В свободном падении

2

Несколько раз в неделю из тёплой утренней постели меня выцарапывал будильник. Будильник подскакивал и орал разными голосами, прогоняя меня на работу. Эти дни, несколько в неделю, я ненавидел и считал бездарно вычеркнутыми из жизни. Куда ты идёшь, зачем насилуешь меня, в силу какой насущной необходимости? — выспрашивал у меня организм, слабосильный и никогда полноценно не отдыхающий. В первые минуты пробуждения я и сам не находил на это ответа: и правда, зачем? Ведь можно и не идти, ведь ничего страшного не случится, не сокрушится надо мной, облегчённо вернувшимся в сон, всеобщий миропорядок. Но потом вспоминал, что да, нужны деньги, и да, приходится обменивать деньги на время, и сон, и на силы, которых нет — таков жестокий капитализм.

А работать я начал уже давно, с третьего курса — на трудовые баррикады меня толкнула пошлая нужда. Денег, выделяемых тогда матерью, хватало только на безвкусный резиновый обед в университетской столовой. Оплачивать различные запретные удовольствия, к которым тянулась моя душа, было нечем, к тому же денег требовала группа: репетиционная база, расходные материалы для инструментов — вечно приходившие в негодность барабанные палочки и струны — увы, не падали с неба.

Сначала я устроился в книжный магазин «Диктатура». Карьера продавца-консультанта, короткая и ослепительная, как вспышка молнии, ограничилась одним лишь рабочим днём. Этот день до сих пор восстаёт передо мной во всех его трагических очертаниях. Небольшой прелюдией к нему стало собеседование у сотрудницы отдела кадров — молодой женщины с выцветшими беззлобными глазами. Она медленно вчитывалась в заполненную мной анкету, сплошь состоявшую из моих лживых и лицемерных фраз, и изредка прерывала чтение своими вопросами. Например, она спросила меня, в чём состоит главная задача продавца-консультанта. «Вероятно, в том, чтобы продавать и консультировать», — осторожно отвечал я. Девушка довольно кивала — мои ответы ей нравились.

Надо сказать, я умело сыграл роль хладнокровного и целеустремлённого карьериста, «пидораса, выкованного из чистой стали», как сказал бы мой земляк Ерофеев, и, вне всяких сомнений, должен был получить эту работу.

Однако это перевоплощение не далось мне легко — чтобы восполнить потерянные за полчаса собеседования нервные клетки, я вынужден был напиться так, что не смог выйти ни на первый, ни даже на второй день испытательного срока. Зато вышел на третий, без опозданий, остаточно похмельный и немного виноватый. Помимо меня на стажировку пришли двое: очень высокий и очень худой парень с не сходящей с лица уродливой ухмылкой и маленькая пухленькая девушка в квадратных очках. Немного погодя к нам явился администратор, парень с крашенными в цыплячий цвет волосами. Он вяло пожал наши руки и назидательным тоном сообщил: «Вчера к нам тоже приходили… э-э-э… стажёры. Ни один из них сегодня не вышел. Видите ли, они не выдержали. Запомните, ребята, если хотите зарабатывать деньги, нужно пахать». Он посмотрел на меня и спросил: «Ты готов пахать?»

Я сказал: «Да».

Нам раздали бейджи с надписью «Диктатура». Ещё ниже было написано «стажёр». Ещё ниже, большими буквами: «Люба». Я перевернул бейдж. На другой стороне было написано: «Вика». После раздачи бейджей администратор начал экскурсию по магазину: показал туалет, склад, стеллажи с книгами и по пути на второй этаж куда-то исчез. Немного растерянные, мы разбрелись по магазину. Посетителей было немного, так что я взял с полки книжку и принялся листать. Через пару минут ко мне подошёл встревоженный охранник.

— Отложил бы ты книгу, парень, — произнёс он негромко.

— С чего бы это? — удивился я.

— Здесь повсюду камеры. Нельзя просто так сидеть и ничего не делать. Ты должен имитировать активную деятельность всё время: подходи к покупателям, раскладывай книги, но ни в коем случае не стой просто так.

— Ладно, спасибо за совет.

Мне показалось, парень с опаской покосился на камеру и ушёл куда-то за стеллажи. «Большой брат» — усмехнулся я, посмотрев прямо в лицо этой выросшей на стене белой опухоли со стеклянным глазом. Я отложил книгу и стал прохаживаться по магазину. Администратор застал меня бессмысленно перекладывающим одну и ту же книгу с места на место. «Ты чем тут занимаешься?»

— Да в общем, ничем, — признался я.

— Пошли за мной.

Я последовал за администратором в душный маленький кабинет, уставленный ящиками с книгами, дисками и журналами. «Сдохнуть можно от этой жары» — услышал я чей-то голос, исходивший снизу, будто из-под земли. — «Ненавижу эту работу. Лучше умереть. Или уволиться».

— Видишь эти ящики? — говорил администратор, не обращая внимания на подземные вопли. — Их нужно перенести вниз, а их содержимое расставить по местам. Это понятно?

Я принялся за работу. Ящики оказались тяжёлыми, но через пару часов я перетаскал их все и расставил книги и журналы по полкам. Тем временем народу в магазине прибавилось, и передвигаться стало намного сложнее. Не успел я отдышаться и покурить, как администратор дал новое задание. Я оказался в отделе канцтоваров, перед стеллажом с ручками и карандашами. Они были разбросаны по разным ячейкам, которых было сто или, может, сто пятьдесят, тысячи разнообразных ручек, разных форм, цветов, они были перемешаны друг с другом в хаотичном порядке, а перед стеллажом лежали ящики с не распакованными ещё ручками. «Твоя задача навести здесь порядок. Сделай так, чтобы в каждой ячейке лежал свой вид ручек, они должны идти по порядку: гелиевые, шариковые, цветные, карандаши, фломастеры, маркеры и так далее. К каждой ячейке приклеиваешь ценник — цену ручки узнаешь по компьютеру. Считываешь штрих-код, пишешь цену на ценнике, приклеиваешь к ячейке. Да, и не забывай при этом помогать покупателям. Ничего сложного, приступай».

Я опустошил все ячейки и с тоской посмотрел на необъятное поле письменных принадлежностей, колосившееся передо мной. Немыслимое количество ручек, которые различались между собой только формой колпачка или надписью на стержне. 150 ячеек, в которые их нужно было рассортировать. Я сгрёб в руку первую осыпающуюся горсть и почти беззвучно, но проникновенно матерясь, принялся за работу. Через несколько минут ко мне подошла румяная круглолицая девушка в длинной юбке до пола. Деликатно подождав, пока я расправлюсь с очередной горстью, она обратилась ко мне: «Не могли бы вы порекомендовать мне что-нибудь весёлое, для беременных?» Я зачерпнул со дна ящика двадцать новых видов ручек и произнёс: «Дайте подумать». Я подумал. Ничего весёлого для беременных на ум не приходило. «Ну, или просто, что-нибудь весёлое», — сказала она, мягко улыбнувшись. Я подумал. Ничего весёлого на ум не приходило. Девушка ушла, а я вернулся к ручкам. Прошёл час, два, три… Я нагибался, вытаскивал новые ручки, рассматривал их, ища близнецов, — из 20 разных ручек, как правило, 16–18 отправлялись обратно, без пары. Новых видов ручек становится всё больше. Я начинал постепенно сходить с ума. Ручки, ручки, ручки… Ручки. Крупный пот капал с моего лба, вены вздувались, ноги ныли от усталости. А люди всё ходили и задавали вопросы. Я бегал по всему залу в поисках книжки, а потом снова возвращался к ручкам. Я снова нагибался к ящику и снова доставал их из ящиков. Мне хотелось сблевать. Я подошёл к администратору и попросил перерыв:

— Обеденный перерыв? — недоверчиво переспросил он. Ему казалось, видимо, что я не отношусь к тому типу людей, которые принимают пищу.

— Да, он самый.

— К сожалению, обед только до четырёх. Сейчас уже без пяти четыре. Ничем не могу помочь. Жди окончания смены.

— Хорошо, могу я сходить в туалет?

— Да, но только быстро.

Я спустился в туалет, аккуратно сблевал, умыл лицо и возвратился обратно. Перед глазами мелькали всполохи, возникали кружочки и квадратики. Меня ожидали ручки.

По дороге я встретил одного из стажёров, длинного и слишком улыбчивого. Он снова улыбнулся и спросил:

— Как дела?

— Кажется, сейчас умру, — сообщил я ему.

— И я, — улыбаясь, откликнулся он.

— Эй, ты чего там стоишь!? — красный и злобный, кричал через весь зал администратор.

— Я иду.

— Живее! Он тебе зарплату не заплатит, — буркнул, уходя, циплячеволосый.

Оказалось, что пока я блевал, завезли новую партию письменных принадлежностей. Я продолжил трудиться. Оставалась пара часов до конца рабочего дня, но большая часть ручек всё ещё была в ящике, и ни один ценник ещё не был наклеен. Меня колотила крупная дрожь. Руки и ноги тряслись от усталости. Пока я раскладывал ручки, люди подходили и смотрели ручки, а потом клали их куда попало, то есть в совершенно неправильные ячейки… Я глухо стонал.

Когда до конца рабочего дня оставалось полчаса, я принялся запихивать оставшиеся ручки в первые попавшиеся ячейки, подкладывая под те ручки, что уже лежали там. В 22.05 я впихнул последнюю горсть ручек в самую нижнюю ячейку и направился к кассе, чтобы сдать бейдж. Я почти ничего не соображал, только чувствовал голод и боль во всём теле. У кассы стояла пухлая девушка-стажёр — отложив на полку очки, она отирала слёзы. Перед ней стояли, доверху набитые тетрадями, пухлые ящики. Я отвернулся и прошёл мимо. Меня окликнул администратор.

— Ты куда?

— Домой, — еле звуча, откликнулся я.

— Я не понял, ты хочешь получить работу или хочешь домой? — следуя за мной, наседал циплячеволосый.

— Я хочу домой, — ответил я без раздумий.

— Ладно. Значит, ты хочешь домой и тебе плевать на то, что этой бедной девочке придётся до утра возиться с тетрадями?

— Получается, что так, — пожав плечами, я продолжал движение.

— Но она же умрёт! Она не выдержит!

Я был уже у двери.

— Погоди-ка, стажёр! — администратор настиг меня одним хищным длинноногим прыжком. — Ты ещё не закончил работу!

— Я закончил.

— Ничего подобного, — он указал рукой на кассу. Под ней томился ещё один огромный ящик с жирными маркерами, пылившийся здесь, судя по всему, не меньше месяца.

— Привыкай завершать работу до конца, — процедил он, вращая яростными глазами.

Уже в первом часу, запихнув оставшиеся ручки под стеллаж, я бросил бейдж на пол и, пройдя мимо кассы, открыл дверь и вышел на улицу.

— Жду тебя завтра, в то же время! — услышал я голос циплячеволосого диктатора за спиной.

Добравшись до дома в полуобморочном состоянии, я еле стащил с распухших ног ботинки и залез в ванную. Изучая сморщенные от воды пальцы, я размышлял о существующем положении вещей. Мысли мои были безрадостны. Неужели в таких муках трудовой человек зарабатывает себе на хлеб? Неужели это и есть настоящая взрослая жизнь, наступления которой я так нетерпеливо ожидал в детстве? Да ведь перед такой «взрослой жизнью» ад общеобразовательной школы покажется чистилищем! Нет уж, лучше быть вечным студентом: ходить без денег, на парах мирно спать или читать журнал «Эсквайр». Но безденежным студентом я быть больше не мог, и дальше профессии стали сменять одна другую с калейдоскопической стремительностью.

Кем я только не поработал за последующие два года: в глянцевом журнале — курьером, в «Детском мире» — грузчиком, экспедитором, в зоопарке — уборщиком, ряженым супергероем, в виноторговой компании — мерчендайзером, даже опустился до скотоложеской работы официанта, но нигде не сумел вынести больше месяца. Сначала я думал, что просто не создан для нормального труда — основная масса людей быстро привыкает и к ежедневному раннему пробуждению, и к рутинной многочасовой работе, я же не только не мог привыкнуть, но напротив, день ото дня чувствовал себя всё хуже. Все работы убивали, насиловали меня, сколько я ни менял их одну на другую. Но потом барабанщик Фил, являвшийся прогрессивным левым мыслителем, объяснил мне, что моя страстная тяга к перемене рабочих мест есть выражение моего стремления к социальной свободе и подсознательного протеста против подлого буржуазного миропорядка. Я, по мнению Фила, презирал капитализм, не желал становиться его частью и обрастать внутри него какими-либо социальными связями. Фил гордился мной, но сам пошёл ещё дальше — не работая никогда и нигде.