И это пройдет…

— Если бы у бабушки была борода, она была бы дедушкой, — насупившись ответил Паша, — вы жуткие сплетницы, слушай, как тебе Полькин муж?

— Вадик? — Оля удивилась, она видела его только один раз, рассказать о нем могла совсем немного, он явно любитель выпить, достаточно общительный мужик с традиционными ценностями, ничего примечательного, за что можно было бы зацепиться, в нем не было, — честно — не знаю, а что?

— Мать говорит, что он чудовищный, вот хотел узнать, такой же мерзкий, как мой отчим или так… — вздыхая, ответил Паша.

— А что не так с твоим отчимом? — Оля помнила, что, когда Паша учился в 10 классе, его мать неожиданно выгнала мужа из дома, а Пашка около месяца в школу не ходил, Полина отказалась рассказывать об этом.

— Кроме того, что он мне башку проломил, матери изменял и бухал как последняя скотобаза? — уточнил Паша.

— Я не знала, — расстроенно ответила Оля.

— Ну, это не то, чем гордятся, правда? Не у всех же папы в университете философию преподают, — этот камень был брошен в Олин огород, — пойдем погуляем, тут есть красивое озеро, парк, а еще памятник лосю.

Они расплатились и пошли к Ленинградской набережной. Оля разглядывала низенькие домики, пристроившиеся вдоль улицы, снующих мимо, озабоченных чем-то людей. Да, несмотря на всю красоту северной природы — это точно не Москва, не Петербург, очень бедно, местами грязно, кругом пробиваются на свет следы разрухи. Советское устаревает, прогнивает, а новое никто не строит.

— Паша, а где работают местные жители? Все военные? — поинтересовалась она.

— Многие да, очень большое количество пенсионеров, ну и еще «Североникель» или как-то так называется, говорят, что из-за ядовитых паров, которые завод выбрасывает в воздух, зимой снег желтый, к тому же, это сегодня солнечно- тебе повезло, обычно небо тут серое. Но вообще работы здесь мало, очень депрессивное местечко, статистика по преступности тоже весьма высока.

— А почему же отсюда не уезжают? — изумилась Оля.

— А куда уедешь? — резонно заметил парень, — квартиры тут дешевые, но желающих их купить почти нет, продавать можно годами, а на вырученные деньги даже приличный дом в деревне не купишь. И ты не права, еще как уезжают, молодежи очень мало, все, кто могут, бегут отсюда. Но это не только здесь. Север весь такой. Что тебя удивляет?

— Так странно, вроде столько сил сюда вбухано, а такая нищета кругом, — покачала головой Оля, глядя на деревянный разваливающийся барак.

— А у нас разве не так? — перехватив взгляд девушки, спросил парень, — на вокзалах, на силикатке, на Фрунзенском шоссе, на Первой тормозной, на Парижской коммуне? А вся пятерка? Оля, это только в Москве все вылизано, а за МКАДом жизни нет, — замогильным голосом ответил Паша, — все это очень невесело, знаешь, здесь где-то есть остров любви, — беря Олю за руку, молниеносно меняя тембр голоса, продолжил Паша, — там саамы свои свадьбы играли, слово у них было такое заковыристое, эх, нет- не вспомню, но остров в честь женской косы называется, невесте перед праздником особую ритуальную прическу делали, мне один контрактник рассказывал, что он туда свою девушку на лодке возил предложение делать. Я бы тебя тоже отвез…. — как-то стушевавшись вдруг, сказал Паша.

Оля замерла, она пыталась понять, что Пашка хочет этим сказать.

Они шли молча. Он крепко держал ее за руку.

***

Аня только что закончила свою часть презентации. Теперь говорила Надя. Девушку поражал спокойный, статный, уверенный вид подруги. Аня же до сих пор волновалась при выступлении. Переключая слайды, она старалась улыбаться, периодически поправляя рукой волосы, касалась то скулы, то губ, эти жесты настоль плотно вошли в ее жизнь, что она их даже не замечала. Вокруг было полно людей: студенты, преподаватели, журналисты местных газет, пара дипломатов, еще какие-то люди, с высоко интеллектуальными лицами. Несмотря на то, что Игорь обещал появиться, Аня его не видела. На душе становилось спокойнее, она почему-то стеснялась его присутствия, боялась, что он выкинет какую-нибудь штуку. На экране появился фрагмент с разрушением Берлинской стены. Они с Надей долго обдумывали, стоит ли анализировать эту сцену. Аня была уверена, что это важная часть истории, именно с нее началась интеграция.

Закончив свое выступление, девушки отошли к фуршетному столику и взяли по бокалу шампанского.

— Барышни, большое спасибо за ваш рассказ, было весьма информативно, — прозвучал рядом с ними голос, растягивающий и раскатывающий Р.

Аня посмотрела на обладателя этого урчащего Р. Высокий, светловолосый мужчина в сером костюме. Она не смогла понять, сколько ему лет: лицом он был молод, но серые глаза оплетала тонкая сеть морщин, веки скованные и уставшие, покрывал частый ряд коротких прямых ресниц.

— Приятно слышать, — улыбнулась она, ее тонкие пальцы оторвали от веточки виноградину и отправили в рот, слегка задевая ярко накрашенные губы. Мужчина заинтересованно следил за ней.

— Но это все-таки не журналистика, в том смысле, в каком ее принимают у нас, — медленно продолжил он.

— Что вы имеете в виду? — вмешалась Надя, она страшно переживала, когда ее работы вызывали сомнения, у нее была очень высокая планка.

— Я хочу сказать, — не отрывая взгляда от Ани, но обращаясь к Наде, пояснил собеседник, — журналистика в первую очередь должна помогать людям, воспитывать в них гражданскую позицию. Что-то вроде прививки от неравнодушия. В вашем выступлении этого нет, такая ласковая публицистика, где можно увидеть, как все красиво и празднично. Я бы сказал, что похоже на рассказ учительницы, для глуповатых школьников, извините за мою прямоту, — слегка кашлянув, закончил он.

— По-вашему говорить о книгах, картинах, фильмах нужно с воспитывающими нотами? — вздернула брови Аня. Ее зрачки слегка расширились, губы приоткрылись. Она встряхнула волосами. Гнев и раздражение просыпались в животе.

— Простите, как Вас зовут? — спокойно спросил мужчина.

— Анна, — откидывая прядь с лица, ответила девушка, — а Вас?

— Матеуш Новак, я главный редактор небольшой газеты в городе Лодзь, и нет, Анна, никого не надо воспитывать. Но то, о чем вы говорите и пишете должно быть близким, острым, заметным, чтоб каждый, кто коснулся вашего текста, уже не смог его забыть, — он бросил на Аню весьма красноречивый взгляд. — А вы оперируете общими фразами, словно прикрываете ими свою беспомощность, — мерным голосом ответил он.

Аню бросило в жар, его странные взгляды и намеки расстроили девушку. Слова метрономом отстукивали в ушах, она уже слышала подобное раньше, от Даньки, когда он критиковал ее работы. Про ее прозаические тексты он всегда говорил: «Стихи у тебя хорошие, но проза-тоска, ты как попугай: красиво, ярко, но без души».

— Как интересно вы нас раскритиковали, — упавшим голосом заметила Надя. Фраза о беспомощности задела ее за живое.

— Напротив, я искренне убежден, что ваши старания заслуживают похвалы, возбуждать интерес к литературе, — он нехотя оторвал глаза от Аниного платья, и посмотрел на Надю, — большой труд, я стал замечать, что художественную литературу старательно вытесняет кинематограф, кстати, фильм, кадрами из которого вы иллюстрировали своё выступление, — тому подтверждение, и все же, вам удалось обратить внимание на достоинства писателя, эстетику романа и его актуальность, а еще вы сопоставили это со своей культурой, ну и попытались найти место в мировой сокровищнице шедевров. Я думаю, что у вас есть все задатки для того, чтобы продолжить свое развитие в журналистике, какое бы направление вы в ней ни выбрали. А теперь извините, вынужден прервать нашу любопытнейшую беседу, вон там скучает моя прекрасная знакомая, — он указал рукой в другой угол зала, где весело общались преподаватели литературы с кафедры МГПУ, журналистка Татьяна Брицкая и очень симпатичная, белокурая молоденькая радиоведущая Женя, которая делала программу «Мурманск Культурный», — это вам, — вновь прожигая Аню глазами, протянул он визитку.

— Ань, разве у нас все было так плохо? — сокрушалась Надя, глядя на подругу.

— Ну, видимо, в следующий раз будем умнее, теперь то уже все равно ничего не исправишь, — поджав губы, ответила Аня, ее глубоко взволновали слова Матеуша. Она не понимала, чем дала повод к непристойному намеку. Но больше всего ее печалило, что она опять не осилила серьезный текст. Ей никак не удавалось прыгнуть над собой. Все время она не добирала, — я сейчас вернусь.

Аня вышла из зала и пошла по темному коридорчику, ей было душно, хотелось умыться. Завернув за угол, она практически врезалась в Игоря. Он стоял в узкой арке и разговаривал по телефону. Вид у него был грозный. Аня хотела пройти мимо, но он вытянул руку и преградил ей путь. Она оперлась спиной на стену, недовольно складывая руки на груди. Игорь быстро попрощался и сунул телефон в карман джинс.

— Уже уходишь? — сердито буркнул он.

— Нет, планировала еще задержаться, давно ты пришел? — в тон ему ответила Аня.

— Недавно, но видел достаточно, кто ты сегодня: развратная училка или похотливая секретарша? — указывая на Анин наряд, спросил он.

— Хам, — разозлилась Аня, почему он все время пытается ее задеть?

— Ну почему же? Тот франтоватый поляк явно оценил, он ничего, ты присмотрись, — продолжал плеваться ядом Игорь.

— Иди к черту, — процедила она, откидывая его руку, прошла вглубь коридора. Его ответ не заставил себя долго ждать. Сделав два шага, он стремительно схватил Анин локоть, повернул девушку к себе и жадно поцеловал. Второй рукой нащупал дверную ручку туалетной комнаты, створка тихонько скрипнула и отворилась. Пятясь, он тянул Аню за собой в полумрак серого кафеля, освещенного парой ламп, мерцающих словно свечи в подземелье.

На часах было около 12 ночи, когда Аня повернула ключ в замочной скважине. Она чувствовала себя совершенно разбитой. Секс в туалете, до чего она докатилась! Этот мужчина вьет ее как хочет. Почему с ним она такой кисель? Скинув туфли и сев на пуф в прихожей, она уткнулась носом в белые гвоздики. Как он узнал?

— Ты поздно, — раздался из кухни Олин голос.

Аня устало поднялась и пошла на звук. Подруга сидела на мягком диване и читала «Гарри Поттера». Аня подошла к подоконнику, взяла с него большую вазу.

— Клевое платье, еще и чулки со стрелкой, — ухмыльнулась Оля, — весьма…

— Ты меня хвалишь или намекаешь, что вид блядский? — тоскливо спросила Аня.

— Ну… — протянула Оля, — одно другого не исключает, — наконец ответила она, — но разве тебя это когда-то смущало? Тебе же нравилось.

— Оль, скажи честно, по шкале взбалмошности, легкомысленности и доступности ты сколько мне поставишь? — нервно произнесла Аня.

Оля замялась, ей не хотелось обижать Аню. У каждого человека есть плюсы и минусы. И в остальном Аня была определённо положительной.

— Не мне судить, — уклончиво ответила Оля.

— Более чем красноречиво, — опускаясь на табуретку, подпирая руками голову, пробормотала Аня.

— Ань, с каких пор тебя это беспокоит? Ты красивая, яркая. Многие девчонки мечтали бы быть на твоем месте. Красивые цветы, кстати.

— Может меня начало беспокоить в тот момент, когда даритель этих цветов не стесняясь намекнул мне на то, какая я? Или, когда мне сегодня один польский журналист дал свою визитку. При том, что он ужасно жестко раскатал наше с Надей выступление. Оль, мне кажется, что единственное мое достоинство — это симпатичная мордашки и очевидная доступность. А во всем остальном я ужасна. Ничего у меня не получается, — Аня вытерла глаза тыльной стороной ладони, тушь поплыла и размазалась, делая ее похожей на героиню фильма ужасов.