вляпываться в них.

— Слушай, там никаких лозунгов, просто музыка! — продолжал меня уговаривать Вадик уже здесь, в моей квартире, в присутствии затеявшей это всё Йоко-Ани. — Тебя никто не заставит маршировать в ногу и молиться на портрет товарища генсека. Отыграем песни и уйдём. Больше от нас ничего не нужно!

— Отыграем песни? Перед кем, перед этими лоботомированными скотами, загнанными туда за деньги? У нас есть репутация, мы же не можем так просто…

— У тебя есть принципы! У нас есть репутация! Что с тобой сегодня? — всё больше неистовствовал перед очами властной крокодилицы Ани Вадим. — Ты обкурился или тебя похитили инопланетяне? Наша репутация такова: мы группа, которая не в состоянии собрать больше сорока человек. Если мы откажемся от этой возможности…

— Я не буду унижаться перед этими хуесосами! Моя душа стоит дороже, чем пятитысячный концерт перед этими блядьми!

— Ты чего разорался? Никто и не собирается покупать у тебя душу! Это просто маленький компромисс, на который надо пойти ради общего дела!

— Общеизвестно, — встрял в нашу перепалку Фил, — что душа — это товар, которым можно торговать до бесконечности! Главное, не подписывать ничего кровью!

— Как же с вами тяжело, — вздохнув, пожаловалась Аня. — Я чувствую себя психологом в интернате для детей с задержкой развития. Неужели тебе, Андрей, непонятны такие очевидные вещи? Твоя… ваша группа находится в глубокой заднице, вы все — сообщество неудачников, которое не заслуживает ни единого шанса! А участие в этом фестивале — это супершанс! И я, конечно, делаю всё это только ради Вадима, а не ради вас, упырей! Он этого шанса достоин, один. И пожалуйста, я прошу тебя, — тут она обратила на меня свои немигающие крокодиловы очи. — Если тебе наплевать на себя, если ты так и хочешь сидеть в этом говне… то есть, я хотела сказать, в этом андеграунде, то, пожалуйста, не тяни и всех остальных за собой!

Я оглядел свою замолчавшую группу. Искусствовед Фил задумчиво ковырял в носу. Кира раскачивалась в кресле, потихоньку надувая пузыри слюны. Действительно, на интернат для retarted-детишек наша группа смахивала.

— Хотя бы просто встреться с Максимом! — неискренне, но страстно взмолилась Аня (этого Сергеева звали Максим). — Ты сам увидишь, он отличный парень, между прочим, очень начитанный. Может, это ещё вы ему не подойдёте, с вашими-то тупоумными песнями…

Я кинул на Вадика ещё один, как я надеялся, высокомерный и безжалостный взгляд. Он опустил голову ещё ниже, почти уже засунув её под коротконогий стол. Фил между тем жадно потянулся к водке.

Постепенно все гости разбрелись, оставив после себя груду смятых стаканчиков и салфеток, пустой стол, залитый крепкими жидкостями, и несколько опустевших бутылок под ним. Вместе с ними осталась и засыпающая и бессильная Кира. Она лежала, запеленавшись, как младенец, в разноцветные простыни и курила вновь сконструированный для неё джойнт. Я пристроился рядом, вольтом, закинув одна на другую ноги. Было видно, как Кира устала от уборки: лицо немного осунулось и блестело от высохшего пота (даже после такой энергичной работы она ленилась сходить в душ). Ни одна мысль не лезла мне в голову, и я вернулся к созерцанию репродукций Климта. Через некоторое время Кира привстала, хлопая бессмысленными, поблёскивающими от слёз глазами.

— Ты ещё не спишь? — спросила она, ясно видя, что я нет, не спал.

— Не сплю, — подумав, ответствовал я.

— Я всё думаю о ней, об Алёше… — Кира называла свою бывшую Алёшей, в то время как та предсказуемо именовала её в ответ Кирюшей. Забавная, на самом деле, была парочка. — Мне так тяжело без неё. Мне так одиноко…

Перевернувшись, она обняла мою ногу в вонючем носке. Видя, в каком направлении, возможно, будут развиваться события со стороны одурманенной травой Киры, я бодро вскочил с дивана и отключил свет. Вернувшись обратно, я объявил: «Спокойной ночи! Я собираюсь спать». И повернулся спиной.

— Я так устала, — не унималась она в темноте. — Я так устала заботиться обо всех. Мне хочется, чтобы позаботились и обо мне. Может быть, мне стоит найти себе парня…

В ответ я негромко хрюкнул, делая вид, что уже сплю. Насколько я был осведомлён об отношениях Киры с её подругой, Кира в них была явным доминантом, мальчиком. Она дарила подруге цветы и другие подарки, в одиночку придумывала влюблённым досуг. В ответ же Кирюша получала от злой и капризной девочки Алёши лишь тычки кулаком — подруга била её больно и всерьёз. Это была и игра, и выражение недовольства — Алёша была недовольна всем и всегда. Впрочем, впоследствии Кира вспоминала об этих тычках с ностальгией.

— …А, как ты считаешь? — Кира толкала меня ногой в спину, перевозбуждённая.

— Не знаю, — буркнул я, делая вид, что с трудом преодолеваю навалившийся на меня сон. После того, как Кира стукнула меня ещё несколько раз, я всё же выдавил из себя тираду.

— Может и стоит, но лучше не надо, — напутствовал я её. — Мужчины — как ты видишь, ленивые и самовлюблённые существа. Женщины в сто раз лучше. На твоём месте, я бы всё-таки сосредоточил внимание на особях своего пола.

Что-то разочарованно пропыхтев, Кира всё же успокоилась. Стало прохладно и при этом слишком светло — яркий уличный фонарь, нависший прямо над окном, заливал комнату бронзовым сиянием. Запахнув форточку и зашторив окно, я снова, на этот раз на цыпочках, вернулся на ложе. Достав с пола ветхую подушку, я подмял её под себя и, наконец расслабившись, сомкнул глаза. Именно на этой подушке, я вспомнил, всегда и очень крепко спал дед.