Странная дружба

— А он тебе нравится? — без обиняков спросила Танька.

— Кто? — Женя от неожиданности вздрогнула.

— Ну… этот… Лев, — Танька так выразительно показала мимикой, как к этому Льву относится, что не будь Женька так смущена, она бы посмеялась.

— Лев?.. — переспросила она, чтобы потянуть время и уложить хотя бы в голове более-менее приличный ответ. — Не знаю… Вроде… Но не знаю…

Танька насупилась.

— Если не нравится, чего гулять с ним ходишь?

Женьке стало жарко щеками. С одной стороны, хотелось рявкнуть, что это вообще не дело этой мелкой. С другой, эта мелкая задавала весьма интересные вопросы.

— А что, ты с ним ходить хочешь? — Женька почувствовала в собственном голосе неприятные металлические нотки.

Танька закатила глаза и сделала беззвучное движение губами, явственно показывая неприличное слово.

— Дура ты, Женя. Хоть и красивая, — разочарованно протянула Таня, глядя ей прямо в глаза и одновременно с силой забрасывая полотенце на перекладину для сушки.

— Ты зато умная… — буркнула Женька в ответ и направилась к выходу из душевой. Никто её не останавливал.

Оказавшись в палате, она бухнулась на кровать и отказалась дальше играть в карты.

Не везёт в картах, повезёт в любви…

А Женьке, кажется, просто во всём не везёт.

***

Стрелки опять получились разными. На левом глазу — такая, как надо: с остреньким кончиком и постепенным утолщением к веку. На правом же… просто карандашная линия, неловко изогнутая прямо посередине. Да ещё и слишком сильно опущенная вниз, будто карандаш в Женькиной пытался оттолкнуться ото дна, чтобы взмыть вверх.

Женька взяла было ватный диск и даже машинально дёрнула его к лицу — чтобы исправить безобразие. Но с секунду посмотрев на себя в зеркало, всё-таки положила вату на место. Чего-то совсем не хочется рисовать новую стрелку.

Идти, если честно, тоже не очень хочется…Может, сказаться больной, как Танька? Да ну… Танька может и на самом деле заболела — холодная помывка с бухты барахты мало кому иммунитета прибавляет. Но Женька буквально попой чуяла, что сестра просто не хочет встречаться с ней.

И от этого было вдвойне обидно собираться на вроде-как-свидание.

Танькины слова всё не шли у Женьки из головы. И вызывали в груди смутное томление, которое Женя никак не могла ухватить словами.

«Умри, но не давай поцелуя без любви».

Женька не помнила, откуда взяла эту фразу. И не могла понять, согласна она или нет.

Лев, конечно, хороший… Но в книжках и на девчачьих каналах того, кто нравится, описывали совсем не этим словом. И хоть Женька и не могла толком знать, но в груди у неё ничего не горело.

Но может ведь оно загореться позже? Истории от девчонок, которые сначала не любили своих ухажёров, а потом любили, она тоже слышала. А если сразу отказать, то будет уже поздно…

И всё-таки Женька не стала перерисовывать стрелку. Будто с тайной надеждой считала: пусть смотрит так. И вообще Женька, наверное, не очень расстроится, если он сегодня не придёт.

Но Лев пришёл. Уже ждал на дальней скамейке, уверенно расставив коленки и щёлкая что-то в телефоне. Женька чуть не запнулась о дорожную неровность.

Увидев её, Лев вальяжно поднялся и ухватил под локоть, будто боясь, что Женька сама не сможет ступить пары шагов.

Вообще все эти киношные жесты вроде бросания куртки на лужу или зажигания свечек внутри деревянной беседки начинали Женьке надоедать. Но она машинально улыбнулась, кивнув, и рука Льва сжалась на её локте сильнее.

— Куда пойдём? — спросил он, и в голосе промелькнул едва заметный сарказм. Потому что выходить с территории всё равно было нельзя, а внутри ходить можно было разве что вокруг корпусов. Ну, или на речку, куда Женя идти со Львом совершенно не хотела.

— Давай здесь посидим? — как обычно предложила она.

Лев кивнул и даже сделал вид, что не ждал именно такого ответа.

Спокойная прохлада уже спустилась на окрестности «Юнната» и вечерние сверчки завели свои успокоительные песни.

Лев сел рядом и завозился. Женя не без интереса покосилась на него, машинально одёргивая юбку. А Лев развернулся к ней и улыбнулся, протягивая что-то.

На его большой, как лопата, ладони лежал клочок бумаги и карандаш.

— Оставишь мне свой номер? — подмигнул Лев.

Опять. Опять этот показушно-киношный жест, который, очевидно, должен сразить Женьку наповал. Не проще ли было защёлкать цифры сразу в телефон, в который Лев втыкал буквально минуту назад?

Но Женя взяла с тёплой ладони и карандаш, и вырванный из блокнота клетчатый листок с перфорацией по краю.

Не то, чтобы ей очень хотелось оставлять номер… Но и обижать Льва не хотелось — он всё-таки старался.

Вывив восьмёрку, Женькина ладонь машинально замедлилась. Может, написать наобум?.. А вдруг наберёт? Или «ошибиться» в одной цифре, или переставить парочку?..

Нет.

Это подло.

Лучше уж прямо сказать.

Вечерние сверчки будто сделались тише. Что-то влажное легко полоснуло Женьку по голой щиколотке — будто быстрые крылья стрекозы. Где-то в далеке раздался неясный треск, как если бы кто-то пытался пробираться через кусты.

И Женька, положив ногу на ногу для удобства, принялась выводить правильные цифры, скользя грифелем практически по ткани собственной юбки.

***

От неожиданного толчка в бок Максим чуть не упал. И с наскока вернул его Димке тычком в плотный живот. Димка со ржачем попытался сделать захват Максимовой шеи, но тот уже был готов и легко ушёл от крепкой, но не слишком шустрой руки. Тогда тот быстро сориентировался и переключился на Вадика, который зашипел:

— Б…, жирный…

Но шансов против более мощного Димки и того не было — из захвата он смог освободиться, только после того, как попросил прощения за «жирного».

— Тихо! — машинально рявкнул Максим, когда завидел в зеленеющих зарослях вожатого. Пусть вожатый и не его, но всё-таки время, проведенное в лагере, научило его держать субординацию перед всеми вожатыми.

Димка с Вадиком действительно притихли, а потом, напустив на себя приличного вида, чинно пошли дальше, к танцплощадке. Всё-таки игра в приличных людей засасывает.

Дискотеки сегодня не было, но там всё равно можно было собраться.

А Максим от них отстал. Потому что кроме Льва в древесных просветах он разглядел Женю.

В вечернем свете, оттенённая изумрудными кронами, она напоминала древесную нимфу. Хоть Максим и никогда не интересовался нимфами. Но если он когда-нибудь станет художником, то наверняка рисовать сможет только что-то похожее.

Лёгкое, вытянутое тело на пределах естественной худобы. Чуть замедленные движения, будто Женя не только нимфа, но и немного марионетка из кукольного театра. И перед тем, как до шарнира по верёвочке дойдёт сигнал, должна пройти доля секунды. Кажется, ещё немного, и Женя улетит в невесомом порыве лесного ветра.

Димка и Вадик уже давно скрылись. Надо бы идти и Максиму. Но почему-то он не мог. Внезапная страсть к вуайеризму его, конечно, не накрыла. И вообще в душе больше скрипело раздражение, чем что-то ещё. Но схожее напряжение с тем разом, когда у входа в «Юннат» возник маньяк, зацарапало Максиму в горле.

Лев держался от Жени на расстоянии, приближаясь к ней будто кругами. О чём они переговаривались, слышно не было, да и Максим не хотел ещё и подслушивать. Хватало того, что он подглядывает.

Максим видел Женино лицо. И оно ему не нравилось. Она, конечно, улыбалась. Но только одной половиной лица. Нижней. Глаза же застыли неподвижно, только зрачки выхватывали что-то из окружающего пространства.

Лев перестал кружить и стал уже напрямую приближаться к Жене. Та, не переставая что-то рассказывать стала показывать в левую сторону. Но Лев не стал туда смотреть. Расстояние между ними сокращалось. Женя начала жестикулировать сильнее и одновременно пятиться полушагами. Ровно до тех пор, пока не упёрлась спиной в могучий древесный ствол. А спина Льва закрыла её от взгляда Максима.

На этом моменте постороннему зрителю стоило бы покинуть место действия, если он не является ментально озабоченным. Но зритель даже через широкую спину видел Женину бледную ладонь. Которая не коснулась Льва, как можно было ожидать, а вжалась в древесную крону. А потом и вовсе собралась в кулак. И Максим очень хорошо видел наливающиеся красным пальцы. И то, как кулак начал мелко подрагивать. Совсем не по-нимфски.

Максима вдруг захватила злость. И напряжение, копившееся в горле, разом загорелось в голове. Которая, видимо, и дала сигнал двинуться вперёд.

— Эй! — получилось у Максима куда громче, чем нужно было. Он даже успел заметить, как по спине Льва прошла волна дрожи.

Тот воровато оглянулся, но, увидев всего лишь Максима, кажется едва удержался, чтобы не сплюнуть презрительно.

— Чего тебе? — через губу поинтересовался он.

А Максим смог увидеть, как вспыхнуло алым лицо Жени и как стеснительно она потупилась. Но почти сразу снова подняла глаза на Максима.

— Тебя Пал Игнатьич зовёт, — на ходу придумал Максим, всуе понимая имя директора лагеря.

Лев, конечно, дураком не был и Максимов обман прочухал.

— Скажи, что щас приду, — осклабившись, велел Максим и начал снова разворачиваться к Жене. Максим заметил, как её затылок от этого вписался в деревянный ствол.

— Сам скажи, — Максим постарался придать голосу даже больше презрения, чем вышло изо Льва, хоть это и было сложновато. — Я тебе шестёркой не нанимался.

— Че-го? — низко протянул Лев, нарочито медленно разворачиваясь к Максиму.

Тот рассудил, что драка сейчас совершенно не нужна — тем более, что Лев явно физически крепче. Так что умерил свой тон до вполне уважительного и заговорил тише:

— Если я пойду к Пал Игнатьичу, то скажу, почему ты сам не пришёл… Что ты пристаёшь к малолеткам и вообще…

Что вообще, Максим договорить не успел — по телу Льва уже пошла волна для замаха. Правда, не настолько сильная, чтобы он её не сдержал.

Сквозь сжатые зубы Лев процедил литературное, но не самое культурное слово, означающее собаку женского пола и размашистыми шагами двинулся к тропе. По пути обдав Максима всем презрением, на которое был способен.

Максим не верил, что всё вышло так просто и напряжённо смотрел в удаляющуюся спину. А когда та окончательно удалилась, перевёл взгляд на Женю.

Нет, он, конечно, не ждал, что та в порыве благодарности бросится ему на шею. Но и такого острого, недоверчивого взгляда тоже не ожидал.

— Зачем ты так? — очень тихо и очень недружелюбно спросила она. Тёмные зрачки заострились на нём.

Знатоком женской психологии Максим не был. И не догадался, что Женькин тон — лишь реакция на высшую степень смущения, ощущения себя «малолеткой» и вообще стыдом за то, что её пришлось в прямом смысле спасать от навязчивого ухажёра как в тупом кино.

— Что зачем?! — завёлся Максим с полоборота. И сразу притупился — не ругаться же с ней. — Хотя… можешь идти вернуть.

Максим сдержался из последних сил, чтобы не сказать что-нибудь более обидное. И поторопился уйти с поля «проигранного» боя.

А Женьку потряхивало и было жарко. И воздух почти не пролезал в лёгкие.