В свободном падении

Придя домой, первым делом я обнаружил, что у меня не работает унитаз. Вода никак не желала смываться, сколько я ни дёргал бесполезную ручку слива. «Что за квартира!..» — возмущался я, пересекая её туда и обратно, а из-под ног у меня вместо искр вылетали дощечки от пола. Я поднимал бочок, вглядывался в его содержимое, пытался что-то нажимать и крутить, но, кажется, делал только хуже. Я почти зарылся туда головой, запуская руки по локоть, но не добился ничего, только расплескал ржавую воду из бочка по стенам. Бессильно обматерив унитаз и плюнув ему в нутро, я прилёг на диван, чтобы хотя бы немного отдохнуть перед появлением юных своих посетительниц.

После того случая на концерте мы виделись с Майей ещё три или четыре раза. Все эти встречи происходили по одному и тому же сценарию: Майя приходила в короткой джинсовой юбке, быстро напивалась, забиралась ко мне на колени и заплетающимся языком шептала мне на ухо несусветные пошлости. «У-у-у… восьмиклассница». — напевал я насмешливо, придерживая её волосы, когда она блевала на детской площадке. «Уооо…уоооо» — вторила она мне, шумно извергая рвотные массы в песочницу. Тогда же я осознал, что у нас с Майей никогда ничего не получится — и вовсе не из-за того, что Майя была слишком юна, слишком глупа и невоздержанна. Дело в том, что я был очень брезглив. Становясь свидетелем физиологических процессов в организме женщины, я терял к ней всякий мужской интерес. Я не мог с нежностью и страстью гладить тело той, чья рвота остывала на моих пальцах.

Последний раз мы встретились на сэйшне у моих знакомых, музыкантов из группы «Долбаные гегельянцы». Не ограничившись только алкоголем и что-то ещё приняв, Майя впала в полубезумное состояние. Зажав опасную бритву в руках, мечась по комнате и опрокидывая стулья, она угрожая покончить с собой. Зрелище это казалось присутствующим не столько страшным, сколько комичным и для неё унизительным. Она рыдала в голос и дрожала, а кто-то из «зрительного зала», которым служили табуреты и стулья, а также древняя тахта в качестве «вип-мест», крикнул ей: «Давай уже, подыхай реще, мы тут вообще-то музыку хотели послушать». Майя бросилась в другую комнату, и мне пришлось идти за ней. Я постучал в хлопнувшую перед моим носом дверь. Майя сидела на полу и делала маленькие надрезы на тыльной стороне ладони. Слёзы капали на руку, смешиваясь с выступившей на руке кровью. «Дура, бля» — сказал я ей и вырвал из податливых пальчиков лезвие, сам при этом поранив руку. Она ползла за мной по ковру, вцепившись в ногу и вопила: «Отдай, отдай, я всё равно убью себя, я убью себя…». Я грубо оттолкнул её и закрыл за собой дверь. Да, вот такая была последняя встреча.

Я услышал, как лифт остановился на моём этаже. На лестничной клетке раздались насторожённые девичьи голоса. Осознав, что я лежу на диване в одних трусах, к тому же не очень свежих, я бросился к гардеробу. Оделся нарядно — среди прочего, нацепил щегольской клетчатый пиджак и пошёл открывать, застёгивая на ходу пуговицы. Девушки затекли в квартиру робким шушукающимся ручейком, шурша пуританскими одеяниями. По дороге они купили вина — всего бутылку, и вручили мне с торжественным видом.

Мы устроились в гостиной, если можно называть гостиной комнату с разрушенными полами. Девушки уселись на поспешно прикрытый пледом диван, осторожно осматриваясь. Даже Майя, и та осматривалась осторожно. Я попытался представить помещение, знакомое мне с детства, их глазами. Тахта с заброшенными на неё несколькими матрасами — как протухший бутерброд, газета на столе вместо скатерти, картонные ящики, удушающий запах нестиранных носков и немощи. Убогая, разбитая комнатка: как рассохшаяся мумия, разваливающаяся на части от времени. Убогость квартиры подчёркивала её чистота: опрятная нищета постсоветской интеллигенции. Думаю, я смотрелся очень глупо, в своём наряде, сидя среди этих бедных руин.

Я отдал гостьям два единственных чистых бокала, сам же, к собственному неудовольствию, наливал себе вино в дедову чайную чашку. Не знаю почему, но любая жидкость, попадавшая в неё, имела привкус собачьей еды.

— Значит, здесь ты и живёшь, — подытожила вслух свои долгие наблюдения Майя.

— Да, здесь. Конечно, квартире не хватает лоска, но зато она полностью принадлежит мне. Я могу устроить её, как захочу.

Девушки глядели на меня с сомнением.

— Здесь нужен капитальный ремонт. — Сказала Наргиз, сделав маленький глоток вина. — Что у тебя с полом? Я одна слышу оттуда какие-то звуки?

Действительно, там, в чернеющих паркетных прорехах, как будто происходило какое-то движение. О его причинах оставалось только гадать: может быть, там сейчас бурно размножались какие-нибудь насекомые твари или твари покрупнее; как знать, может небольшое семейство гномов ютилось там. В любом случае, дыры эти нужно было как можно скорее заделать.

— Я знаю, ремонт нужен. Я сделаю его, как только появятся лишние деньги. Много денег уходит на группу…

— Ты играешь в группе? — спросила Наргиз, впрочем, без особого интереса.

Я рассказал ей вкратце о моей музыкальной деятельности, разумеется, немного приукрасив некоторые обстоятельства. За это время девушки зевнули более десяти раз.

Видя, что меня слушают невнимательно, я быстро завершил свой монолог на бодрой, оптимистической ноте. «Но сейчас всё хорошо: мы готовимся к записи второго альбома. Рабочее название: „Ори без конца“. Мы вот-вот прорвёмся, я чувствую».

Чувства мои, возможно, были слегка поспешны — дальше рабочего названия мы не продвинулись. Однако я планировал в ближайшее время взяться за работу.

— Да, это будет очень крутой альбом, — ещё раз заверил я девушек. — Лучшее, что когда-либо было и будет записано на русском языке. Мы запишем его и тогда, наконец, я смогу бросить эту глупую работу.

— По-моему, у тебя замечательная работа, — Наргиз подняла насмешливую бровь. — Раз ты сидишь с пивом в час дня.

Девушки дружно захихикали. Майя хихикала даже громче. Очевидно, она пыталась освоить непривычную для себя роль приличной, домашней и вполне адекватной девочки. Но судя по истеричным ноткам в её смехе, судя по неестественным и жеманным позам, принимаемыми ей, Майя всё ещё оставалась девочкой неприличной и уличной и, вдобавок, сумасшедшей на всю голову.

Тем не менее, я чувствовал раздражение. Мне не нравилось, как вели себя мои гостьи, — они пили вино из моих бокалов, сидели на моей тахте и потешались надо мной. What a fuck? — вопрошал я. Какого, я извиняюсь, чёрта, они пришли ко мне, эти заносчивые дуры, если я неинтересен и смешон для них? Как же я был глуп, пытаясь угодить им, ещё и вырядился перед ними!

Мне захотелось остаться одному, чтобы можно было завалиться на диван с книгой или с гитарой, валяться, бездумно перебирая струны. В конце концов, нужно было делать новый альбом, он, как некоторые говорят, сам себя не напишет. А теперь я тратил драгоценные часы на этих «приличных девочек».

— А ты сыграешь нам что-нибудь? — спросила Майя, выразительно посмотрев на гитару, которую я швырнул на письменный стол. Конечно, они не хотели слушать моих песен, а просто хотели какого-нибудь развлечения. Девочкам казалось, что дурачок-хозяин недостаточно развлекает их.

— Может быть, потом. — Я осушил свою кружку и подлил всем вина.

Повисла напряжённая пауза. Мне было плевать. Я не собирался поддерживать бессмысленный разговор. Наргиз потупилась, а Майя заметно заволновалась. Как всякая психопатическая личность, Майя ненавидела тишину. Тишина заставляла её нервничать.

Не в силах уже сдерживаться, она начала рассказывать о себе. Она рассказала про свой несчастливый брак: продлившийся всего пару месяцев, он оказался короче, чем затянувшийся из-за неявок бывшего мужа бракоразводный процесс. Муж оказался не просто подлецом и бездельником, так ещё и наркоманом. Он изъявлял желание только спариваться и ходить на концерты провинциальных рэперов. Напоследок украл из копилки все деньги, насрал в унитаз и, не смыв за собой, ушёл навсегда. Печально, всё очень печально. Но теперь жизнь налаживалась, новая, правильная жизнь. Майя восстановилась в институте и устроилась на работу. Майя помирилась с родителями, она повзрослела. Браво, Майя!

— Прошу прощения, — сказала Наргиз, взмахнув ресницами, — а где здесь туалет?

— Туалет прямо по коридору — сообщил ей я, поймав себя на тайной садистской радости. Что-то случится с этой приличной девочкой, когда она обнаружит, что не работает унитаз. Я представил, с каким выражением она вернётся обратно. Шок и ужас расползаются по недавно надменному лицу: губки округлились, глаза распахнулись, взволнованный румянец оскорблённой добродетели проступает на бледных щеках.

Наргиз ушла, а Майя вдруг порывисто и горячо сжала мою руку, тотчас застеснявшись своего порыва. «Налей мне, пожалуйста, ещё…» — попросила она, разом осушив бокал. Бутылка девушек отправилась под стол, опустошённая, и я сходил за своими запасами.

Через некоторое время вернулась Наргиз. Её лицо было бесстрастно.

— Всё в порядке? — на всякий случай спросил я.

— Да, всё хорошо, — она ответила.

Майя продолжила свой монолог. Я не мог уследить за движением её мысли и пропустил несколько важных поворотов, так и не уловив, как она перешла с темы ущербности и порочности всего мужского племени к желанию открыть свой интернет-магазин плюшевых игрушек, а потом к своим занятиям йогой и спортивной ходьбой. Наргиз тем временем приблизилась к столу, заваленному моими книгами. Я уже переложил их из сумки, но не успел пристроить в шкафу. Она некоторое время вертела в руках тоненькие томики с трактатами Шопенгауэра и эсссеистикой Уайльда, после чего взялась за альбомы с репродукциями.

— Это всё твоё? — спросила Наргиз, перелистывая страницы.

— Нет, — говорю, — я вообще читать не имею. Только пиво пью.

Наргиз открыла альбом с Лотреком — из него посыпались помятые листы — рисунки Киры, которые она в разное время дарила мне. Была среди них и пара моих портретов, не очень комплиментарных. На обоих был изображён длинноносый лохматый юноша с выпученными глазами и большой головой на узеньких плечах. Я о своём внешнем виде был несколько лучшего мнения и портреты не любил, но бережно хранил, тем не менее.

Наргиз принялась поднимать с пола рисунки, и я хотел помочь ей, но в это время Майя, исчезнув из поля зрения Наргиз, прижалась ко мне, бедро к бедру, схватила за затылок и страстно вцепилась в губы. Я не почувствовал ничего, кроме резкого запаха спирта из Майиного рта. «Жвачку не хочешь?» — спросил я.

Мы допили вторую и третью бутылки вина, главным образом, я и Майя — Наргиз так и не расправилась с первым бокалом. Остатки своего вина я, потеряв ловкость, пролил на Майю. Та, как ни в чём не бывало, стянула испачканную футболку через голову, оставшись в сиреневом кружевном лифчике, и продолжила своё эпическое повествование. Она говорила, не останавливаясь, теперь пересказывая сюрреалистический сюжет последнего своего сна. Я достал из гардероба чистую белую майку с логотипом «CBGB» и отдал ей. Майя одела её как ни в чём не бывало, и продолжила пересказ сна, в котором она пересекала пустыню Гоби вместе с боксёром Валуевым, сидящим верхом на розовом единороге. Я успел уснуть и проснуться в процессе её рассказа, и когда проснулся, казалось, настала уже глубокая ночь, хотя не было и десяти вечера. Я проснулся от того, что меня трясла за плечо Наргиз.