Вавилонская башня

– Нет, сейчас, – настаивает Найджел. – Вдруг тебе не понравится и придется увезти. Я же должен знать, нужно тебе это или нет.

«Не нужно! – Фредерика чуть не плачет. – Ничего мне не нужно!»

– Открой, – пристает Лео. – Я хочу посмотреть. Ну открой.

Уилл подносит коробку Фредерике. Она машинально теребит розетки, возится с упаковкой. Лео слезает с колена отца и приходит на помощь. Шуршит глянцевая бумага. Коробка большая, из прочного картона, внутри прокладка из серебряной с розовым папиросной бумаги. Под ней платье. Платье цвета антрацита с высоким воротником-стойкой и высокими узкими манжетами на длинных рукавах. Манжеты украшены красной шелковой тесьмой, переплетающейся с вышивкой. Рисунок очень простой, но роскошный. И само платье: длинная прямая туника и из-под нее чуть расклешенная юбка. Похоже… да, так и есть: от Куррежа! Как все рыжеволосые женщины, Фредерика не носит красного, но есть один оттенок – чистая темная киноварь, – от которого рыжие волосы горят пламенем, а россыпь веснушек отливает золотом. Отделка платья именно такого цвета.

От растерянности все онемели. Уинифред сидит в плотной зеленой трикотажной кофточке с отложным воротником и твидовой юбке, Жаклин – в темно-коричневом джемпере в английскую резинку и вельветовых штанах. На самой Фредерике джинсы и клетчатая байковая рубаха.

– Надень, – велит Лео.

– Если что, я обменяю или отдам что-нибудь переделать, – предлагает Найджел.

– Надень! Ну надень! – твердит Лео. – Сейчас же надень, слышишь?

И Фредерика, которая все еще держит крышку, намереваясь закрыть коробку, откладывает ее в сторону, берет платье и выходит переодеться.

– Здесь поблизости, наверно, есть какой-нибудь паб? – спрашивает Найджел Уинифред. – Я бы там заночевал.

– У нас все спальни заняты, – некстати сообщает Уинифред.

– Все до единой, – подтверждает Билл. – Как в Библии: «Нет места в гостинице»[136]. Увы, ни одного.

Возвращается Фредерика в новом платье. В честь его она надела черные колготки и забрала волосы в высокий пучок. Она прекрасна. Красавицей она никогда не была, разве что, оживляясь, излучала обаяние, но сейчас, в наряде от Куррежа, она поистине красавица. Платье сидит как влитое: маленькие высокие груди в своем изысканном вместилище обрисовываются со всей ясностью, ткань с подкладкой из тонкого шелка, обливая тонкие запястья, узкую талию, стройные ляжки, подчеркивает их красоту, создает впечатление их цельности и соразмерности. Фасон необычный – строгий, без вычур, в мужском стиле, юбка кончается выше колен: казалось бы, такая короткая юбка – девчачье что-то, школьный сарафанчик, куклин гардероб, но нет – короткое платье открывает длинные ноги, будь оно хоть на дюйм длиннее, нарушились бы пропорции.

Фредерика стоит неподвижно.

– Красиво, – говорит Лук Люсгор-Павлинс; Найджел посматривает на него настороженно.

– Я не могу это принять, – произносит Фредерика.

Каждый шаг этого ладно скроенного наряда кричит о телесной близости, о том, что Найджел не сомневается: уж он это тело знает до тонкости – как оно устроено, как движется, в чем его естество.

– А еще говорят, мужчины не умеют выбирать вещи для женщин, – рассуждает Найджел, пропустив ее слова мимо ушей. – Если возьмутся с умом, сумеют. Я как увидел эту красную отделку, так сразу и понял: то, что надо. Может, думаю, не подойдет, но рискну. И не промахнулся. Признайся, Фредерика, ты в этом платье немного другая. Я хочу, чтобы ты его носила, – я без всяких… что бы ты ни… о чем бы мы ни договорились. Носи. Это твое. Кто еще сможет так его носить? Вон и Лео нравится, правда?

– Нравится, – говорит Лео.

Уинифред заваривает для зятя, с которым толком не познакомилась, еще чая. Лео сидит у него на колене. Фредерика, прекрасная и нелепая в этой обстановке, не двигается с места. В этом наряде она как в целлофановой упаковке: отдельно ото всех. Она наблюдает за Найджелом с невольным восхищением: кое-что у него получается ловко. Вот он обсуждает с Уинифред, в каком пабе остановиться. Лук Люсгор-Павлинс думает предложить «Великан» в Барроуби, но, покосившись на Фредерику, помалкивает.

– Ты, наверно, можешь и у нас поспать, – предлагает Лео. – Можешь, наверно.

– Ну, это вряд ли, – отвечает Найджел с той же приличной случаю непринужденностью. – На этот раз едва ли.

Из городка доносится бой часов.

– Нам пора, – спохватывается Мэри, – а то на службу опоздаем.

– Без меня, – бросает Билл.

– Да мы знаем, – отмахивается Мэри. – А папа пойдет, и бабушка, и Уилл, и Жаклин, и доктор Люсгор-Павлинс… Вы ведь пойдете?

– Отчего же не пойти? – взгляд на Жаклин.

– Ну, значит, и Маркус. А вы? – Мэри неуверенно смотрит на Фредерику, на Лео, на Найджела.

– Мы в прошлом году петь в церковь ходили, – вспоминает Лео.

– Было дело, – говорит Найджел. – В Спессендборо. Здорово было, правда? Я рождественские песни люблю. Чувствуешь связь с предками. Мои похоронены в Спессендборо.

– Мы не предками держимся, – говорит Билл.

– Предки есть у всех, – замечает Лук Люсгор-Павлинс и изучает лица присутствующих взглядом генетика.

– Пойдем петь, – зовет Лео Найджела. Потом оглядывается на мать, по-прежнему стоящую в новом наряде. – Пойдем с нами.

– Только переоденусь.

– Нет, иди так.

Фредерика все-таки переодевается.