Бегство со Светлого берега

Первое, что увидели девочки, выйдя из поезда, было объявление о продаже угля, точно такое же, как те, что, по мнению Эйлин, остались навсегда на Фулхэм Роуд. «И это деревня?» — захныкала она. Но мамочка сказала, чтоб она потерпела чуть-чуть, привокзальные места везде безобразны. И когда она вывела их на улицу и они обогнули пустырь, заросший крапивой, то тут и в самом деле место показалось им похожим на деревню. Вдоль тротуара выстроились домики, а перед ними садики, в которых росли домашние цветы, а на другой стороне улицы тротуара не было, только изгородь и силуэты коров, медленно бредущих по уходящему вверх полю. Девочки останавливались у каждой калитки с радостным криком «здесь?», но мамочка уводила их дальше, пока коттеджи и сады перед ними не закончились высокой осмоленной изгородью. Из-за изгороди доносились пыхтение, хрипы и скрежет и время от времени пронзительные свистки, и когда дети посмотрели сквозь щелку, они увидели там приземистые паровозы, то исчезавшие за поворотом пути, то спешившие обратно. Их сердца дрогнули: неужели это деревня? Но мамочка провела их через дорогу, и оттуда по шатким деревянным ступенькам они спустились на тропинку, пролегавшую между высокими стенами, над которыми выступали ветви деревьев в цвету. На тропинке было темно, но в конце ее их ожидал весь блеск солнечного дня, и мамочка отпустила их руки и велела бежать вперед, пока они не увидят маленькую красную калитку, а на ней надпись золотыми буквами «На холме». Сама улица, на которой они теперь очутились, шла по склону холма, и девочки стали задыхаться от бега мимо калиток разных цветов — темно-зеленых, пурпурных, коричневых, даже одной бледно-малиновой, но ни одной красной они найти не могли. Дома шли парами, и Эйлин читала названия на каждой калитке. «Лавры», «Джесмонд Дин», «Солнечный вид» и «Уголок» прочесть было легко, но были и другие — «Auchinleck», «Notre Nid», «Beau Lieu» и «Sans Souci»[9], которые ей никак не давались. Они проскочили дом «На холме», не заметив его, и их пришлось звать назад. Сад перед домом был такой же, как и все другие, — темные кусты и одинокий золотой дождь у калитки. Девочки уныло потащились по дорожке вслед за мамочкой. Но тут передняя дверь отворилась, и в проеме появилась Элиза в белом фартуке и голубом хлопковом платье, и они бросились ей навстречу с радостными криками. Они-то думали, что никогда больше не увидят Элизу. Мамочка подтолкнула их в холл, мимо вешалки, на которой пока не висело ни единого пальто или шляпы, в темный коридорчик вдоль лестницы с перилами, устремившимися вверх, где они исчезали из виду. Она остановилась и отворила дверь напротив лестницы: «Вот ваша комната». Посредине комнаты стояла лошадка-качалка, словно долго ждала этого мгновения, но прежде чем они заметили ее, Дорис сжала ноги и ее пришлось утащить из комнаты. Оставшись одна, Эйлин прошла бочком мимо лошади, стараясь не смотреть на ее блестящие малиновые ноздри. Окно выходило во двор, огороженный с одной стороны забором, с другой низкой стенкой, в которой были окошко и дверь, а сверху крыша, а с третьей стороны была решетка, увитая листвой; лучик света у края решетки давал понять, что она не доходит до забора, а движения за ней намекали на качающиеся ветви деревьев. Но Эйлин не поняла, что это выход наружу, и готова была расплакаться от разочарования. И это деревня? Этот убогий двор, переполненный мусорный бак в углу, черный навес под окном, у которого она стояла, — это и есть деревня? В ее глазах стояли слезы, и она не заметила, как Элиза вошла в детскую, приблизилась к ней и тронула за локоть.

— Ну что, бедняжка, как ты думаешь, тебе здесь понравится? — спросила она.

Продолжая держать Эйлин за локоть, Элиза провела ее через коридор, куда из окна на первой лестничной площадке сквозь перила просачивались лучи света, потом через светлую кухню с двумя спускающимися из коридора ступеньками и в буфетную с каменным полом. «Иди в сад», — сказала она и едва ли не вытолкнула Эйлин во двор. Теперь Эйлин увидела, что там между забором и решеткой, обросшей листвой, было большое пространство, и тут же она очутилась на гравиевой дорожке на краю невыкошенной лужайки. Над лужайкой свесило ветви большущее дерево из соседнего сада, а сама лужайка заканчивалась у длинной дернистой насыпи, усаженной яблоневыми деревьями. Качание ветвей и вспышки света сквозь ветви намекали, что за ними открывается настоящий сад. Но маргаритки с розовыми лепестками и одуванчики пришлись Эйлин больше по душе, чем цветочные клумбы, и она прошла по лужайке лишь до пня, к которому была прислонена железная лопата. Только она принялась рассматривать его изблизи (а это был какой-то очень интересный пень), как маленькая птичка упала с самого неба на край лопаты. Головка у нее была чернильно-черного цвета, крылья коричневые, а на грудке милый серовато-желтый пушок. Эйлин надеялась, что железо лопаты не повредит розовым птичьим коготкам. Птичка посмотрела прямо на нее, открыла вздернутый клюв и громко защебетала, а потом проскакала по лопате и прощебетала еще раз, и снова со щебетом вернулась к самому краю, и наконец проскакала на одной ножке вновь до середины лопаты, пропела три пронзительные ноты, подняла и опустила коричневые крылья и исчезла из виду.

Эйлин и Дорис привыкли к внезапным исчезновениям и появлениям Би, поэтому они не были удивлены, когда, вернувшись с утренней прогулки, увидели ее лежащей на диване в столовой. Другое открытие заставило забиться их сердца — заброшенная собачья будка в заросшем крапивой уголке сада. Может ли быть, что Фоллоу вернется? Неужели они увидят его — не сегодня, так завтра — на дорожке в саду, и он замашет хвостом и высунет язык? Вместе они обыскали каждый уголок и закоулок двора и сада, но столь желанный ком плоти так и не бросился к их ногам при их приближении. Однажды они разглядели что-то коричневое сквозь спутанные ветви куста рододендрона, но это был лишь клок оберточной бумаги, выпавший из мусорного бака, пронесенного на чьем-то мощном плече сквозь ворота к ожидавшей повозке. Иногда им слышалось какое-то сопение, а ночью жалобный вой, и как-то раз Эйлин прокралась вниз в ночной рубашке и, стоя у двери на колючем коврике, прислушивалась через замочную скважину, но это был лишь шум ветра в деревьях. Однажды отчетливый стон донесся с верхнего этажа; Эйлин и Дорис бросились вверх по лестнице, до последней площадки и открытой двери. Но это были всего лишь Анни и миссис Оуэн, уборщица, приходившая раз в неделю, и они толкали ветхое кресло на трех колесиках в чулан, где ему суждено было составить компанию груде чемоданов, буфету с одним недостающим ящиком и швейной машинке с выпавшей иглой. Никаких следов Фоллоу так и не нашлось, а мамочка сказала, что Картер Патерсон привезет им котенка — не сегодня, так завтра.