В свободном падении

5

Через несколько дней на работе состоялось праздничное застолье. Работники сразу нескольких отделов сгрудились вокруг обширного стола и с аппетитом поглощали вина, коньяки и жирные салаты. Энергичными и непристойными чавкающе-хлюпающими звуками наполнялось помещение.

Поводом для торжества стали проводы на пенсию некоей пожилой женщины по фамилии Гнобыш, прежде никогда мной невиданной. Сотрудница Гнобыш трудилась этажом выше, в так называемом «производственном отделе». Это была довольно крепкая, нестарая дама, в роговых очках и с пышной причёской в форме фиолетового куста. На протяжении почти часа она рассказывала напряжённо притихшим, уже бывшим коллегам историю своего «творческого пути», своей мало впечатляющей карьеры, при этом постоянно уходя в ненужные, изматывающие подробности.

Оказалось, что на месте нынешней фирмы раньше существовал НИИ, который переехал или исчез вовсе, а госпожа Гнобыш осталась здесь, как несдвигаемый памятник. Содержание её обязанностей, то есть «работа с документами», за последнее тридцатилетие ничуть не изменилось, зато, благодаря техническому процессу, изменилась форма. Я с сочувствием представил себе те далёкие времена, когда госпожа Гнобыш, поправляя выбившийся фиолетовый локон, раскладывала пасьянс не на современном компьютере, а на неудобном столе, которого вечно не хватало, и то и дело срывались с него на пол замусоленные карты.

Начальник произнёс торжественную речь, в которой упомянул следующие речевые обороты: «славный творческий путь», «пользовалась поддержкой и уважением….», «внесла неоценимый вклад…» «с большим сожалением», «на заслуженный отдых», и т. д. Дослушать откровения Олега Валентиновича мне не удалось: в тот день у меня была масса работы. Требовалось отксерокопировать кипу документов, вздымающуюся до потолка, так что времени иной раз не хватало и на перекур, не то что на вдумчивое потребление коньячно-винных изделий.

Дряхлый копировальный агрегат трясся, гудел и вонял, обдавая руку печным жаром. На концерте в «Перестройке», как выяснилось, я обжёг руку, и теперь она, нагреваясь, саднила. Я провозился у древней машины часа четыре подряд, чувствуя себя не то кузнецом, не то шахтёром. Условия труда, и без того тяжёлые, осложнял всё время забегавший в комнатку курьер. Его носки источали столь терпкий аромат, что приходилось всё время бегать и открывать нараспашку окна и двери. Становилось холодно, со всех сторон задували сквозняки, однако вонь была непобедима.

Ближе к концу рабочего дня ко мне заглянул кудрявый Олег. Сев на крутящийся стул, он зачитал мне несколько пассажей из научно-популярного глянцевого журнала. Речь шла об образе жизни чёрных садовых муравьёв. В частности, в тексте говорилось следующее: «Доминантные самцы спариваются реже, чем остальные. Пока они доказывают свою силу и ловкость, другие самцы занимаются оплодотворением самок».

Мы немного обсудили сходство и различие животного и человеческого миров, а потом я отложил ещё горячие бумажные листы и отправился с Олегом в курилку. В наш отдел мы вернулись под шелест подобострастных аплодисментов. Лицо госпожи Гнобыш было влажным, а упаковка подарка была яркой и хрустящей. Мы органично вписались в рукоплещущую толпу, и я, не переставая аплодировать, незаметно приблизился к столу и отхватил себе толстый кусок докторской колбасы. Жуя, я направился было к своей голгофе, к ксероксу, но обратил внимание на часы, на которых было уже без десяти шесть. Бросив всю документацию так, как она лежала, я тихо собрал вещи и ускользнул за дверь.

К автобусной остановке было не подступиться. Собственно, автобусных остановок здесь было целых шесть подряд, но вокруг каждой из них шевелились бесшумные человеческие орды.

От метро «Войковская» наземным транспортом добиралось дикое количество народа. Раньше желающих проехаться на скрипучем икарусе было не так много, а теперь, из-за того, что возле метро возник огромный торговый центр «Некрополис», движение было сковано. Не то что со всей Москвы, со всего бывшего СССР приезжали люди, чтобы попасть в этот загадочный торговый центр, доверху набитый одеждой и девушками с неживыми васильковыми глазами.

Выходя из торгового центра «Некрополис» с шуршащими пакетами и застывшими блаженными лицами, люди сразу же примыкали к одной из автобусных очередей и стояли, стояли бесконечно. Стоял и я. Мелкий, неприятный дождь хлестал по лицу, и ноги остывали в луже. Изредка мимо проезжали маршрутки, и люди вскидывали руки, но маршрутки всегда проезжали мимо, высокомерные. Наконец, я прорвался к автобусу. С виду вместительный, он в момент наполнился уставшими покупателями и людьми труда. Я медленно полз, продвигался в очереди. Какой-то старик позади меня всё время пытался ускорить моё движение, беззастенчиво толкая меня в спину. Я старался не реагировать. Уставший после работы, как и все, я стремился настроить себя на философский лад. «Я спокоен, спокоен, — думаю я, занося ногу на ступеньку, — я един с космосом, и с природой…». Но нельзя же всё время быть спокойным, нервы сдают иногда. «Ах ты старый пидорас» — процедил я сквозь зубы, уже оказавшись у турникета, внутри. Но старик не услышал меня, оттолкнувшись ото всех, он теперь сосредоточенно копался в своих кульках в поисках проездного.

Я занял место, повиснув на поручне, и закрыл глаза. Рука всё ещё болела, пульсировала. Мысли, проносившиеся в голове, были бессвязны. Я почему-то вспомнил Сергеева, его упитанное лицо и витаминный коктейль, в котором плавали маленькие острые льдинки. Его «тортики», очень сладкие «тортики», которыми он всё порывался накормить нас. Неужели этот «тортик» позволит нам выступить на своём нассистком шабаше? Неужели так широко распространяется влияние Йоко-Ани? Должно быть, она просто богиня в постели.

Но почему Вадим не видит, даже, я уверен, не подозревает о возможности такой связи? Как удаётся этой крокодилообразной, хотя и неплохо сложенной женской особи так легко манипулировать всеми мужчинами? Как она смогла в считанные месяцы разрушить старого Вадима и слепить нового, подходящего ей куда больше?.. Йоко — сверхчеловек с железной волей или всё её «волшебство» умещается между ногами?

Я снова вспомнил мрачную бездну на старом рисунке Киры. Бездну, пожирающую пространство вокруг себя, огромную, чёрную, манящую непреодолимо.

— Проходите в середину салона! — проорал мне кто-то в ухо. — Проходите в середину салона! Там у вас это… полно ещё места.

Я, не оглянувшись, послушно убрал руку с поручня и прошёл дальше. За окном автобуса не было видно ничего — только те же каменные лица сидящих и стоящих людей, прижавшихся друг к другу, отражённых в жёлтом свете. Почему в общественном транспорте так много некрасивых людей? Куда они держат путь и откуда?.. В этот момент взгляд мой оцарапало недобрым, холодным противоположным взглядом. Взгляд этот встретился со мной, сверкнул на момент и потух, скрылся в общей тупой отстраненности автобусного салона. Но одного момента хватило, чтобы его опознать — это был колючий взгляд восточной красавицы Наргиз. Она, без сомнения, заметила и узнала меня, но отвернулась, сделала вид, что не узнала и не заметила. Я не стал окликать её через весь автобус, понимая, что такая внезапная публичность может быть ей неприятна. Я отвернулся к окну и соорудил точно такую же, как и у всех остальных, тоскливую мину. Так мы и ехали ещё некоторое время, смотря в разные стороны, а потом вышли на одной остановке. Наргиз стояла у дверей и выпорхнула из салона быстро и изящно, я же, прежде чем оказаться на воле вслед за ней, мучительно продирался сквозь пассажирские тела, расступавшиеся передо мной, как пластилин, с тягучей покорностью.

Я перепрыгнул пару луж и оказался перед ней, раздавив свежую грязь ботинками.

— Наргиз, привет! — провозгласил я, с трудом удержавшись от странного порыва раскинуть при этом руки и полуприсесть, как фокусник после неожиданного появления.

Наргиз шла быстро, но с готовностью остановилась и с готовностью отозвалась: «Привет». И ещё, посмотрев куда-то в район моей правой подмышки, добавила: «Рада тебя видеть». И двинулась дальше.

— И я тебя, — я пошёл за ней, заложив руки в карманы. Было свежо и тускло, пели неизвестные птицы, солнце, которому уже следовало б закатиться, всё не закатывалось, висело просто так, какое-то неживое, словно задохнувшееся под мутной небесной плёнкой. Загнанные дворницкой лопатой за тротуар, лежали хлипкими взбитыми студнями острова чёрного снега.

Мы шли между двух высоток, громко хлюпая по воде.

— Ты идёшь домой? — спросил я, совершенно не представляя, что ещё спросить. Она кивнула, едва улыбнувшись. И потом ещё зачем-то, после длительной паузы, сказала внятно: «Да, иду домой».

Мы молчали, продолжая движение. Параллельно нам уютно журчала грязная вода из канавы в канаву.

— Как твои дела на работе? — спросила Наргиз меня, вскинув тонкую насмешливую бровь. её брови, кажется, только и были созданы для того, чтобы взмывать вверх в этой недоброй насмешливости. Я напрягся, подумав о том, что Наргиз снова каким-то образом собралась припомнить мне моё пиво. Не успел я соорудить максимально скупой и суровый ответ, как Наргиз вдруг дёрнулась всем телом, потеряв равновесие — каблучок как конёк лихо скользнул по сопливому льду, и моя спутница упала бы наверняка в расползшуюся грязь, если б я не успел ухватить её под локоть и за талию, обеими руками. Я подхватил её, чуть не упав вдвоём с ней, но устоял всё же.

Наргиз, густо раскрасневшаяся, поблагодарила меня, когда я отделил свои руки от её тела. Я задержал их чуть дольше, чем следовало, но не намного. Я чувствовал, с Наргиз шутки плохи.

Ну а мы двинулись дальше, теперь медленней и внимательней.

— Спасибо, что разрешил переночевать Майе у себя, — обронила Наргиз мимоходом.

— Не за что, — я посмотрел на Наргиз пристально, пытаясь угадать выражение её лица. Выражения никакого не было.

— Мне было совсем несложно, — добавил я. — Вообще, если что, обращайся.

— В каком смысле?

Я чувствовал, что развивать эту тему не следует, но всё же начал мямлить малопонятно: «ну, хм… если кто-то из твоих подруг… вдруг…»

— Что, кто-то из моих подруг? — живо отреагировала Наргиз. Она остановилась, смотря мне в глаза. Её глаза, большие и чёрные, беспощадно смеялись надо мной.

— Да ничего… — я погрустнел. — Вот, перепил на работе пива, теперь несу всякую чушь. Не обращай внимания.

Она кивнула. Где-то поблизости каркнула ворона, громко и вызывающе. В одном из глянцевых научно-популярных журналов, подсунутых мне Олегом, я прочитал, что, когда ворона каркает, она испытывает сильнейшую мозговую боль. Но при этом она всё равно продолжает каркать, вновь и вновь. Она каркает всю жизнь, вероятно, назло людям.

Снова заныла рана на руке, натёртая курткой. Я задёрнул рукав и почесал её. От этого рана заныла ещё сильнее.

— Что это у тебя? — спросила Наргиз вполне безучастно.

— Да так, поранился на работе….

— Чем?

Я рассказал ей, как обжёг руку.

— Вот оно что… — она непонимающе кивнула. — А зачем?