В свободном падении

Последовательный антибуржуазный протест иссяк, когда я устроился на свою нынешнюю работу, в офис.

Вакансия подкупила меня лаконизмом: нужен сотрудник, гибкий график, конкурентная зарплата. О требованиях к соискателю и его предполагаемых обязанностях не было сказано ни слова. Заинтригованный, я позвонил.

Здание офиса находилось в непосредственной близости от Кремля, на противоположной стороне реки. Неприметное неопределённого бежево-зелёного цвета здание, потрёпанное, с выпирающими рёбрами кирпичей и стеклопакетами, плотно занавешенными жалюзи. Никакой вывески при входе не имелось. Я зашёл, подавляя внезапно подступившую к горлу тревогу. В своём кабинете меня ожидал будущий начальник: Олег Валентинович, седобородый низкорослый, почти что карлик, мужчина с крупной лысоватой головой. Он был одет экстравагантно: оранжевая рубашка, широкий галстук в горошек, пёстрые подтяжки, желтовато-белые туфли с заострёнными носами. Он энергично двигался по кабинету, много и размашисто жестикулируя и брызжа слюной, но при этом имел вид глубоко уставшего, измученного бессонницей человека. На окне громко работал портативный радиоприёмник, настроенный на «Эхо Москвы». Олег Валентинович говорил много и красноречиво, но так и не произнёс ничего конкретного о моих обязанностях. Разве что упомянул вскользь о некоей «работе с документами», что меня вполне устроило. Деньги будущий начальник обещал неплохие, учитывая всего лишь трёхдневную рабочую неделю. Мы пожали друг другу вспотевшие руки, и я вышел на работу уже через два дня.

Истерзанный безденежьем, но обласканный, изнеженный бездельем, я с противоречивым чувством оделся и доставил своё безжизненное тело в офис задолго до начала рабочего дня. Влив в себя несколько чашек американо из мрачной кофе-машины, я немного пришёл в себя и, оглядевшись, обнаружил себя в просторном и пустом помещении, спрятанном от окружающего мира плотными жалюзи. Возле окна, в углу, я заметил необжитое рабочее место: никаких тебе фигурок зверушек, кружек и даже календариков. «Моё», — догадался я. По-хозяйски плюхнулся, скрипнув креслом, погладил рукой чистый, немного влажный отчего-то стол. На столе возлежала кипа бумаг: стандарты, положения, выжимки из трудового законодательства, нормативные тексты на английском языке и прочее, а сверху, как вишенка торта — клочок бумажки с размашистой начальничьей надписью: «постепенно вникнуть». Поначалу я и правда постепенно вникал, причём весьма старательно, вчитываясь в листы с бессмысленным набором предложений. Но потом быстро понял, что усердие моё было совершенно напрасным.

Помимо меня, в зависимости от обстоятельств, в офисе дежурило от шести до восьми человек: в основном, студенты и аспиранты, но были и две почтённого возраста суровые дамы. Дамы намеренно не общались друг с другом, ища расположения у нас, молодых. Со мной, к моему удовольствию, они общались чуть меньше и настороженно, вероятно, опасаясь моего неформатного вида. В офисе царил строгий дресс-код — все сотрудники в обязательном порядке носили на себе белую, с длинным рукавом, рубашку — традиционную спецодежду для офисного пролетариата. При этом рубашка могла не подходить по размеру, и носить её можно было с чем угодно — с джинсами, или с короткой юбкой, я думаю, даже если бы я пришёл в трусах и в необъятной рубашке-простыне для двухсоткиллограмового Шакила О’Нила, никто бы не сказал мне и слова. Это глупое правило требовало неукоснительного соблюдения: если вдруг кто-то забывал белую рубашку дома, она моментально выдавалась из гардероба. Второе правило: чёткое соблюдение рабочего графика. Можно было смело переносить свои рабочие дни в зависимости от желания, однако ни в коем случае нельзя было опаздывать и уходить раньше времени. С девяти до шести сотрудник обязан был находиться на рабочем месте, исключая, само собой, обеденный перерыв. Как сотрудник при этом заполнял эти рабочие часы, никого особенно не волновало. Чаще всего мы убивали время за чтением журналов и книг, многочасовым сидением в жж и фэйсбуках. Сражаясь со скукой, я завёл аккаунт моей группы во всех существующих соцсетях, и рассылал десятками приглашения. Увы, несмотря на мою интернет-активность, число участников не только не увеличивалось, но постепенно убывало. Ситуацию не спасали даже фотографии котиков и женских грудей, которыми я ежедневно насыщал альбомы.

Иногда, несколько раз в месяц, начальник приносил задания: какие-то папки бумаг или журналы, которые нуждались в ксерокопировании. После недель полнейшего безделья отксерокопировать несколько десятков страниц было тяжело: пальцы быстро затекали, нагревались от светодиодов, страницы не слушались и рассыпались. Чаще всего я имел дело с какими-то статьями из журналов и рецептами блюд. И только изредка — с внутренней документацией. Дважды мне доверяли перевести англоязычные статьи: мой английский был довольно хорош, хотя и несколько специфичен (я обучался языку не по школьным учебникам, а по песням «Clash» и «The Stooges»), тем не менее, статьи я мог переводить с листа. Гораздо тяжелее было просто набирать их, долго и нудно стирая пальцы о клавиши.

Я пересёк Большой Овчинниковский переулок и быстрым шагом направился в сторону набережной по Пятницкой улице, обгоняя обречённо ползущую передо мной людскую толпу. Времени оставалось мало. На Кадашевской набережной пришлось уже сорваться на бег. Несколько раз проскочив перед машинами на красный, я оказался на проходной за несколько секунд до девяти. По крутой лестнице взбежал наверх, задержавшись на секунду у кабинета начальника: ключ уже был в двери — начальник всегда был на работе, приходил раньше всех и уходил неизвестно когда, может, и не уходил вовсе. Отдышавшись, стараясь не шуметь, я добрёл до двери нашего офиса, скрипнул дверью и оказался внутри.

Офис гудел: приглушённо гудели машины за окном, громко и отчётливо гудели набитые пылью громоздкие процессоры, натужно гудел чайник, бурля кипящей водой. «Здравствуйте, Андрей» — проскрипели вразнобой обе престарелые женщины, готовившиеся к долгому вдумчивому чаепитию. За компьютерами уже сидели двое — мужественная девица Алёна и смешливый кудрявый тёзка начальника — юноша Олег. Наши с Алёной рабочие места располагались рядом, она сидела спиной ко мне, накрывшись необъятным, как танковый чехол, пуховым платком. По обыкновению хмурая, Алёна неторопливо раскладывала пасьянс, передвигая мышку по коврику. На коврике помещался принт с зажравшимся сибирским котом. Рядом висел календарь с такими же нахальными и усатыми животными. Устаревший февральский кот призывно глядел на Алёну, вольготно разбросав тело по алой подушечке.

Котов в Алёниной жизни было чересчур много. Часами она рассказывала длинные и неинтересные истории про своего кота Фёдора, холёного белоснежного самца с львиным хохолком и ушами, как у рыси (я изучил его очень хорошо, потому как новые фотографии вальяжного самца появлялись на Алёниной фэйсбучной страничке почти ежедневно). Жизнедеятельности Фёдора было посвящено уже шесть тематических альбомов. назывались они следующим образом:: «День рождения Фёдора», «Фёдор на даче», «Мой любимый», «Я и Пушистик» и так далее. Кот этот, судя по Алёниным историям, был скучным и мелочным типом. Максимум, на что был способен её герой — стащить кусок индейки со стола или, выразив дурной нрав, нагадить мимо наполнителя.

— Мужика тебе надо, Алён, — устало твердил наш коллега, Дима, глядя через плечо на эти фотографии. Алёна обижалась, закрывала фотоальбом и возвращалась к судорожному раскладыванию пасьянса.

Она молча кивнула мне в знак приветствия, отхлебнув крепкий кофе. Я уселся на место и включил процессор, подбавив своего персонального гула в общий гудящий рой. Олег сидел напротив, перед выключенным монитором, закинув ноги на стол, и листал мужской журнал.

— Андрюша, ты не представляешь, — зевнув, Олег обратил туловище ко мне. — Учёные Колумбийского университета опытным путём доказали, что целовать собаку гигиеничнее, чем целовать женщину. У собак, видишь ли, гораздо меньше болезнетворных бактерий. И это, — тут Олег воздел назидательный палец, — даже с учётом того, что они постоянно лижут жопу!

Олег, в отличие от меня, всё ещё учился. Самый молодой сотрудник, он заканчивал четвёртый курс вечернего отделения. Олег числился на двух или трёх работах, всё время сдавал какие-то зачёты, но при этом всегда имел скучающе-бездельный вид.

Мой рабочий день традиционно начался с выискивания новостей по интернету. За пятнадцать минут исследований я выяснил, что в Аризоне прошёл дождь из мёртвых птиц, а в Техасе мужчина атаковал женщину мёртвым броненосцем. Оказалось, что Максим Галкин влюблён и хочет детей. Оказалось, лондонский «Тоттенхэм» хочет продать Романа Павлюченко. Оказалось, что кто-то ещё влюблён, но хочет ли при этом детей — непонятно. Какое-то время я сидел, закинув руки за голову, пережёвывая свалившуюся на меня информацию. Аризона… Техас… Павлюченко. Кто все эти люди? Из оцепенения меня вывели зашаркавшие за спиной шаги. К моему столу неумолимо приближалась одна из пожилых женщин, которую мы за глаза именовали Александр Градский: пухлые щёки, очки, волосы, небрежно наброшенные на плечи, делали сходство коллеги с нелепым певцом почти портретным. Я мгновенно осознал, что сейчас буду втянут в утомительную беседу, затрагивающая, один пункт за другим, следующий список тем: здоровье в целом, в особенности давление; сегодняшняя погода (в контексте времени года, с приведением цитат из народного календаря, сравнительным анализом погоды в тот же день в прошлом, позапрошлом, и максимальном количестве предыдущих лет, а также прогнозированием погоды на ближайшую и долгосрочную перспективу); продукты питания в целом (здесь список тем неисчерпаем — ассортимент продуктов питания в ближайшем магазине и на рынке, их пищевая ценность и степень их натуральности, способы приготовления, сравнительный анализ цен на рынке и в магазине — последняя тема может так или иначе пересекаться с темами погоды и здоровья) — в связи с этим я, напустив на себя занятой вид, схватил первую попавшуюся кипу документов и бросился к ксероксу, по пути успев одарить Александра Градского экспресс-улыбкой. Градский некоторое время растерянно оглядывалась по сторонам, но потом всё же выбрала новую жертву — как правило, выбор всегда падал на затаившуюся под платком Алёну. Вот и теперь, я услышал, она вовлекала в беседу её. Алёна отвечала всегда старательно, хотя и натужно, скрипя зубами, и продолжила раскладывать пасьянс с ещё большим остервенением.

На лестнице меня нагнал кудрявый Олег. Потреся передо мной, как перед младенцем погремушкой, сигаретным коробом, он заманил меня в курительную комнату. Вид у него был взволнованный и нетерпеливый: недобрым блеском глаз он напоминал пытливого подростка-ботаника, сексуальную неудовлетворённость сублимировавшего в жадное познание мира.

— Вот слушай, что я сейчас вычитал, — отщёлкивая быстрый ритм зажигалкой, вещал Олег. — эти кретины-журналисты утверждают, что невозможно чихнуть с открытыми глазами. Да этого не может быть! Что я, по их мнению, не в состоянии контролировать свой моргательный процесс? Это же абсурд.